Виталий Нахманович. Источники и литература. Проблемы систематизации и особенности изучения

Введение

Каждое историческое событие отражается в исторических источниках и, соответственно, в исторических исследованиях в преломленном виде. Тому есть причины объективные и субъективные.

Среди причин объективных можно назвать:

— исчезновение с течением времени значительного числа материальных и письменных свидетельств событий;

— невозможность даже для самого добросовестного свидетеля охватить взглядом событие в целом;

— свойства человеческой памяти, неспособной длительное время хранить все детали событий.

Основными субъективными причинами являются:

— влияние на свидетелей сторонних источников информации;

— стремление свидетелей, по тем или иным причинам, дать картину событий, отличную от подлинной;

— личностный подход к передаче свидетельств очевидцев со стороны людей, записывавших или пересказывавших их рассказы;

— ошибки, вызванные ограниченным характером используемой источниковой базы или непрофессионализмом при работе с источниками;

— влияние на исследователей уже существующей научной литературы и общественных стереотипов;

— сознательным стремлением исследователей, по тем или иным причинам, исказить событие в процессе его реконструкции.

Для того чтобы избежать всех вышеперечисленных ошибок и максимально достоверно восстановить исторический сюжет, квалифицированный историк использует целый ряд отработанных стандартных процедур. Оптимальным является вариант, при котором исследователь опирается исключительно на обширные материалы археологических раскопок и свидетельства непосредственных очевидцев, при условии, что последние представляют различные точки зрения на исследуемый сюжет. Успех или неуспех исследования в этом случае зависит от корректности проведенного анализа источников и способности автора в последующем грамотно выстроить цепочку фактов и причинно-следственных связей.

На деле же описанная методика работы является идеальной и, как правило, не может быть использована на практике. Скудость источниковой базы заставляет обращаться к материалам, не являющимся первоисточниками, а общий принцип научной преемственности предполагает неполное доверие к результатам, полученным нашими предшественниками.

Существует, однако, целый ряд исторических событий, которые, ввиду своей политической значимости, с самого начала стали объектом целенаправленной фальсификации, сопровождающейся уничтожением материальных свидетельств и искажением письменных источников.

Одним из таких событий являются массовые расстрелы в Бабьем Яру мирного населения г. Киева (в первую очередь, евреев), проводившиеся в течение двух лет немецкой оккупации города с 19 сентября 1941 г. по 6 ноября 1943 г.

Начало процессу исторической фальсификации положили нацисты, которые в августе–сентябре 1943 г. организовали работы по раскопке и сжиганию трупов с последующим планомерным уничтожением всех следов и свидетелей.

Их фактическим преемником выступила советская власть, стремившаяся также уничтожить всякую память о трагедии, что привело к замыву самого яра, прокладке через него дорог и застройке окружающей территории. И наконец, современные киевские руководители, в решениях которых хозяйственная выгода всегда превалирует над моральными соображениями, продолжили строительство уже непосредственно на самой территории Бабьего Яра.

Таким образом, сегодня мы лишены возможности восстановить географию трагических событий 1941–1943 гг. посредством обычных археологических раскопок. Во-первых, их проведение имеет смысл только на небольшой, относительно нетронутой (частично засыпанной, но без перемещения земельных масс) территории верховьев Бабьего Яра между улицами Дорогожицкой и Мельникова. Во-вторых, то, что здесь может быть обнаружено — это пепел и остатки от печей, на которых сжигались трупы, т.е. обгоревшие памятники и могильные ограды. Но, учитывая технологию работы оккупантов (об этом см. ниже в материале «Расстрелы и захоронения в районе Бабьего Яра...»), это не может служить подтверждением не только того, что на этом месте производились расстрелы, но и того, что именно здесь велось сожжение. Хотя, с точки зрения увековечения памяти погибших, само наличие останков делает территорию неприкосновенной для какого-либо немемориального вмешательства.

Далее, стандартная процедура исторического исследования предполагает разделение источников и историографии с отдельным анализом каждой категории материалов. При этом источники делятся на категории исключительно по внешнему признаку: изобразительные, устные, аудио-визуальные, письменные, вещественные, лингвистические и т.д. Что касается историографии, то, как правило, учитываются только исследования, опубликованные специалистами в научных изданиях.

Этот подход оправдывает себя в ситуации, когда исследователю приходится иметь дело в основном с трудностями объективного характера (см. приведенную выше классификацию). В нашем же случае, за прошедшие десятилетия накопилось огромное количество субъективных ошибок, делающих стандартный формальный подход непродуктивным.

Приведем несколько примеров, подробное рассмотрение которых будет сделано ниже.

Начиная с осени 1941 г. и особенно сразу после освобождения г. Киева в советской прессе появился целый ряд публикаций, в которых, со ссылками на непосредственных свидетелей событий, описывался ход расстрелов. До сегодняшнего дня эти материалы фигурировали в числе главных источников, на которых основывали свои изыскания все исследователи. Однако системный анализ этих очерков (включающий сравнение их с новыми документами, вводимыми нами сегодня в оборот) показывает, что в процессе пересказа в них появились неточности и искажения, делающие их использование в качестве аутентичных источников или невозможным вообще, или требующим постоянного сопоставления с другими, более достоверными данными.

Далее. Научная публикация архивного документа обычно считается аутентичной, и исследователи используют ее в своей работе без проверки. Однако в 1991 г. известным киевским историком М. Ковалем был опубликован рассказ Д. Проничевой, спасшейся от расстрела 29 сентября 1941 г. Сравнение с архивным оригиналом показывает, что при публикации ученым были не только внесены значительные редакторские правки, но и сделаны вставки, намеренно искажающие содержание рассказа в части, касающейся географии событий того дня.

С другой стороны, публикации документов в газетах или в сборниках, носящих публицистический характер, обычно не рассматриваются в качестве научного источника. Однако мы можем констатировать, что, например, протоколы допросов бывших узников Сырецкого концлагеря, опубликованные в 1991 г. в юбилейном сборнике, вышедшем в Израиле, буквально воспроизводят текст документов, тогда как в те же протоколы, опубликованные упомянутым М. Ковалем, вновь внесена редакторская правка, значительно меняющая смысл текста.

Материалы работы специальных комиссий, создаваемых государственными учреждениями для выяснения тех или иных вопросов, обычно относят к категории источников. Но, например, в 1999 г. по заказу Киевской городской администрации было проведено исследование, предназначенное как раз восстановить ход и места массовых расстрелов в Бабьем Яру. Однако поскольку сверхзадачей этой работы было создание «научных» оснований для строительства непосредственно на территории яра станции метро, то, как будет показано ниже, и результаты оказались вполне устраивающими городские власти.

Что касается изобразительных материалов, то существует целая группа картосхем г. Киева, ведущих свое происхождение от напечатанного в 1935 г. Схематического плана города. Согласно этому плану, улица Мельникова, в то время заканчивавшаяся между Еврейским и Воинским кладбищами, якобы пересекала Бабий Яр и шла дальше на запад. В результате этой ошибки большое количество свидетелей и исследователей, как дилетантов, так и профессионалов, были впоследствии введены в заблуждение при попытке восстановить реальный ход событий.

Наконец встает вопрос об учете работ, проведенных неспециалистами и зачастую носящими не просто дилетантский, но и очевидно конъюнктурный характер. Здесь мы вынуждены принимать во внимание общую ситуацию неизученности проблемы, долгое время вообще остававшейся закрытой для какого-либо исследования. При этом следует отметить два момента. Во-первых, уровень «научной» работы такого советского «профессионала», как К. Дубина, ничем не выше уровня «изысканий» еврейского публициста А. Шлаена или украинского отрицателя Холокоста Т. Тур. Во-вторых, по степени влияния на общественное мнение и позицию государственных органов, агрессивные дилетанты значительно превосходят добросовестных специалистов, и поэтому внимательный анализ и аргументированная критика их построений является для исследователя насущной задачей.

Исходя из всего вышесказанного, мы пришли к выводу о необходимости положить в основу классификации источников, в первую очередь, фактор их близости к событиям. Таким образом, в группу первичных источников у нас попали документы, в которых между событием (местом) и свидетелем не существовало никакой опосредующей инстанции. Ко вторичным источникам нами отнесены документы, созданные на основе первичных источников, в т.ч. и позднейшие публикации исследователей. Внутри каждой группы нами выделяются, в первую очередь, источники повествовательные и изобразительные, которые далее делятся еще на несколько видов.

Следует особо отметить, что в процессе исследования нами самими были созданы некоторые вторичные источники. Это трехмерные модели местности, сделанные на основе оригинальных топографических планов.

Что касается историографии, то к ней мы относим все работы, связанные с проведением целенаправленных исследований на основе различных видов источников. Здесь классификация проводится по принципу конечного назначения исследования. Таким образом, выделяются, с одной стороны, специальные изыскания, в ходе которых выяснение интересующих нас проблем было подчинено политическим, градостроительным или криминалистическим задачам. С другой стороны, мы рассматриваем собственно исторические исследования как профессиональные, так и любительские.

В заключение следует обратить внимание на интересное явление, с которым многим придется столкнуться сегодня, когда в научный оборот вводится огромное количество ранее недоступных материалов. Дело в том, что в процессе обработки новых документов происходит как бы трансформация прежних первичных источников во вторичные, а вторичных, в свою очередь, в историографию (в широком смысле слова). Т.е. из документов, которые при всех поправках, вносимых стандартной процедурой научной критики, остаются источником информации о событии, они постепенно превращаются в продукт научного (политического, художественного) творчества, свидетельствующий не о самом событии, а о его трактовке позднейшим исследователем.

Итак, мы можем выделить следующие виды источников и типы публикаций, освещающих интересующую нас проблему. При этом мы считаем целесообразным одновременно провести критику источников и исследований, чтобы в дальнейшем сосредоточиться исключительно на реконструкции подлинных событий.

А. Первичные источники

1. Рассказы непосредственных свидетелей и участников событий

а) Оригинальные протоколы допросов, собственноручные заявления, стенограммы бесед и т.п. документы, хранящиеся в архивах следственных органов и общих архивах Украины¹

Эти документы в большинстве своем впервые вводятся в научный оборот и являются базовыми для нашего исследования. Среди них основное место занимают протоколы допросов свидетелей из числа местных жителей и спасшихся жертв расстрелов 1941-1943 гг., а также участников уничтожения трупов в 1943 г. из числа бывших заключенных Сырецкого концлагеря. Оригиналы этих документов хранятся в архиве Службы безопасности Украины.

В нашем распоряжении сегодня находится четыре группы этих показаний. Они были даны:

— в конце 1943 - начале 1944 гг. во время работы Государственной чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Комиссию интересовало, в первую очередь, установление самого факта массовых расстрелов и приблизительное определение их масштабов;

— в 1945 - начале 1946 гг. во время подготовки и проведения Киевского процесса над немецкими офицерами, обвинявшимися в совершении военных преступлений на территории Украины. В данном случае следствие стремилось, в первую очередь, установить, какие подразделения немецких войск были причастны к совершению преступлений;

— в 1967 г. во время следствия по делу бывших немецких военнослужащих К. Калльсена и Маттнера, подозревавшихся в участии в расстрелах в Бабьем Яру;

— в 1980 г. во время следствия по делу бывшего рядового 83-го полицейского батальона И. Пиля, также подозревавшегося в участии в расстрелах в Бабьем Яру.

Наибольшую информацию для нашего исследования содержат именно протоколы допросов 1967 г. и 1980 г., т.к. в процессе следствия сотрудники КГБ УССР ставили перед собой задачу максимально подробно восстановить именно ход событий на местности, что получило отражение в содержании допросов и других следственных действий.

Ценность этим материалам по сравнению с другими придает то, что показания давались в рамках проведения формальных следственных действий, свидетели были официально предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний и осознавали реальную угрозу за введение следствия в заблуждение. Кроме того, у них не было мотивов искажать сведения, во всяком случае, в интересующей нас части.

Следователи особое внимание уделяли получению сведений, непосредственными очевидцами которых были свидетели. Поэтому в показаниях постоянно повторяется формула: «Я лично видела»² или наоборот «Я лично не видел»³, или аналогичные им.

Особо следует остановиться на показаниях участников и свидетелей расстрелов из числа немецких военнослужащих, а также служащих немецкой и украинской полиции, дававших показания на персональных или групповых процессах.

Поскольку речь шла о грозящем им наказании (вплоть до расстрела), можно предположить, что они старались по возможности скрыть свою собственную роль в событиях. Эти же причины заставляли бывших немецких карателей преувеличивать роль украинской вспомогательной полиции и населения в организации и проведении казней. Со своей стороны бывшие украинские полицаи стремились изобразить роль своих подразделений исключительно вспомогательной, а в качестве непосредственных исполнителей представить немцев.

Но это только одна сторона вопроса. Дело в том, что советские карательные органы (в первую очередь НКГБ и «Смерш») имели сверхзадачей не просто осуждение отдельных коллаборационистов (что, учитывая репрессивный характер советского судопроизводства, и так было практически гарантировано), но также сбор, а при необходимости, и фабрикацию обвинительного и компрометирующего материала в отношении украинских националистических организаций и отдельных видных националистов. Поэтому мы должны учитывать и возможность насилия над подследственными с целью получения «нужных» показаний (что, как известно, вообще было распространенной практикой).

В нашем случае наиболее характерным примером является дело В. Покотило, бывшего служащего украинской охранной полиции. В 1945 г. на предварительном следствии он подробно описал не только свое участие в расстрелах мирного населения, но и рассказал о расстрелах, на которых он присутствовал вместе с киевским городским головой В. Багазием⁴. Но затем непосредственно на процессе В. Покотило отказался от своих показаний⁵. Тем не менее, советский трибунал признал достоверными первоначальные показания и приговорил его к расстрелу⁶ (док. № 28).

Сегодня в нашем распоряжении нет дополнительных документов, подтверждающих или опровергающих рассказы В. Покотило. В материале, посвященном расстрелам в Бабьем Яру, мы приводим их без дополнительного комментария. Но следует оговориться, что в них нас интересуют собственно описания места и хода казней. Все остальные вопросы, связанные с конкретными исполнителями, выходят за рамки настоящей работы и требуют дополнительного исследования.

Субъективная честность свидетелей не снимает вопроса об объективной ценности их показаний. Комплексный сравнительный анализ этих и других источников показывает, что наибольшее число ошибок и расхождений содержится в указываемых свидетелями датах событий.

При этом иногда свидетели прямо заявляли о неспособности восстановить хронологию. Так, свидетельница Н. Горбачева на допросе в 1967 г. честно призналась, что не может «уточнить периоды и время расстрела, а также количество расстрелянных людей»⁷ (док. № 49). Но чаще всего свидетелями предпринимались попытки указать даты по памяти, и в дальнейшем нам придется прикладывать серьезные усилия для восстановления истинной хронологии событий, опираясь, в первую очередь, на немецкие документы.

Вместе с тем, в том, что касается топографических подробностей, то здесь очевидцы были гораздо точнее. Поэтому нашей задачей является не исправить «запутавшегося» свидетеля, а понять, что же он имел в виду. Наиболее характерным примером в этом отношении являются показания М. Луценко. Во время войны она жила в доме № 96 по ул. Мельникова. Где же он находился?

В 1945 г. М. Луценко указывала, что «местом массовых расстрелов и уничтожения советских людей служил овраг, так называемый Бабий Яр, находившийся возле поселка Сырец. От нашего дома он находился в 500-600 м»⁸ (док. № 33).

В 1967 г. она показала, что «в период временной оккупации г. Киева я проживала в одном и том же доме, в конце ул. Мельника, над оврагом Бабьего Яра. Из нашего двора видно весь Бабий Яр и Сырецкий концлагерь»⁹ (док. № 47).

Наконец, в 1980 г. она уточнила, что «в период временной оккупации я вместе с родителями жила по ул. Мельника в крайнем от бывшего Еврейского кладбища доме. От нашего дома через кладбище хорошо был виден Бабий Яр, расположенный на расстоянии примерно 150-200 м»¹⁰ (док. № 57).

Как ни странно, в этих показаниях все верно. Находившийся за Еврейским кладбищем дом действительно стоял над ближайшим к кладбищу отрогом Бабьего Яра. От дома до поселка Сырец было порядка полукилометра. И, наконец, через 150-200 м от этого дома, за другим кладбищем, Братским, находились верховья Бабьего Яра, в которых происходили расстрелы (см. топографический план 1924 г., прил. № 31).

Непонимание того, что же именно имел в виду свидетель, как мы покажем ниже, скорее всего послужило причиной ошибки, допущенной А. Шлаеном в определении настоящего места расстрела евреев осенью 1941 г. (подробнее об этом см. ниже). Эта ошибка, как мы теперь видим, имела далеко идущие и не только научные последствия.

б) Личные или авторизованные воспоминания, опубликованные или находящиеся в архивах

В нашем распоряжении имеется три основные группы такого рода документов.

Во-первых, это опубликованные в разные годы воспоминания бывших узников Сырецкого концлагеря, участвовавших в уничтожении трупов в Бабьем Яру в 1943 г. В 1946 г. в «Правде Украины» были напечатаны воспоминания В. Давыдова, записанные им по свежим следам¹¹ (док. № 88). В 1993 г. немецким историком Э. Вином отдельной книгой изданы воспоминания Д. Будника и Я. Капера¹². В 1994 г. писателем Ю. Петрашевичем в журнале «Київ» были напечатаны воспоминания З. Трубакова¹³. А в 1997 г. З. Трубаков опубликовал в Израиле документальную повесть «Тайна Бабьего Яра», также основанную на его личных воспоминаниях¹⁴. Наконец, в настоящем сборнике публикуются воспоминания К. Каспарьяна (док. № 98) и М. Матвеева (док. № 97), записанные Т. Евстафьевой.

Во-вторых, это воспоминания евреев, переживших войну и оккупацию, зачастую спасшихся в последний момент от расстрела в Бабьем Яру. Среди них в первую очередь следует отметить записанные в 1946 г. воспоминания Д. Проничевой¹⁵ (почти детективная история многочисленных публикаций которых будет изложена ниже) и напечатанные в 1994 г. писателем Ю. Петрашевичем в журнале «Київ» воспоминания Г. Баташевой¹⁶.

Большой массив киевских материалов вошел в сборник, опубликованный в 1999 г. киевским историком Б. Забарко. Это воспоминания Д. Белозовской¹⁷, И. Гусарова¹⁸, Р. Майстренко¹⁹, В. Михайловского (Ц. Каца)²⁰, Л. Осадчей²¹, И. Пинкерт²², Ш. Полищук²³, П. Рабцевича²⁴, Р. Шварцман²⁵, Р. Штейна²⁶, Ф. Штемберг (Народницкой)²⁷. Большинство из этих воспоминаний записаны непосредственно при подготовке сборника, причем Б. Забарко специально подчеркнул, что они «почти не подвергались редакционной правке»²⁸. Некоторые воспоминания перепечатаны из киевских еврейских газет «Еврейские вести» (Д. Белозовской, Л. Осадчей) и «Возрождение-91» (И. Пинкерт).

В-третьих, это отдельные дневники и воспоминания киевлян-неевреев, переживших оккупацию: З. Зернецкой (записаны М. Назаренко в 2002 г.)²⁹, Н. Прахова³⁰, И. Хорошуновой (опубликованы в отрывках Э. Вином в 1991 г.)³¹, О. Ясинского³².

в) Видеовоспоминания, записанные сотрудниками американского Фонда исторических видеодокументов «Пережившие Шоа» и кинодокументалистами

К описанным выше документам непосредственно примыкают видеовоспоминания свидетелей интересующих нас событий. В целом в архиве Фонда в США хранятся десятки воспоминаний киевлян, переживших войну, записанные в 1996–1998 гг. К сожалению, к настоящему моменту в нашем распоряжении есть только четыре из них, сделанные в 1996–1997 гг.: Л. Заворотной³³, М. Сабирова³⁴, З. Трубакова³⁵, Р. Штейна³⁶.

Исследователи в целом неоднозначно оценивают воспоминания свидетелей как исторический источник. Б. Забарко писал в предисловии к своему сборнику:

«... человеческая память — несовершенный инструмент: она произвольно удерживает одни и опускает другие — часто не менее важные — факты, события и моменты... Реальные факты здесь, как правило, не искажаются, но подробности, детали, логика событий, акценты, цифровые данные — разные...

Не все свидетельства точны, некоторые туманны, все, что поднялось на поверхность памяти, бессознательно окутано флером фантазии... Не исключена возможность невольного извращения истины, которое не менее вредно, чем сознательный подлог»³⁷.

Эта мысль Б. Забарко — о несовершенстве человеческой памяти и неточности воспоминаний свидетелей — была повторена впоследствии М. Кальницким, когда ему нужно было как-то обойти противоречащие его версии воспоминания Р. Штейна (подробнее см. ниже)³⁸.

Наши исследования дают основания совершенно по-другому взглянуть на эту категорию источников. Действительно, во многих случаях эмоции захлестывают свидетеля и за ними не остается места для конкретных фактов. Но там, где эти факты появляются, они оказываются удивительно точными и как элементы мозаики сопрягаются с другими свидетельствами. Ниже мы будем иметь возможность наблюдать это, в частности, на примере таких, на первый взгляд странных и невразумительных документов, как воспоминания Р. Майстренко и Ф. Штемберг (Народницкой). Замечательно дополняют друг друга также различные версии воспоминаний З. Трубакова. И только после того, как свидетель подпадает под влияние «специалиста», который авторитетно указывает ему на «ошибки», в его последующих показаниях начинается путаница.

Возвращаясь собственно к видеовоспоминаниям, следует отметить обязательное наличие в них записей непосредственно на месте событий. К сожалению, руководство Фонда ставило операторам жесткое условие, не позволявшее снимать панораму местности. Это иногда приводит к невозможности точно определить место съемки (воспоминания З. Трубакова). Однако и того, что есть, как мы увидим ниже, вполне достаточно для выяснения крайне важных для нашего исследования моментов.

Некоторые интересные детали мы смогли почерпнуть также из воспоминаний, приведенных в документальной ленте В. Георгиенко «Женщины с улицы Бабий Яр»³⁹. Они дополняют видеовоспоминания Л. Заворотной и помогают опровергнуть некоторые новейшие фальсификации (см. ниже).

2. Изобразительные документы

а) Топографические планы местности

Наиболее достоверными источниками, максимально полно отражающими топографические реалии до мельчайших деталей, следует считать первичные материалы (планшеты) топографической съемки. Такого рода съемка проводится профессиональными геодезистами непосредственно на местности, носит закрытый характер и предназначена для решения практических задач государственного значения, в т.ч. и военного. Все это обусловливает высокие требования к ее точности. Вместе с тем надо иметь в виду, что результаты съемки могут как наноситься «с чистого листа», так и иметь характер уточнений к ранее сделанной работе.

В нашем распоряжении сегодня есть фрагменты топографических планов Бабьего Яра и прилегающей территории, один из которых датирован 1924 г.⁴⁰ (прил. № 31), а другой — 1953 г.⁴¹ (прил. № 33). Сами по себе они позволяют точно определить границы Яра в до- и послевоенный период (подробнее см. статью «Сырец, Лукьяновка и Бабий Яр в первой половине XX в. ...» в настоящем сборнике).

Сравнение их между собой (эта работа была выполнена сотрудниками «Киевпроекта» под руководством архитектора Ю. Паскевича в 1999 г. одновременно с составлением М. Кальницким рассматривающейся ниже исторической справки и повторена нами посредством наложения компьютерных копий) приводит к следующим выводам.

Внутренний рельеф яра (перепады глубины, рисунок дна) остался неизменным. Что касается контура, то, во-первых, изменился рисунок оконечностей западных отрогов, которые стали гораздо короче. Это можно легко объяснить прокладкой еще до войны грунтовой дороги от ул. Лагерной (современной ул. Дорогожицкой) в направлении поселка Бабий Яр (эта грунтовая дорога не раз будет появляться в нашем исследовании).

Также до войны был вырыт карьер для добычи строительного песка в основании самого большого западного отрога⁴².

Впрочем надо отметить, что обустройство дороги, судя по всему, продолжалось во время оккупации. Этим занимались заключенные Сырецкого концлагеря, при этом, по свидетельству З. Трубакова, они «брали землю в большом котловане»⁴³.

Но есть некоторые изменения, которые, скорее всего, не могут быть объяснены дорожными работами. О них мы будем говорить ниже, а пока можно сделать следующее заключение.

В основе обоих планов лежит топографическая съемка, сделанная в 1923 г. Можно предположить, что ввиду сжатых сроков исполнения задания, послевоенные топографы, работавшие в 1947 г., в целом перенесли на план труд своих предшественников, переведя его в метрический масштаб из саженного, а затем ограничились фиксацией видимых изменений контура Яра. Поскольку часть из них произошла до войны, а часть во время, то мы можем заключить, что топоплан 1953 г. на самом деле представляет собой вторичный источник, не отражающий никакой реальной ситуации и состоящий из нескольких хронологических слоев.

Поэтому использование топоплана 1953 г. в процессе нашего исследования возможно только при условии постоянного сравнения его с другими источниками.

б) Планы и схемы местности, составленные свидетелями или непосредственно согласно их показаниям

В отличие от топографических планов, отражающих реальную ситуацию на момент съемки, документы такого рода призваны воссоздать события и топографические реалии по памяти. Кроме общих ошибок, связанных с несовершенством человеческой памяти, о которых мы писали выше, здесь обычно возникает еще ряд ошибок. Одни из них связаны с неумением свидетелей грамотно составлять карты, другие — с использованием в качестве подосновы неверного картографического материала.

В нашем распоряжении сегодня есть три документа такого рода. Во-первых, это схема, составленная И. Яновичем в качестве приложения к его показаниям, данным в 1943 г.⁴⁴ Сами показания будут нами рассматриваться в материале, посвященном расстрелам в годы немецкой оккупации. Здесь же лишь отметим, что на составленной свидетелем схеме настолько искажена сама топография местности, что использовать ее в качестве полноценного источника невозможно.

Во-вторых, это схема, составленная авторами одного из проектов памятника жертвам Бабьего Яра А. Рыбачук и В. Мельниченко⁴⁵ во время конкурса 1965 г. (рис. № 15) По устному свидетельству В. Мельниченко, эта схема составлена на основе рассказов одного из свидетелей тех событий. Несмотря на то что контур Бабьего Яра дан на ней весьма схематично, общая ориентация отрогов и современных улиц сохранена, что позволит нам в дальнейшем сделать весьма важные выводы.

В-третьих, это схемы, составленные по результатам воспроизведения обстановки в 1980 г. во время следствия по делу И. Пиля⁴⁶ (рис. № 11, рис. № 12, рис. № 13).

Эти схемы явились результатом общей ошибки в определении исторической топографии района Бабьего Яра, сделанной во время следствия. Речь об этой ошибке пойдет ниже, здесь лишь отметим, что использование этого документа возможно только с учетом общей поправки, которую мы предложим в процессе исследования.

в) Аэрофотосъемки

В 1996 г. в ряде украинских газет появились публикации, основной целью которых было доказать, что в 1941 г. расстрелы евреев в Киеве вообще не производились. Подробно рассматривать эти статьи мы будем ниже, а пока обратим внимание на следующее. В одной из этих публикаций указывалось, что эти исследования основаны на «многочисленных аэрофотосъемках оккупированного немцами Киева», обнаруженных в Национальном архиве США в Вашингтоне⁴⁷. Более подробные сведения были приведены в другом материале той же направленности:

«С весны 1939 до конца 1944 годов немцы фотографировали Киев систематически. Люфтваффе особенно интересовались мостами через Днепр и военной железнодорожной станцией возле южной ограды православного Лукьяновского кладбища — возле Бабьего Яра и еврейского кладбища». И далее говорится о снимках, «сделанных 17.V.39, 30.X.41, 29.IX.43 [это, очевидно, опечатка: должно быть 26.IX.43; именно эта фотография приведена в качестве иллюстрации к статье с указанием правильной даты. — Авт.] и 14.VII.44 годов»⁴⁸. (Здесь и далее перевод с укр. яз. мой. — Авт.).

Сегодня в нашем распоряжении есть фрагменты только одной из этих аэрофотосъемок, сделанной 26 сентября 1943 г. (прил. № 27), находящиеся в фондах Музея Холокоста в Вашингтоне (США)⁴⁹.

На одном из них изображены мосты через Днепр. Угол, под которым сделана съемка (острый, в отличие от практически вертикальной съемки предыдущих фотографий) и положение часов, играющих роль компаса (направление движения самолета — на запад), позволяют заключить, что перед нами последняя фотография серии, а на часах — время окончания съемки (9 ч 40 мин по среднеевропейскому времени).

Соответственно фотография Бабьего Яра сделана до этого момента (т.е. до 11 ч 40 мин по тогдашнему московскому времени или до 10 ч 40 мин по нынешнему киевскому). Об этом можно заключить как из расположения снимка (указывающего на движение самолета в восточном направлении), так и из общей логики выполнения задания (Бабий Яр находился на западной окраине Киева и должен был попасть в кадр в самом начале, вместе с Лукьяновской товарной станцией). Эти предварительные соображения помогут нам при проведении работы по компьютерному моделированию ситуации в Бабьем Яру на момент съемки.

Кроме этого мы располагаем аэрофотосъемкой г. Киева, сделанной в 1936 г. при разработке Генерального плана реконструкции города (прил. № 26). К сожалению, на нее попала лишь часть самых верхних отрогов Бабьего Яра. Тем не менее, она также может быть нами использована в дальнейшем исследовании.

г) Фотографии, сделанные свидетелями в период расстрелов или после освобождения г. Киева по показаниям непосредственных свидетелей

Эти материалы делятся на две группы. Во-первых, это немецкие фотографии, сделанные в период расстрелов. Основная часть из них находится на одной пленке, которая впервые полностью публикуется Д. Малаковым в настоящем сборнике (см. фото на цветной вклейке). Есть также несколько отдельных немецких фотографий, находящихся в собрании Центрального государственного кинофотофоноархива Украины и также публикуемых нами (фото № 38 – 39).

Вторая группа — это фотографии, сделанные сразу после освобождения Киева во время работы Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников. Они сделаны в 1943 г. по указаниям свидетелей, допрошенных Комиссией и на них запечатлены места раскопок и уничтожения трупов, а также виды Сырецкого концлагеря. Некоторые фотографии представляют собой распечатки с кинопленок, снятых операторами комиссии или режиссером А. Довженко для фильма «Освобождение Правобережной Украины» также сразу после освобождения города (фото № 48–67).

Основная сложность при работе с этими фотографиями — это невозможность точно определить запечатленные на них места. Сегодня рельеф яра практически полностью изменился, а никаких приметных объектов на них нет, за одним важным исключением.

В 2001 г., в ходе дискуссии о возможности строительства в Бабьем Яру еврейского общинно-культурного центра «Наследие», инженером-строителем, кандидатом технических наук Л. Дробязко были сопоставлены немецкие фотографии, сделанные осенью 1941 г., с топографическим планом 1953 г. Он пришел к выводу, что на фотографии видна одна из показанных на топоплане линий электропередачи, проходивших через верхние (южные) отроги яра. В результате появились основания утверждать, что расстрел евреев Киева в сентябре 1941 г. происходил на участке между современными улицами Дорогожицкой и Мельникова⁵⁰.

В целом же сравнение двух групп фотографий между собой показывает, что на них изображен один и тот же участок Яра. Но точно привязать их к карте можно только с помощью трехмерного компьютерного моделирования.

Б. Вторичные источники

1. Документы, восходящие к рассказам непосредственных свидетелей и участников событий

а) Протоколы допросов, собственноручных заявлений и др. документы, опубликованные в научной и научно-популярной литературе, а также в периодической печати

К этому виду относятся две группы документов. Во-первых, это публикации уже упоминавшихся выше протоколов допросов и других документов, авторами которых являются непосредственные свидетели и участники интересующих нас событий. Среди них следует отметить (в хронологическом порядке публикаций):

— отрывки из протокола допроса обервахмистра СС Г. Адамца, участвовавшего в уничтожении трупов в Бабьем Яру (опубликованы в 1953 г. в сборнике материалов Нюрнбергского процесса)⁵¹;

— показания свидетельницы из местных жителей Н. Горбачевой (опубликованы не позднее 1985 г.)⁵²;

— протоколы допросов бывших узников Сырецкого концлагеря С. Берлянта, В. Давыдова, Я. Стеюка (опубликованы в 1991 г. одновременно в Израиле д-ром Ш. Спектором и М. Кипнисом⁵³, и, частично, в Украине тогдашним заведующим отделом истории Второй мировой войны Института истории Украины проф. М. Ковалем⁵⁴);

— отрывки из показаний, данных в разные годы спасшимися из Бабьего Яра Г. Баташевой, Д. Проничевой, бывших узников Сырецкого лагеря Д. Будника, В. Давыдова, Я. Стеюка, а также свидетелями из числа местных жителей Л. Заворотной, Н. Петренко, Н. Ткаченко (собраны киевским исследователем Б. Мартыненко и опубликованы также в 1991 г. в сборнике под редакцией Э. Вина)⁵⁵;

— отрывки из протоколов допросов руководителя расстрелов в 1941 г. и работ по уничтожению трупов в 1943 г. штандартенфюрера СС П. Блобеля и свидетеля расстрелов немецкого шофера Хефера (опубликованы в 1992 г. в Израиле д-ром И. Арадом из Института Яд ва-Шем)⁵⁶;

— отрывки из показаний, данных в 1946 г. во время Киевского процесса Н. Белокриницкой, Д. Проничевой и Н. Ткаченко (опубликованы в 1995 г. в сборнике материалов Киевского процесса)⁵⁷;

— отрывки из протокола допроса бывшего узника Сырецкого концлагеря Л. Островского (опубликованы в 2000 г. сотрудником Государственного архива Киевской области О. Белой)⁵⁸;

— отрывки из протоколов допросов и другие материалы судебных процессов по делам бывших военнослужащих немецких карательных отрядов, проходивших в разные годы в Германии (опубликованы в 2002 г. харьковским исследователем А. Кругловым)⁵⁹.

Ко второй группе относятся публикации официальных документов: объявлений и служебных донесений представителей немецкого командования и оккупационных властей, а также материалов советских органов. Среди них следует отметить (в хронологическом порядке публикаций):

— сообщение Чрезвычайной Государственной комиссии о разрушениях и зверствах, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в г. Киеве (опубликовано в 1944 г.⁶⁰ и частично перепечатано в 1953 г. в материалах Нюрнбергского процесса⁶¹);

— объявления коменданта г. Киева о расстрелах заложников осенью 1941 г. (печатались во время оккупации в газете «Українське слово», после войны опубликованы в 1958 г. в материалах Нюрнбергского процесса)⁶²;

— выдержки из протокола осмотра территории Сырецкого концлагеря и Бабьего Яра, проведенного Киевской областной комиссии содействия Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в 1943 г. (опубликованы в 1995 г. в материалах Киевского процесса)⁶³;

— донесения айнзацгрупп и других немецких карательных подразделений. Наиболее полные собрания такого рода документов изданы на украинском языке в 1997–2000 гг. В. Косиком⁶⁴ и на русском языке в 2002 г. А. Кругловым⁶⁵. Эти издания хорошо дополняют друг друга, поскольку В. Косика интересовали сюжеты, связанные, в первую очередь, с украинским националистическим движением, а А. Круглова — с уничтожением еврейского населения.

Как уже говорилось выше, в общем случае публикации документов принято использовать в исследовательской работе наравне с архивными первоисточниками, принимая по умолчанию их тождественность. Однако в нашем случае все не так просто. Приведем два наиболее ярких примера.

В 1991 г., в сентябрьском номере «Украинского исторического журнала» М. Ковалем была опубликована стенограмма воспоминаний Д. Проничевой, записанных 24 апреля 1946 г. В ней, в частности, есть такие слова:

«Неподалеку от ворот еврейского кладбища было сооружено проволочное заграждение и поставлены противотанковые «ежи». Вход на кладбище [выделено мной. — Авт.] регулировали фашисты и местные полицаи, но назад никого не выпускали.

Я посадила родных у ворот кладбища, а сама пошла посмотреть, что делается дальше, куда и зачем идут люди. Я думала, что там стоит поезд, но неожиданно увидела, что меховые вещи оккупанты сразу отбирают и складывают в одном месте, а продукты — в другом. Люди же продолжали идти под конвоем оккупантов.

Я вернулась к родным, но, чтобы не волновать их, ничего не рассказала про увиденное, а вместе с ними прошла на кладбище [выделено мной. — Авт.]. У нас отобрали вещи, а вскоре после этого я потеряла родственников, поскольку толпа оттеснила их от меня. Казалось, что мы шли долго...

Затем я увидела площадь, с двух сторон оцепленную немцами, многие из которых держали на поводку собак. Все они имели резиновые дубинки или большие палки. Через этот своеобразный коридор проходили несчастные обманутые киевляне»⁶⁶.

Однако, в том же 1991 г. ту же стенограмму привели в своей книге историк Ф. Левитас и художник М. Шимановский. И здесь она выглядит совершенно по-другому:

«Дойдя почти до ворот кладбища, мы увидели, что там проволочное заграждение, [стояли] противотанковые ежи. У входа стояли немцы и полицаи [в оригинале — «украинцы»], пропускавшие за заграждение. Туда войти можно было свободно, а на выход никого не пропускали, кроме переводчиков [в оригинале — «подводчиков», т.е. тех, кто подвозил вещи евреев].

Я посадила родных у ворот кладбища, а сама пошла посмотреть, что делается впереди. Против еврейского кладбища тянется длинный забор, который поворачивает налево, я пошла прямо [для того], чтобы посмотреть, куда сворачивают люди, зачем они туда идут. Я думала, что там стоит поезд, но [я] увидела, что меховые вещи евреев немцы сразу снимают и забирают, пищу забирали и складывали в одну сторону, одежду — в другую, а люди шли прямо.

Немцы [в оригинале — «Они»] отбирали большое количество людей, потом останавливали идущих на некоторое время и вновь брали. Когда дошла очередь до меня, я хотела сначала выбраться, но меня не выпустили. Я вернулась к своим старикам, ничего им не сказала, чтобы не волновать и прошла вместе с ними. У родных отобрали вещи. Пошли прямо, потом направо, тут я потеряла родных, меня от них оттеснила толпа, они пошли вперед. Мне казалось, что шли мы долго...

Потом я увидела площадь, по обе стороны которой стояли немцы в два ряда. [Через одного, двух на руке были накручены ремни или цепи собак.] У [в оригинале — «Во всех у»] них были дубинки резиновые или большие тяжелые палки. И вот мы должны были пройти весь этот коридор, как я его называю, это побоище. Все проходили»⁶⁷.

Сравнение этих двух версий с документом, хранящимся в архиве (именно на него ссылаются оба исследователя), показывает, что именно текст, приведенный Ф. Левитасом, практически соответствует оригиналу (отсутствующие в оригинале слова выделены нами курсивом, пропущенные даны в квадратных скобках, несоответствия с оригиналом подчеркнуты)⁶⁸.

Как мы видим, ни о каком пути через кладбище в оригинале воспоминаний Д. Проничевой, при всей неясности содержащихся в них топографических подробностей, речь не идет. У нас есть только одно предположение, объясняющее, зачем нужно было М. Ковалю «редактировать» текст воспоминаний Д. Проничевой. Публикация появилась после установки Меноры за территорией бывшего Еврейского кладбища (а готовилась, вероятно, незадолго до этого), и нужно было «документально» подтвердить правильность версии А. Шлаена, речь о которой пойдет ниже.

Второй пример. В 2002 г., в разгар дискуссии о возможности строительства на территории Бабьего Яра еврейского общинно-культурного центра «Наследие», Президент Еврейского Совета Украины И. Левитас, горячий сторонник этого строительства, опубликовал в издаваемой и редактируемой им газете «Еврейские вести» письмо Л. Заворотной и И. Евгеньевой, призванное подтвердить его тезис о том, что в предполагаемом месте строительства не было не только расстрелов, но и самого Бабьего Яра.

В письме, в частности, говорилось:

«Всю жизнь до войны и много лет после нее мы жили на ул. Бабий Яр, № 1, и более близкого дома к местам расстрелов не было, а сами расстрелы начались с нашего огорода. Эта улица и сейчас есть — она называется ул. Олега Ольжича, и сохранилось много ориентиров. Именно здесь, возле нашего дома и был Бабий Яр, не очень длинный и не очень глубокий, так как мы через него ходили в город... Расстрелы в Бабьем Яру происходили в сторону Куреневки, где сейчас стоит торговый павильон на ул. О. Телиги № 27.

Мы неоднократно... показывали это место и с нами были наши покойные соседки Савицкая Пелагея Васильевна и Ткаченко Наталья Васильевна, которые жили рядом»⁶⁹.

На этом письме следует остановиться подробнее. На первый взгляд, перед нами свидетельство очевидцев, безоговорочно подтверждающих версию И. Левитаса о расстрелах в дальнем западном отроге (подробнее об этом см. ниже). На самом деле все не так просто.

Начнем с общей географии. Улица Бабий Яр действительно начиналась вблизи длинного западного отрога Бабьего Яра. Через верховья яра можно было пройти на Лукьяновку, одна тропа даже показана на топографическом плане 1953 г. Она находилась там, где сейчас проходит ул. Мельникова (см. прил. № 33).

Теперь, что касается огородов. Из текста письма вроде бы следует, что они находились возле самого дома свидетельниц. Однако это не так. В своих видеопоказаниях 1997 г. Л. Заворотная рассказывала, что им в дополнение к приусадебным были выделены участки под огороды «на поле»⁷⁰. Потом они возделывались женщинами-заключенными из Сырецкого концлагеря, так как этот участок находился «рядом с лагерем»⁷¹, то есть как раз в районе современного дома № 27 по ул. О. Телиги.

В фильме «Женщины с улицы Бабий Яр» есть эпизод, в котором И. Евгеньева (которой было 12 лет) рассказывает о том, как в один из сентябрьских дней 1941 г. вместе с другими ребятами побежала «в поле» и залезла на чердак столовой. Если раньше, продолжала И. Евгеньева, они только издали видели, как ведут евреев, то теперь увидели непосредственно картину расстрела⁷².

Из этого можно сделать следующие выводы. Во-первых, речь идет не о первых днях расстрела. Во-вторых, И. Евгеньева как раз подчеркивает, что от дома расстрелов не видела. В-третьих, смотрела на расстрелы она с чердака столовой, а ближайшая столовая находилась в Сырецких военных лагерях, южнее нынешней ул. Щусева. Так что, исходя из этого, следует сделать вывод, что если И. Евгеньева что-то и видела, то это были события, происходившие в Бабьем Яру напротив Сырецких лагерей, т.е. в квартале между современными улицами Дорогожицкой и Мельникова. Заметим, что из этой же столовой наблюдал за расстрелами ее старший брат А. Евгеньев, показания которого подробно рассматриваются в нашей статье «Расстрелы и захоронения в районе Бабьего Яра...» в настоящем сборнике.

Далее возникает вопрос, была ли вообще свидетелем расстрелов в эти дни Л. Заворотная? Она неоднократно давала показания следователям КГБ. В 1967 г. она однозначно заявила относительно сентябрьских событий 1941 г.:

«Непосредственно на месте расстрела я не была, но находилась недалеко от оврага, слышала бесконечные выстрелы, слышала стоны и крики множества людей...»⁷³. А затем, рассказав о виденных ею расстрелах поздней осенью и зимой 1941/1942 гг., добавила: «Других случаев расстрела я непосредственно не видела, знаю о них лишь из разговоров других и литературы»⁷⁴ (док. № 45).

В 1980 г. она уже несколько изменила свои показания:

«29 и 30 сентября 1941 г. со двора нашего дома было видно, как в Бабий Яр фашисты конвоировали беспрерывным потоком со стороны улиц Мельникова и Дорогожицкой мирных граждан. В районе оврага беспрерывно стреляли из пулеметов и автоматов и доносились крики обреченных на смерть людей. Мой брат Анатолий в один из этих дней также подходил ближе к месту казни и затем рассказывал, что гитлеровцы уничтожили большое количество мирных советских граждан, среди которых было много женщин с детьми, стариков и старух. Я... близко к месту казни не подходила. Лишь через несколько дней после массовых расстрелов, когда овраг в течение непродолжительного времени не охранялся, я подходила к самому месту расстрела»⁷⁵.

«Очевидцами расстрелов в Бабьем Яру, — по словам Л. Заворотной, — были: мой брат Евгеньев А.М., ...мои родные тетки Ткаченко Н.В. ... и Савицкая (Клепко) П.В.»⁷⁶ (док. № 59). И. Евгеньеву она тогда даже не назвала. Что же касается указанных Л. Заворотной очевидцев, то их свидетельства мы рассмотрим ниже. Здесь лишь отметим, что они никоим образом не подтверждают версию И. Левитаса.

При этом обратим внимание на то, что дважды, в 2000 и 2001 гг. сам И. Левитас указывал:

«Расстреливали за караимским кладбищем, недалеко от станции метро «Дорогожичи» на углу ул. Мельникова и О. Телиги, у отрогов яра.

Это подтверждают Л. Заворотная, И. Евгеньева, Н. Ткаченко с улицы Бабий Яр (ныне — ул. Ольжича)»⁷⁷.

Эти два примера заставляют нас крайне осторожно подходить к «документальным» публикациям свидетельств и максимально стараться использовать в работе оригинальные архивные материалы.

б) Изложения рассказов непосредственных свидетелей и участников событий

Первые отрывочные и противоречивые данные о расстрелах в Бабьем Яру появились уже во время войны. Так, уже 26 ноября 1941 г. в газете «Красная звезда» был напечатан очерк спецкора по Юго-западному фронту майора П. Степаненко. Основываясь на рассказах людей, вырвавшихся из оккупированного Киева, он рисовал такую картину:

«Всем евреям, проживающим в Киеве, приказано было явиться с вещами на улицу Мельника № 79, угол улицы 9 января, где раньше находился окружной дом партобразования. В приказе были указаны сроки явки в зависимости от местожительства, говорилось о том, что явившиеся будут эвакуированы из города, предлагалось каждому захватить с собой чемодан с носильными вещами и продуктами.

... Как стало известно позже, от собранных требовали выдачи советских активистов, их истязали, а потом выводили на Лукьяновское кладбище, находящееся недалеко отсюда и расстреливали. Изуверы издевались над своими жертвами, детей закапывали живыми, взрослых заставляли рыть себе могилы. Несколько суток продолжались убийства. Кладбище и весь прилегающий к нему район были окружены немцами. Со всех концов города немцы сгоняли сюда советских служащих, стариков-рабочих, молодежь, русских и украинцев и зверски расправлялись с ними. Днем и ночью на Лукьяновке были слышны выстрелы, душераздирающие крики. Автоматчики выводили на кладбище толпы обреченных и хладнокровно расстреливали их. Редким счастливцам удалось оттуда бежать»⁷⁸.

В ноте Наркоминдела В. Молотова от 6 января 1942 г. появилась уже несколько иная версия событий:

«Страшная резня и погромы были учинены немецкими захватчиками в украинской столице — Киеве. За несколько дней немецкие бандиты убили и растерзали 52 тысячи мужчин, женщин, стариков и детей, безжалостно расправляясь со всеми украинцами, русскими, евреями, чем-либо проявившими свою преданность советской власти. Вырвавшиеся из Киева советские граждане описывают потрясающую картину одной из этих массовых казней: на еврейском кладбище г. Киева было собрано большое количество евреев, включая женщин и детей всех возрастов; перед расстрелом всех раздели догола и избивали; первую отобранную для расстрела группу заставили лечь на дно рва, вниз лицом, и расстреливали из автоматов; затем расстрелянных немцы слегка засыпали землей, на их место вторым ярусом укладывали следующую партию казнимых и вновь расстреливали из автоматов»⁷⁹.

В том же 1942 г. появляются две заметки И. Эренбурга. В апреле он писал об эсэсовцах: «Бить мы их будем с особым удовольствием: за все виселицы, за керченский ров, за Лукьяновское кладбище в Киеве...»⁸⁰. А в сентябре напоминал: «Год тому назад на кладбище в Бабьем Яру расстреляли пятьдесят пять тысяч киевлян. Расстреливали из пулеметов...»⁸¹.

Новые свидетельства появляются после освобождения Киева. 20 ноября 1943 г. в «Красной звезде» был напечатан очерк А. Авдеенко и П. Олендера «Бабий Яр» с подробным рассказом о трагедии.

«Мы стоим, — писали журналисты, — на перекрестке Мариинской улицы и Мельника. Вот здесь, на этой стене, висел красный плакат, на котором двухвершковыми черными буквами извещалось, что евреи, коммунисты и работники ряда советских учреждений обязаны явиться с документами, ценными вещами и запасом продовольствия к 8 часам на товарную станцию Дегтяревскую для эвакуации из Киева. Неявившиеся будут расстреляны...

У Федоровской церкви стояли эсэсовцы в зеленых мундирах, с черепами на рукавах и пилотках, с автоматами. Здесь они останавливали дрожки и подводы, здесь заставляли бросать тележки. Люди не могли унести дальше свое имущество, тут же они раздавали часть вещей провожающим, часть оставляли на мостовой. Но уже и провожающих не выпускали отсюда, эсэсовцы молча вталкивали их в общий поток.

... Женщина рассказывает, как это было в 1941 году.

Вот здесь была линия немецких часовых, здесь она была пройдена, отсюда гнали прикладами, подталкивали штыками, тут пролилась первая кровь и засвистели резиновые дубинки, толпа побежала по улице Мельника, мимо еврейского кладбища к товарной станции.

Мы завернули на Лагерную, прошли по аллее высоких осокорей, увидели по правую руку раскрытые настежь пустые гаражи, а по левую — Лукьяновское христианское кладбище...

Позже, когда мы вернулись с семьей [сторожа] Луценко в кладбищенскую сторожку, Сергей Иванович рассказал нам:

— ... Было это так. Когда обреченных пригнали к товарной станции, когда они заполнили собой всю Лукьяновскую и Дегтяревскую улицу, и Лагерную улицу, и улицу Мельника, и окружающие три кладбища, велели им сложить все свои вещи в кучу. Люди становились в колонны по сто человек, и немцы повели их по Лукьяновскому шоссе, мимо Сырецких лагерей к Бабьему Яру. Из кладбищенской сторожки было хорошо видно, как первая колонна остановилась у крутого обрыва, как людей раздевали догола, как аккуратно в штабели складывали их одежду, как расстреливали из автоматов и пулеметов на краю пропасти, как хватали женщин, за ноги подымали детей и швыряли их в Бабий Яр.

Весь день расстреливали. Ночью немцы спали, а всех, кого не успели расстрелять, загнали в пустующие гаражи. Утром опять расстреливали. Так продолжалось пять дней. Пригоняли людей, а увозили в больших крытых машинах их одежду и вещи. Каждые пять минут подходила новая машина. Трупы сбрасывали в Яр, а вечером динамитом взрывали скаты оврага для того, чтобы засыпать мертвых и тех, кто не был добит.

Вслед за этими днями два года подряд в Бабьем Яру не умолкали выстрелы. Теперь обреченных привозили в пятитонных грузовиках и группами по три расстреливали на краю оврага.

... Теперь уже перед казнью немцы выставляли у сторожки часовых и никого из семьи Луценко не выпускали на улицу... Когда же фронт приблизился к Киеву, немцы решили скрыть следы своего преступления — выкопать мертвецов, число которых уже исчислялось сотнями тысяч, и сжечь их.

Два месяца днем и ночью не потухали гигантские фосфорные костры. Удушающий смрад горящих человеческих костей и волос заволакивал всю Лукьяновку...»⁸²

Противоречия и неточности во всех этих рассказах очевидны. Во-первых, указываются разные места расстрелов: Лукьяновское кладбище, ров на Еврейском кладбище, овраги Бабьего Яра. Кажущееся наиболее детальным повествование А. Авдеенко и П. Олендера, на самом деле, изобилует странностями, которые можно объяснить только тем, что авторы, не будучи киевлянами, просто стремились изобразить наиболее впечатляющую картину.

Начать с того, что дореволюционная ул. Мариинская (вернее, Мариинско-Благовещенская) — это современная ул. Саксаганского (в 1919–1937 гг. носила имя Леонида Пятакова) и с ул. Мельникова она нигде не пересекается и вообще находится достаточно далеко от нее.

Теперь, журналисты указывают в качестве места сбора евреев Дегтяревскую товарную станцию. Не говоря уже о том, что станция называлась Лукьяновской (она находилась на улице Дегтяревской), здесь сразу произошла путаница. Местом сбора был угол улиц Мельникова и Дегтяревской, но, по многочисленным свидетельствам, многие евреи думали, что их будут вывозить из Киева, потому что рядом находилась железнодорожная станция.

Далее, толпа не могла бежать к товарной станции, находящейся за Лукьяновским кладбищем, по улице Мельникова мимо Еврейского кладбища. Этим путем можно было попасть только непосредственно в Бабий Яр.

И наоборот, что представлял собой маршрут в Бабий Яр по Лукьяновскому шоссе мимо Сырецких лагерей? Если принять предложенное Л. Дробязко и Т. Хорунжей отождествление Лукьяновского шоссе с Дегтяревской улицей⁸³, в пользу чего говорят несколько старых планов Киева, получается, что евреи от места сбора у завода им. Артема шли вдоль всей ул. Дегтяревской мимо той самой товарной станции, затем поворачивали на ул. Лагерную, проходили Сырецкие лагеря, после чего, наконец, спускались в Бабий Яр.

Равно невероятной кажется картина массы евреев, заполнивших «всю Лукьяновскую и Дегтяревскую улицу, и Лагерную улицу, и улицу Мельника, и окружающие три кладбища».

На таких пространствах их физически невозможно было бы контролировать, и они разбежались бы после первого же выстрела.

Наиболее ярким показателем незнакомства авторов с местностью является упоминание улицы Лукьяновской, которая, по их представлениям, «должна была» находится в районе Лукьяновки, а на самом деле располагается вообще в стороне от непосредственного места трагедии, ближе к Подолу.

Поэтому нельзя согласиться с Л. Дробязко и Т. Хорунжей в том, что «при расхождении свидетельств предпочтение следует отдавать свидетельствам Луценко. Во-первых, он был «сторонним» наблюдателем, а не находился под дулом автомата. Во-вторых, окружающую местность он знал досконально, а жертвы плохо на ней ориентировались, поскольку попали сюда, вероятнее всего, впервые»⁸⁴.

Все это было бы верно, если бы мы имели дело с собственными показаниями С. Луценко. В данном же случае перед нами достаточно сложный текст. С одной стороны, в нем, содержатся непосредственные впечатления самих журналистов. Здесь они точны и если мы не всегда можем узнать описываемое место, то это лишь потому, что с тех пор оно слишком сильно изменилось. Совершенно другая картина складывается, когда журналисты пересказывают чужие рассказы. Здесь из-за их плохого знакомства в целом с городом то и дело возникают совершенно фантастические картины и маршруты. Впрочем, как мы увидим дальше, зачастую за ними скрываются вполне реальные факты, вот только извлечь их можно лишь путем сопоставления с другими источниками.

В 1966 г. в журнале «Юность» был напечатан роман-документ А. Кузнецова «Бабий Яр», написанный им по собственным воспоминаниям периода оккупации и по свидетельствам очевидцев, с которыми разговаривал автор. Хотя А. Кузнецов и не акцентирует внимание на конкретном месте, он достаточно отчетливо показывает, что расстрелы во все время оккупации шли на большом протяжении яра:

«Вопросы сортировки решались где-то в кабинетах на Владимирской, 33. Прибывших в Бабий Яр могли сразу отправить направо в овраг, или же налево — за колючую проволоку лагеря.

Овраг Бабий Яр с ежедневными расстрелами продолжал функционировать нормально. В нем сразу расстреливались такие враги, которых сажать в лагерь — только беспокойство. Их гнали в овраг по тропке, клали на землю под обрывом и строчили из автоматов... Потом обрыв подрывали, чтобы засыпать трупы, и так перемещались дальше вдоль обрыва»⁸⁵.

А вот как он описывает свое посещение Бабьего Яра сразу после войны:

«... мы долго шли,.. пока не пришли к самому началу оврага, и ручей исчез, он тут зарождался из многих источников, сочившихся из-под песчаных пластов, отсюда-то он и вымывал кости.

Овраг здесь стал узким, разветвлялся на несколько голов, и в одном месте песок стал серым. Вдруг мы поняли, что идем по человеческому пеплу.

Рядом тут, размытый дождями, обрушился слой песка, из-под него выглядывали гранитный тесаный выступ и слой угля. Толщина этого угольного пласта была примерно четверть метра»⁸⁶.

Наконец, в исключенном цензурой из журнального варианта романа описании последовательных попыток властей уничтожить саму память о Бабьем Яре говорилось, в частности:

«На месте концлагеря выстроен новый жилой массив, можно сказать, на костях: при рытье котлованов постоянно натыкались на кости, иногда скрученные проволокой. Передний ряд этих домов выходит балконами как раз на места массовых расстрелов евреев в 1941 году»⁸⁷.

Мы специально цитировали роман-документ А. Кузнецова именно по журнальному варианту. Благодаря этому можно вычленить ту часть его сочинения, которая уже с 1966 г. была доступна советским исследователям. Даже из этих фрагментов можно однозначно заключить, что автор говорит о верховьях Бабьего Яра, находившихся напротив Сырецкого концлагеря, в квартале между нынешними улицами Дорогожицкой и Мельникова, как о месте уничтожения евреев осенью 1941 г. и последующих расстрелов. На это указывают и описание самого яра, в котором ясно угадываются его верховья, разветвляющиеся на несколько отрогов, «голов».

В 1981 г. была написана книга киносценариста и публициста А. Шлаена «Бабий Яр». Именно в ней появилась версия о расстрелах, которые якобы производились за территорией Еврейского кладбища, с противоположной от ул. Мельникова стороны, там, где оно смыкалось с православным Кирилловским кладбищем.

А. Шлаен собрал свидетельские показания ряда людей, а затем:

«... я пригласил их всех к себе домой одновременно. Усадил за один стол. Перед каждым положил лист бумаги, карандаш. Отправной точкой взяли пересечение улиц Глубочицы, Артема и Мельникова... И вот отсюда я и попросил всех самым тщательным образом, с мельчайшими деталями, вспомнить последние несколько километров их пути к Бабьему Яру...

... мы сдвинули листы. Начали сверять. Спорить... в том споре шаг за шагом отслаивалось привносное, навеянное разными книгами...

Так возникал коллективный рассказ»⁸⁸.

Автор не указывает даты проведения своего «эксперимента» и из его текста следует, что в нем принимало участие шесть человек: Д. Проничева, которой в 1941 г. было 30 лет⁸⁹ (а не 28, как указывает А. Шлаен) Г. Баташева, которой тогда было 17, А. Гавришева и А. Стрельцов, которым было примерно по 10, и И. Эльгарт, ему в 1941 г. было всего 6 лет⁹⁰.

Но дело в том, что Д. Проничева умерла в 1977 г. и сам А. Шлаен несколькими страницами раньше сожалеет, что не застал ее в живых⁹¹. Иными словами, участие в «эксперименте» она не принимала, хотя в книгу попала версия, основанная якобы на ее словах. Выглядит она следующим образом:

«Мы подошли к воротам еврейского кладбища. Там — противотанковые ежи и колючая проволока, натянутая между ними. У входа стояли немцы и полицаи. На кладбище проходили свободно. Обратно не выпускали никого, кроме возниц на подводах...

Посадила своих родных у ворот кладбища, а сама пошла посмотреть, что же делается впереди. Там был длинный забор, который сворачивал налево. Прошла прямо, чтобы увидать, куда же идут все люди. Думала, что где-то впереди проход к станции, к поезду. Но почему через кладбище? Почему...»⁹²

Когда писалась книга, у А. Шлаена, по-видимому, не было никаких причин, чтобы специально выдумывать этот маршрут. Речь может идти только о недоразумении, в основе которого могли лежать какие-то не известные нам воспоминания, записанные Д. Проничевой, или пересказанные А. Шлаену ее родственниками. То, что они могли послужить основой для ошибки, свидетельствует, например, следующий отрывок из показаний, которые Д. Проничева дала в 1967 г.:

«Я, родители и сестра пришли к этому району в середине дня. При подходе к месту сбора мы увидели оцепление из немецких солдат и офицеров. С ними были и полицейские. На территории кладбища [выделено мной. — Авт.] от нас и других граждан немцы отобрали вещи и ценности, и партиями, примерно по 40–50 человек, направляли в так называемый «коридор», шириной примерно три метра, образованный немцами, стоящими вплотную с обеих сторон с палками, дубинками и собаками...

При движении по «коридору» много людей было там убито. Затем избитых и раздетых группами направляли к обрыву «Бабий Яр» — к месту расстрела»⁹³.

Ниже будет показано, что, на самом деле, речь здесь шла о территории нынешнего Воинского кладбища. Но А. Шлаен мог сопоставить слова Д. Проничевой с газетными сообщениями времен войны и склониться к версии о расстреле за Еврейским кладбищем (вероятно, вопреки свидетельствам других участников его «эксперимента», например, Г. Баташевой).

В 2001 г. И. Левитасом был издан сборник, как указано в подзаголовке, «воспоминаний и документов» «Память Бабьего Яра». Нигде, ни в предисловии, ни в примечаниях (которых просто нет) не указаны источники этих материалов. Настораживает также тот факт, что И. Левитас назван не просто составителем, а автором-составителем сборника, что предусматривает возможность серьезной редакторской правки документов.

Выборочный анализ текстов показывает, что к собственно «документам» они редко имеют отношение. Так, если воспоминания Д. Белозовской⁹⁴ воспроизводят текст, опубликованный в 1999 г. в «Еврейских вестях» и перепечатанный оттуда Б. Забарко⁹⁵, то воспоминания Д. Проничевой⁹⁶ представляют собой произвольный компилированный пересказ различных известных к тому времени версий. Воспоминания Д. Будника⁹⁷, Я. Капера⁹⁸ и З. Трубакова⁹⁹ (названного почему-то Александром — !) являются краткими извлечениями из их опубликованных воспоминаний.

Остановимся подробнее на двух текстах, которые имеют непосредственное значение для нашего исследования.

Вот как выглядят у И. Левитаса воспоминания Р. Майстренко, которой в 1941 г. было всего три года:

«Наша дорога смерти пролегла по улице Саксаганского к еврейскому базару (ныне пл. Победы), затем по Брест-Литовскому шоссе, по ул. Керосинной к району Лукьяновского кладбища. Люди шли, ехали на подводах, везли коляски с детьми, несли больных и стариков на одеялах, носилках. Казалось, все еврейское горе выплеснулось на улицы города. Эта скорбная колонна двигалась очень медленно, часто останавливалась. На очередной остановке возле стадиона «Старт», я отчетливо помню себя сидящей под стеной среди банок с вареньем. Я была маленькая, и банки казались огромными, с широкими горлышками, перевязанными белыми тряпочками.

Вдруг начался какой-то шум, люди закричали, забегали. Я тоже побежала и увидела колонну стариков в белом. Я так и называла их впоследствии «белыми дедушками». Они были в нижнем белье, избиты и окровавлены...»¹⁰⁰

Сравним их теперь с текстом, приведенным Б. Забарко:

«Шли мы по улице Саксаганского до Еврейского базара, оттуда — по Брест-Литовскому шоссе до Керосинной и дальше по Керосинной к Бабьему Яру. Я была очень маленькая, и в памяти у меня сохранились лишь отдельные картины этой страшной дороги. Было очень много людей, крики, плач. Отчетливо помню себя под кирпичной стеной среди банок с вареньем. Мне они казались большими, закрытые бумагой и перевязанные белыми тряпочками. Я сижу среди этих банок, а вокруг ноги, ноги и затем крик. Мимо нас вели группу седобородых стариков в нижнем белье. Это были раввины, как мне потом уже рассказывала бабушка»¹⁰¹.

Мы видим, что при сохранении общего содержания, текст у И. Левитаса стал более «художественным». У Б. Забарко автор подчеркивает, что запомнила «лишь отдельные картины». И это понятно, учитывая ее возраст. У И. Левитаса же текст не только наполнился действием, экспрессией, но в нем появилась связность изложения, новые яркие детали.

Но это еще не все. В тексте, приведенном Б. Забарко, Р. Майстренко вспоминает себя «под кирпичной стеной». Краевед М. Кальницкий в своем исследовании (о котором подробно речь пойдет ниже) обратил внимание на эту деталь и отождествил «кирпичную стену» Р. Майстренко с «тыловой стеной, которая отгораживала с севера территорию еврейского кладбища от незаполненной части Кирилловского православного кладбища»¹⁰². Тем самым М. Кальницкий подкреплял принятую им версию А. Шлаена о расстреле евреев за Еврейским кладбищем.

Но И. Левитас в рассматриваемый период уже имел другую точку зрения по поводу места расстрелов (подробнее об эволюции его взглядов по этому вопросу см. ниже). Поэтому в его версии воспоминаний Р. Майстренко «кирпичная стена» превращается в просто «стену» «возле стадиона «Старт»», что сразу уводит данный эпизод хронологически и географически от спорной точки.

Второй пример касается воспоминаний Г. Баташевой. Напомним, что в 1991 г. в сборнике Э. Вина были опубликованы ее показания во время следствия 1980 г. Но допустим, что И. Левитасу они были неизвестны. Поэтому возьмем описание маршрута в Бабий Яр из ее воспоминаний, опубликованных Ю. Петрашевичем:

«Когда оказались уже на углу улиц Мельникова и Пугачева, послышались крики и плач...

На подходе по улице Дорогожицкой по обе стороны стояли немцы...

На Дорогожицкой, между двумя кладбищами проход сужался. Тут мы увидели что-то похожее на заставы. С обеих сторон чернели противотанковые «ежи». От них тянулась колючая проволока. За заставой стояли впритык один к одному с автоматами немцы — держали раскрытые мешки...

В одни мешки надо было бросать паспорта, в другие — ценности, еще через несколько шагов отбирали вещи...

... кроме прохода к Бабьему Яру, никакой дороги не было. Вдоль нее росли деревья, а между ними, сплошным коридором стояли немецкие автоматчики с собаками...

Мы оказались на поляне с притоптанной травой»¹⁰³.

А вот версия, приведенная И. Левитасом:

«В районе улицы Пугачева мы еще не слышали выстрелов... Здесь же улицу перегораживали первые противотанковые «ежи», немцы и полицаи с автоматами и собаками стояли между деревьев. Они заставляли людей оставлять вещи, документы, драгоценности... Я даже не помню, как мы оказались на площадке, это за памятником, через дорогу»¹⁰⁴.

Здесь мы сталкиваемся с совершенно обратной ситуацией. Подробный рассказ Г. Баташевой у И. Левитаса сжался, потерял связность, у автора возник даже «провал в памяти». Причина этого та же, что и в предыдущем примере. Из воспоминаний Г. Баташевой вытекает, что путь евреев к Бабьему Яру лежал по ул. Дорогожицкой (в то время — Лагерной) между Лукьяновским и Воинским (Братским) кладбищами. Но это вновь не совпадало с версией И. Левитаса. Поэтому он «передвинул» изъятие вещей и документов на перекресток улиц Мельникова и Пугачева, а оттуда одним махом «перенес» действие на некую площадку «за памятником, через дорогу», т.е. в район нынешней станции метро «Дорогожичи». Справедливости ради отметим, что после участия в 1980 г. в процедуре «воспроизведения обстановки» (подробно об этом см. нашу статью «Расстрелы и захоронения в районе Бабьего Яра...» в настоящем сборнике) у Г. Баташевой действительно могли возникнуть сомнения в своей памяти.

Общий вывод, к которому мы приходим, — это необходимость очень большой осторожности и критичности при работе с материалами, в которых в произвольной форме пересказываются свидетельства очевидцев.

2. Документы, восходящие к оригинальным изобразительным материалам

а) Планы г. Киева, сделанные на топографической подоснове

На основе первичных материалов (планшетов) топографических съемок составляются планы (карты) города. Будучи привязанными к местности, они точно воспроизводят рельеф, направление улиц, расположение строений. От топопланов их отличает больший масштаб, за счет которого сглаживаются наиболее мелкие детали.

В нашем распоряжении есть планы г. Киева, составленные:

— в Российской Империи в 1842 г.¹⁰⁵ (прил. № 1), 1865 г.¹⁰⁶ (прил. № 2), 1873 г.¹⁰⁷ (прил. № 3), 1909 г.¹⁰⁸ (прил. № 5), 1914 г.¹⁰⁹ (прил. № 7);

— в Украинской Народной Республике в 1918 г.¹¹⁰ (прил. № 8);

— в СССР в 1936 г.¹¹¹ (прил. № 10), 1943 г.¹¹² (прил. № 16) и 1947 г.¹¹³ (прил. № 21).

Также мы располагаем немецким планом г. Киева, составленным во время первой оккупации в 1918 г.¹¹⁴

Эти планы позволяют наглядно проследить ход застройки интересующего нас района города, прокладку дорог и улиц, изменение рельефа местности. Особое значение с точки зрения нашего исследования представляют несколько из них.

Во-первых, это план 1914 г., на котором подробно указано расположение всех кладбищ и других объектов в окрестностях Бабьего Яра.

Во-вторых, это план 1936 г., служивший исходной точкой для разработки Генерального плана реконструкции г. Киева. В сочетании с другими схемами из Генплана (см. ниже) он позволяет проследить за возникновением ошибочной схемы г. Киева 1936 г. (см. ниже), послужившей впоследствии причиной множества недоразумений.

В-третьих, это план 1947 г., составленный под руководством А. Власова, в то время главного архитектора г. Киева, автора первого проекта памятника жертвам Бабьего Яра. Учитывая этот факт, можно быть уверенными, что район Бабьего Яра отображен на плане с высокой точностью, и мы можем достоверно воссоздать его послевоенную топографию.

б) Схемы г. Киева, сделанные без привязки к топографической подоснове

В отличие от планов, схемы носят иллюстративный характер. Они дают гораздо более полное представление о топонимике: по ним можно подробно проследить изменения названий улиц и районов города, которые на планах обычно не указываются. С другой стороны, схемы городов специально (из военных соображений) составлялись с большими отклонениями от реальной ситуации.

В приложениях мы публикуем схемы г. Киева, составленные:

— в Российской Империи в 1879 г.¹¹⁵ (прил. № 4) и 1912 г.¹¹⁶ (прил. № 6);

— в СССР в 1930 г.¹¹⁷ (прил. № 9), 1965 г.¹¹⁸ (прил. № 23), 1973 г.¹¹⁹ (прил. № 24) и 2000 г.¹²⁰ (прил. № 34).

Последняя схема использована нами как основа для привязки описываемых событий к реальной местности (прил. № 32). Поскольку такая привязка носит исключительно иллюстративный характер, точности этой схемы вполне достаточно для решения поставленных задач.

Мы также публикуем хранящиеся в Музее истории г. Киева фрагменты двух немецких схем Киева, составленных во время оккупации города в 1941–1943 гг. Датировать их можно как раз по топонимике. На одной из них¹²¹ (прил. № 17) ул. Мельникова обозначена как ул. Мельника, а район города назван Молотовским. На второй¹²² (прил. № 18) ул. Мельникова называется Дорогожицкой, а район — Софиевским. Поскольку переименование улиц и районов произошло в конце осени 1941 г., то первая схема должна была быть составлена до этого времени. Далее, районы города были укрупнены в середине 1943 г., после чего бывший Софиевский (до оккупации — Молотовский район) вошел в состав Владимирского района, следовательно, вторую схему можно датировать 1942 — началом 1943 г.

Особое внимание следует уделить схеме г. Киева, составленной в 1935 г.¹²³ (рис. № 4). Несоответствие реальности на ней дошло до того, что ул. Мельникова была показана пересекающей Бабий Яр и идущей дальше по линии современной ул. Щусева. Вероятно, поскольку это соответствовало разработкам Генерального плана развития г. Киева 1936 г., эта схема получила широкое распространение, и на ее основе было составлено много других документов, в частности:

— схемы г. Киева, опубликованные в 1936 г. в Большой¹²⁴ (рис. № 5), а в 1937 г. в Малой¹²⁵ советских энциклопедиях;

— ряд обычных и туристических схем г. Киева 1941 г.¹²⁶, на основе которых сотрудниками «Киевпроекта» в 1980 г. был составлен Схематический план урочища Бабий Яр и прилегающих улиц по состоянию на 1941 г.¹²⁷ (рис. № 14);

— немецкая схема г. Киева, составленная в 1941 г., на которой, по некоторым предположениям, обозначено место расстрела евреев 29–30 сентября 1941 г.¹²⁸ (рис. № 6);

— схема городской электросети, составленная Управой электрических предприятий г. Киева в апреле 1942 г.¹²⁹;

— схематический план Киевского узла Юго-западной железной дороги, помещенный в альбоме с проектом восстановления Подольского железнодорожного моста, составленным в 1945 г. ленинградскими проектировщиками. Интересно отметить, что на этой схеме указано, что она «составлена по карте Гл. штаба РККА (съемка 1932 г.)».¹³⁰ Вполне возможно, что ошибка в изображении улиц города действительно восходит к советской военной карте. В 1932 г. главным врагом СССР была Польша, Киев находился, практически, в приграничной полосе, страх 1921 г. еще жил в сердцах советских военачальников, и запутать врага было важнее, чем правильно сориентировать своих командиров.

В последующих статьях подробно анализируются ошибки, связанные с использованием исследователями этих ошибочных схем, данные которых противоречат всем остальным картографическим материалам.

в) Перспективные планы строительства города и проекты размещения отдельных объектов

Документы этого вида имеют сложный характер. В их основе лежат планы, сделанные на топографической подоснове (перспективные планы строительства города), или даже непосредственно фрагменты первичной топосъемки (проекты размещения отдельных строительных объектов). Вместе с тем на них наносятся данные, не существующие в реальности, а лишь планируемые к строительству. При этом надо учитывать, что далеко не все, что было запланировано, в конечном итоге воплощается в жизнь в предполагаемые сроки, а иногда и вообще остается только на бумаге. Все это требует особой внимательности при использовании их в качестве исторического источника. Обязательным условием, в частности, является сопоставление их с картографическими материалами, отображающими реальную ситуацию в рассматриваемый период. Вместе с тем документы такого рода прекрасно иллюстрируют общие тенденции в идеологии градостроительства, а применительно к нашей теме — планы освоения изучаемой территории.

В настоящем сборнике мы публикуем следующие перспективные планы:

— подборку планов из альбома, иллюстрирующего Генеральный план реконструкции г. Киева, составленный в 1936 г.¹³¹ (прил. № 11, прил. № 12, прил. № 13, прил. № 14, прил. № 15);

— планы из альбома, иллюстрирующего послевоенный план восстановления г. Киева 1946–1950 гг., составленный под руководством А. Власова¹³² (прил. № 19, прил. № 20);

— схемы размещения строительства на десятилетие 1951–1960 гг., также составленные под руководством А. Власова¹³³ перед его отъездом на работу в Москву (прил. № 22). Надо отметить, что эта схема является единственным известным нам сегодня документом, на котором зафиксировано место предполагаемого размещения памятника жертвам Бабьего Яра, автором которого был А. Власов.

В совокупности все эти материалы позволяют отчетливо обрисовать реальную ситуацию на рассматриваемой территории во второй половине 1930—1940-х гг. и служат основой для аргументированной критики данных, представленных на ошибочных схемах города (см. выше).

Что касается проектов размещения отдельных объектов, то к ним относятся:

— схема размещения в Бабьем Яру лыжной базы, составленная в 1940 г.¹³⁴ Ее сопоставление с соответствующим фрагментом топоплана 1924 г. (рис. № 7–8) позволяет точно определить место предполагаемого строительства в непосредственной близости к Кирилловской психиатрической больнице;

— ряд схем, иллюстрирующих ход работ по замыву Бабьего Яра¹³⁵ (рис. № 16, рис. № 17, рис. № 18), которые велись в 1951–1961 гг., и ликвидации последствий аварии 13 марта 1961 г.;

— подготовленный в 1965 г. проект планировки территории вокруг спорткомплекса ДСО «Авангард» на территории Бабьего Яра и бывших Еврейского, Караимского и Магометанского кладбищ¹³⁶ (рис. № 9). Этот проект наглядно иллюстрирует цинизм городских властей, десятилетиями целенаправленно планировавших уничтожение самой памяти о трагедии Бабьего Яра.

г) Компьютерная трехмерная реконструкция местности, сделанная на основе топографических планов

Как уже говорилось выше, наличие в нашем распоряжении, с одной стороны, топографических планов местности, а с другой, оригинальных фотодокументов делает возможной попытку сравнительного исследования их с применением методов трехмерного компьютерного моделирования.

Основой такого исследования является создание на основе топографического плана трехмерной реконструкции исследуемой территории. Сразу оговоримся, что выбор участка местности для реконструкции производился на основе предварительного анализа рассказов свидетелей и участников событий (документы групп А.1 и Б.1).

Следующей проблемой был выбор базового топоплана для реконструкции. Как указывалось выше, полностью аутентичным можно считать только топоплан 1924 г. Однако отраженная на нем ситуация уже к моменту начала войны претерпела значительные изменения, что неизбежно могло привести к спорности полученных результатов. Поэтому за основу реконструкции был взят топоплан 1953 г. При этом в дальнейшей работе нами постоянно учитывался тот факт, что на нем совмещено несколько хронологических слоев. Более подробно об этом будет говориться ниже, в соответствующих статьях настоящего сборника. Здесь лишь отметим одну техническую деталь: на имеющейся в нашем распоряжении копии в месте склейки «съедено» от 0,5 до 1 см изображения. В процессе реконструкции этот участок был нами восстановлен при помощи сопоставления с топопланом 1924 г. и соседними участками топоплана 1953 г.

Технологически создание трехмерной реконструкции (после сканирования топоплана) могло идти двумя путями. Можно было в программе Adobe Illustrator создать кривые для каждой высотной линии, затем в программе AutoCad задать им нужную высоту, создать трехмерную модель и сгладить углы.

Мы выбрали другой путь, занимающий гораздо меньше времени и дающий, на наш взгляд, результат не менее точный. В программе Adobe Photoshop были по слоям отдельно залиты плоскости всех высотных уровней (42 уровня, от высоты 137 м до высоты 178 м над уровнем моря), затем им была дана одинаковая насыщенность цвета (2%), слои слиты, резкие переходы сглажены, и на основе рисунка разной цветовой насыщенности в программе Cinema была создана трехмерная модель.

В дальнейшем работа велась в программе Cinema, позволяющей точно моделировать положение солнца над объектом в различное время года и суток (для сравнения с оригинальной аэрофотосъемкой), а также работать с виртуальной камерой (для сравнения с оригинальными фотоснимками).

Технология моделирования была предложена главным дизайнером студии FursDesign А. Фурсом, работа с трехмерной реконструкцией была проведена под нашим руководством дизайнером этой же студии Р. Страховым.

В. Результаты исследований

Здесь мы остановимся только на результатах исследований, посвященных собственно определению мест расстрелов и захоронений в Бабьем Яру в период войны. Дискуссии, посвященные топографии самого Бабьего Яра, а также использования его для захоронения жертв Голодомора и репрессий 1930-х гг., рассматриваются в статье «Сырец, Лукьяновка и Бабий Яр в первой половине XX в. ...». Сразу скажем, что профессиональных комплексных исторических исследований интересующей нас проблемы до сего дня не проводилось.

1. Результаты специальных исследований, носивших служебный характер

Первым специальным исследованием можно считать работу Чрезвычайной Государственной комиссии, которая сразу после освобождения Киева на основании показаний большого количества свидетелей установила основные места массовых расстрелов и захоронений. В ее сообщении, опубликованном 29 февраля 1944 г., указывалось, что «по неполным данным, в Киеве замучено, расстреляно и отравлено в «душегубках» более 195 тысяч советских граждан, в том числе:

1. В Бабьем Яру — свыше 100 тысяч мужчин, женщин, детей и стариков.

...

3. В противотанковом рву, у Сырецкого лагеря и на самой территории лагеря — свыше 25 тысяч советских мирных граждан и военнопленных.

4. На территории Кирилловской больницы — 800 душевнобольных.

...

6. На Лукьяновском кладбище — 400 мирных граждан»¹³⁷.

Обратим внимание на то, что Комиссия не подтвердила ранние версии о массовых расстрелах на кладбищах в первые дни оккупации.

В 1969 г. была создана комиссия Госстроя УССР под руководством архитектора В. Шевченко, в задачу которой входило установление границ территории массовых расстрелов и захоронений в Бабьем Яру. Появление этой Комиссии было вызвано планами создания здесь зоны отдыха. В Комиссию входили Д. Проничева, спасшаяся от расстрела в сентябре 1941 г., а также В. Давыдов, Я. Капер и Д. Будник.

В акте, составленном Комиссией, указывалось, что «массовые расстрелы и захоронения гражданских лиц и военнопленных в Бабьем Яру в период временной оккупации г. Киева немецкими фашистами в 1941–1943 гг. ...производились на территории в границах улиц Мельника и Ново-Окружной до улицы Демьяна Бедного»¹³⁸.

В 2001 г. этот акт был опубликован газетой «Киевские ведомости» вместе с рассказом самой В. Шевченко. Вот как она описывает работу Комиссии:

«Нам дали машину, несколько раз мы выезжали в Бабий Яр, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы экзекуций». Вероятно, эти поиски не увенчались успехом. Поэтому «в архиве института «Киевпроект» мне удалось найти подробную карту Бабьего Яра до затопления [имеется в виду замыв Бабьего Яра в 1951–1961 гг., окончившийся Куреневской катастрофой. — Авт.]. Я ее наложила на схему, снятую уже после затопления. По проекции этих двух схем мы со свидетелями и пытались определить места расстрелов и захоронений»¹³⁹.

Следует обратить внимание на источник. В указанный период «Киевпроект» располагал топографическим планом 1924 г. и некими планами и схемами 1941 г., восходящими к Схематическому плану 1935 г. Судя по схеме, составленной Комиссией Госстроя (рис. № 1), ей были переданы именно эти материалы. Поэтому мы можем достаточно уверенно констатировать, что ею была совершена та же ошибка, что и сотрудниками самого «Киевпроекта» в 1980 г. (см. статью «Сырец, Лукьяновка и Бабий Яр в первой половине XX в. ...»), и места массовых расстрелов оказались смещены на целый квартал в сторону Куреневки.

В 1999 г. к интересующему нас вопросу было снова привлечено официальное внимание. В связи со строительством станции метро «Дорогожичи» был составлен «Историко-градостроительный опорный план». Автором исторической записки, положенной в его основу был краевед М. Кальницкий, а в целом работа велась под руководством архитектора Ю. Паскевича.

М. Кальницкий разделил две задачи: определения места массового расстрела евреев 29–30 сентября 1941 г. и «уничтожение советских граждан в районе Бабьего Яра в 1941–1943 гг.».

За основу своего исследования он взял воспоминания Д. Проничевой по материалам Киевского процесса, по роману А. Кузнецова «Бабий Яр» и по книге А. Шлаена¹⁴⁰. Отбросив все, что не было согласно с последней версией, М. Кальницкий в результате нарисовал следующую картину:

«... трагический путь жертв первого дня массовых расстрелов представляется таким: противотанковое заграждение возле развилки ул. Мельникова и Дорогожицкой — заграждение из колючей проволоки возле главных ворот еврейского кладбища — ворота и главная аллея кладбища, где людей разделяли на группы — задняя ограда, возле которой отбирали вещи — большая поляна (приблизительно возле современного памятника «Менора»), где были оцепления из эсэсовцев и начиналось избиение обреченных — затем людей выгоняли на треугольный выступ (туда, где сейчас находится каменистая аллея парка отдыха) и раздевали — наконец, выход на склон яра и расстрел»¹⁴¹.

Воспоминания Д. Проничевой так долго были основным источником для решения интересующего нас вопроса, что имеет смысл подробнее ознакомиться с отброшенными М. Кальницким версиями.

А. Кузнецов, «Бабий Яр»:

«Лишь где-то после обеда дошли до кладбищ. Она [Д. Проничева. — Авт.] помнит, что направо была длинная кирпичная стена еврейского кладбища с воротами.

Здесь поперек улицы было проволочное заграждение, стояли противотанковые ежи — с проходом посредине, и стояли цепи немцев с бляхами на груди, а также украинские полицаи в черной форме с серыми обшлагами.

... Толпа валила в проход.., но обратно никто не выходил, только изредка с криками проезжали порожняком извозчики...

... Дина посадила стариков у ворот кладбища, а сама пошла посмотреть, что делается впереди...

Дина с трудом проталкивалась в толпе, все больше беспокоясь, и тут увидела, что впереди все складывают вещи. Разные носильные вещи, узлы и чемоданы в кучу налево, все продукты — направо.

А немцы направляют всех дальше по частям: отправят группу, ждут, потом через какой-то интервал опять пропускают, считают, считают... стоп...

С людей снимали теплые вещи. Солдат подошел к Дине, быстро и без слов ловко снял с нее шубку.

Тут она кинулась назад. Отыскала стариков у ворот, рассказала, что видела...

Тут стали командовать, кричать, подняли всех сидевших, подвинули дальше, и задние напирали — получалась какая-то немыслимая очередь. Сюда кладут одни вещи, туда — другие вещи, толкаются, выстраиваются. В этом хаосе Дина потеряла своих стариков, высматривала, увидела, что их отправляют в группе дальше, а перед Диной очередь остановилась...

Наконец, стали пропускать ее группу.

Говор затих, все умолкли, словно оцепенели, и довольно долго молча шли, а по сторонам стояли шеренгами фашисты. Впереди показались цепи солдат с собаками на поводках...

В этот момент они вступили в длинный проход между двумя шеренгами солдат и собак. Этот коридор был узкий, метра полтора. Солдаты стояли плечом к плечу, у них были закатаны рукава, и у всех имелись резиновые дубинки или большие палки.

И на проходящих людей посыпались удары»¹⁴².

А вот опубликованные показания Д. Проничевой на Киевском процессе:

«... мы дошли к половине дня до ворот еврейского кладбища, шли по улице Мельникова, в самый конец. Почти у самых ворот еврейского кладбища находилось заграждение из противотанковых ежей, недалеко было и проволочное заграждение. Туда проходили все совершенно свободно, но обратно выйти было нельзя...

Слева от еврейского кладбища был длинный забор и налево поворот. У поворота с меня сняли шубу... Выбирали ценные вещи: часы, кольца, забирали носильные вещи, которые складывали у забора, а людей гнали прямо. Прошли так немного, потом повернули направо.

Толпа не знала, куда ее ведут, до тех пор, пока не дошли до того места, где стали раздевать. На самом уклоне стояло два ряда немцев в синей форме... Почти через одного были собаки. У каждого из полицейских была дубинка или толстая палка. Пройти через этот ряд полицейских, через этот коридор каждому нужно было обязательно. На проходивших сыпались палочные удары»¹⁴³.

Как и приведенный выше, эти рассказы Д. Проничевой не отличаются особой точностью в деталях. Но, в любом случае, из них никак нельзя сделать вывод о том, что евреев вели на расстрел через Еврейское кладбище.

В процессе написания записки М. Кальницкому были предложены и другие версии, отвергнутые им по следующим соображениям:

«Сотрудник Музея истории г. Киева Д.В. Малаков допускает, что процессия обреченных проходила мимо еврейского кладбища, мимо соседнего с ним караимского, а потом людей поворачивали к яру. С этим трудно согласиться, во-первых, потому что становятся непонятными упоминания 1941–1942 гг. про расстрелы на кладбище; во-вторых, нелегко представить себе, где именно складывали вещи, раздевали и били людей, — ведь те, кто подходил, уже заранее должны были видеть эти ужасные сцены. Киевовед-любитель В.П. Чиркин считает, что люди сразу за противотанковыми ежами заворачивали в несуществующий ныне переулок мимо вторых ворот еврейского кладбища и обходили это кладбище с северо-восточной стороны, проходя по давно существующей дамбе над Репьяховым яром. Но такая версия несовместима с утверждением Д.М. Проничевой...; кроме того, при таком маршруте немцы должны были бы потратить слишком много сил на охрану склонов не только Бабьего, но и Репьяхова яра». Отвергает М. Кальницкий и новую версию И. Левитаса, о которой речь пойдет ниже¹⁴⁴.

Очевидно, что в подкрепление своей позиции М. Кальницкий вынужден был привлечь даже крайне сомнительные, с научной точки зрения, свидетельства. Можно предположить две причины такого подхода. Во-первых, Ю. Паскевич был одним из авторов Меноры и ему, конечно, не хотелось признать свою ошибку. Во-вторых, обозначив место расстрела за Еврейским кладбищем, авторы записки тем самым уводили его в сторону от станции метро и тем самым предупреждали возможный скандал.

Относительно последующих расстрелов М. Кальницкий пишет:

«С одной стороны, прямо в яр регулярно приходила грузовая машина с людьми, приговоренными к расстрелу. Для этого была устроена специальная аппарель, которая вела, очевидно, к центральному отрогу. Туда привозили евреев, которых еще находили в Киеве и на окраинах, цыган, узников гестапо и др. Грузовая машина привозила в яр жертвы регулярно, вплоть до сентября 1943 г. ... Тела убитых граждан закапывали в яру. С другой стороны, для расстрела и захоронения жертв использовались многочисленные рвы на территории и вблизи Сырецких военных лагерей. Наибольшее количество погибших было найдено в противотанковом рву... Здесь хоронили, прежде всего, военнопленных в течение последних месяцев 1941 и в начале 1942 г. ... Ближе к опоре телебашни были, по некоторым утверждениям, похоронены украинские патриоты, замученные гестапо. Возле Кирилловской больницы оккупанты устроили захоронение приблизительно 800 душевнобольных...». Никаких свидетельств в подкрепление этой версии М. Кальницкий не приводит¹⁴⁵, и непонятно, что имеется в виду под «центральным отрогом». Обратим также внимание на то, что если И. Левитас говорил о рвах непосредственно в Бабьем Яру, то М. Кальницкий «выносит» их на территорию Сырецких лагерей, т.е. опять за зону строительства линии метро.

Одновременно «Киевпроектом» был составлен «Опорный план», основанный отчасти на записке М. Кальницкого, а отчасти на результатах сравнения до— и послевоенного топопланов (об этой работе мы уже упоминали выше). В результате были указаны два вероятных места массовых расстрелов: евреев — за Менорой и всех остальных — в большом западном отроге между улицами Щусева и О. Ольжича (рис. № 2). Таким образом, во-первых, места расстрелов гарантированно «не попадали» в зону строительства метро (угол четной стороны ул. Мельникова и ул. О. Телиги), а во-вторых, было произведено искусственное разделение мест расстрелов.

В 2000 г. искусствоведом М. Виноградовой по заказу Инвестиционного управления Главкиевархитектуры в связи с проектом строительства общинного центра «Наследие» была составлена аналитическая справка к «Исторической и градостроительной ситуации местности». М. Виноградова выделяла три основных места массовых расстрелов:

«... 29–30 сентября 1941 г. наиболее массовый расстрел евреев (до 50 тысяч) состоялся возле северо-западной части бывшего Еврейского кладбища... Это — местность, непосредственно прилегающая к памятнику «Менора»...

Другое место массовых расстрелов — верховья Бабьего Яра (южная часть)... В этом месте было уничтожено свыше двадцати пяти тысяч узников Сырецкого концлагеря. Большинство — военнопленные. Южное ответвление яра глубиной несколько метров в начале войны использовалось как противотанковый ров. В течение 1941–1943 годов здесь, кроме военнопленных, расстреливали также евреев, цыган, подпольщиков, партийных руководителей...

Еще одно место уничтожения военнопленных и мирных граждан — западный отрог яра, который ныне пересекла улица Олены Телиги...

... Кроме того, известно, что тела расстрелянных и замученных в других местах, в первую очередь, в лагерях, привозили в Бабий Яр и сжигали на чугунных надгробиях, снятых с Еврейского кладбища. Обгорелые кости также сбрасывали в яр преимущественно со стороны Сырецкого концлагеря. Крупные кости разбивали, перемалывали, а уже потом кидали вниз или рассыпали по дороге. Следовательно, вся земля с западной стороны яра смешана с пеплом погибших»¹⁴⁶.

Следует отметить, что, по мнению М. Виноградовой (непонятно, на чем основанном), сжигание трупов происходило не в самом яру, а где-то рядом.

В 2001 г. Институтом урбанистики, возглавляемом академиком архитектуры Г. Фильваровым, по заказу «Джойнта» был составлен «Ситуационный план местности», прилегающей к участку, предназначенному для строительства общинно-культурного центра «Наследие» (рис. № 3). На нем в качестве мест массовых расстрелов были указаны:

— северо-западный угол бывшего Еврейского кладбища,

— оконечность западного отрога Бабьего Яра в глубине ул. О. Телиги между улицами Щусева и О. Ольжича,

— широкая полоса, тянущаяся вдоль западной стороны яра от перекрестка улиц Дорогожицкой и О. Телиги и включающая территорию, на которой расположена ст. метро «Дорогожичи»¹⁴⁷.

Особенностью этого плана является то, что, согласно ему, все места расстрелов находились вне самого яра, что может служить основанием для предположения о том, что Ситуационный план составлялся на основе справки М. Виноградовой. Вероятно, следует также учитывать, что и М. Виноградова, и Г. Фильваров исходили из необходимости доказать «чистоту» участка, предназначенного для строительства центра «Наследие» (угол современных улиц Мельникова и Оранжерейной).

2. Опубликованные результаты собственно исторических (в т.ч. непрофессиональных) исследований

Первым обратился к рассматриваемой теме советский историк К. Дубина. В вышедших в 1945 г. брошюрах он просто механически свел воедино все опубликованные к тому времени в газетах свидетельства о событиях периода оккупации. Так, например, говоря о расстрелах 1941 г., автор приводит одновременно рассказы о расстреле евреев на Лукьяновском кладбище и над обрывами Бабьего Яра¹⁴⁸.

В 1962 г. К. Дубина выпустил книгу об оккупации Киева. Очевидно, обратив внимание на противоречия в двух версиях, он теперь оставил только одну: о расстреле на Лукьяновском кладбище, в которую, впрочем, вставил и целые куски текста из очерка А. Авдеенко и П. Олендера¹⁴⁹.

Официальная политика замалчивания трагедии Бабьего Яра привела к тому, что вплоть до начала перестройки эта тема была закрыта для исследователей.

Так, только в 1995 г. была опубликована «в авторской», как указано, редакции книга А. Шлаена, законченная за десять лет до этого. Правда, уже с конца 1980-х гг. он неоднократно излагал основные положения своих изысканий в периодической печати. Так, в 1990 г. он говорил корреспондентам газеты «Комсомольское знамя»:

«Место расстрелов было там, где строится сейчас телецентр. Там, чуть дальше, находятся остатки рва (сам ров был замыт в 1961 году)»¹⁵⁰. В 1991 г. на указанном А. Шлаеном месте была поставлена Менора.

Следует подчеркнуть, что версия А. Шлаена не подтверждается ни одним документальным свидетельством непосредственных участников или очевидцев событий (в т.ч., многочисленными вариантами показаний самой Д. Проничевой). «Исключение» составляет приведенный выше текст воспоминаний Д. Проничевой «в обработке» М. Коваля.

Тем не менее, эта версия до сих пор многими принимается наравне с другими, а долгое время она вообще оставалась основной.

В 1993 г. в статье «Неразгаданные тайны Бабьего Яра» (эту статью он впоследствии не раз перепечатывал с небольшими по объему, но существенными по смыслу изменениями) И. Левитас так описывал события 29 сентября 1941 г.:

«В конце улицы Артема началось непонятное. На перекрестке появилось первое заграждение: цепь фашистов и местной полиции. Здесь забирали вещи и со смехом, огревая дубинками, торопили дальше. У следующего пункта забирали паспорта и документы. Их бросали прямо на землю, и они лежали большими кучами. Некоторые говорят, что вначале забирали документы, потом вещи. Затем, уже у самого кладбища, дорогу перекрывали танки, оставляя проход к смерти. Говорят, что это были не танки, а обычные машины. Вспоминают еще заграждения из «ежей».

К сожалению, сказать более определенно уже некому: те, кто это видел, были там же и убиты.

... За этим проходом возврата назад уже не было. На самом кладбище прибывших заставляли быстро раздеваться и дубинками гнали к самому оврагу через пролом в кладбищенской стене. На склонах были готовы узкие террасы в виде тропинок. Пулеметы били с противоположной стороны оврага. Террасы были узкие, и люди могли падать только вниз. Некоторых стреляли прямо из пистолета...

Так продолжалось весь первый день. Оставшихся оставили ночевать на кладбище под открытым небом и в старом гараже. Добивали на следующий день»¹⁵¹.

Относительно места дальнейших расстрелов И. Левитас предлагает следующую версию:

«... на Сырце, в летних лагерях, в районе детской железной дороги, находились два училища: пехотное и танковое. На тактических занятиях курсанты рыли траншеи, окопы, эскарпы...

Вот свидетельства бывшего курсанта пехотного училища Якова Моисеевича Бернштейна:

«22 июня 1941 года нам объявили, что началась война. Сразу после обеда нас послали рыть укрытия в Бабьем Яре... Мы рыли укрытия на разных уровнях и направлениях Бабьего Яра. Укрытие представляло Г-образную траншею по полтора метра в каждую сторону. Глубина — 180 см, ширина вверху — 90 см, внизу — 60 см... По примерным подсчетам было вырыто 15–18 километров глубоких траншей».

Это были готовые ямы и, думаю, что нацисты ими воспользовались. В марте 1946 года, мы, ученики 10-й школы, видели и провалы, и бугры, четко обозначавшие контуры траншей на склонах Бабьего Яра. Было это ближе к Куреневке. Лишь через много лет возникло предположение, что они заполнены телами убитых.

Встречали мы тогда и не засыпанные траншеи — они хорошо сохранились: прошло лишь два с половиной года со дня изгнания фашистов из Киева. Этот факт в пользу излагаемой гипотезы. Иначе, почему одни траншеи стояли нетронутыми, а другие были засыпаны? Не могли же избирательно засыпать одни и не трогать другие. Думаю, что и сейчас в Бабьем Яре находятся тысячи трупов военнопленных, заложников, подпольщиков. Евреев здесь не расстреливали, они уже были расстреляны в сентябре-октябре 1941 г. во время известной массовой экзекуции — в том месте, где сейчас стоит памятник «Минора» [так у автора. — Авт.]»¹⁵².

Существовали, впрочем, и другие описания событий 29–30 сентября 1941 г., основанные на иных источниках и не всегда совпадавшие с версией А. Шлаена.

В 1990 г. в своей книге «Гитлеризм в истории евреев» бывший военный прокурор Ю. Шульмейстер указывал:

«Местом преступления избрали Бабий Яр — бывшее военное стрельбище с глубокими оврагами, где могли поместиться сотни тысяч трупов»¹⁵³.

Можно предположить, что автор по роду службы был знаком с показаниями И. Яновича, жившего во время войны на ул. Бабий Яр. На допросе в ноябре 1943 г. он рассказал:

«На площадке, где когда-то было стрельбище, расположенной на территории Бабьего Яра всех евреев раздевали донага, т.е. наголо, и расстреливали»¹⁵⁴ (док. № 15).

К сожалению, сегодня в нашем распоряжении нет документов, позволяющих установить место расположения стрельбища. Узнать это мы сможем, только выяснив предварительно, где же собственно происходили расстрелы.

В 1990-е гг. ряд исследователей, не опровергая прямо версию А. Шлаена, описывали казнь 29 сентября 1941 г., избегая точных топографических привязок. Вот, например, как изобразил события в 1998 г. тот же М. Коваль:

«Массы людей, двигавшихся из разных районов города, сливались в один поток на ул. Мельникова. В конце ее, возле противотанкового рва, загороженного «ежами», была создана «застава», за которой развернута невидимая с улицы походная канцелярия. Поочередно от толпы отделяли 30–40 человек и под конвоем вели «регистрироваться». У людей отбирали все документы и ценности. Документы в спешке бросали в мешки, а то и просто на землю, где они валялись толстым слоем. Затем евреев заставляли раздеваться и через проходы в насыпи выводили к краю оврага, на противоположной стороне которого на специально оборудованной деревянной платформе сидел пулеметчик. Под безжалостный кинжальный огонь пулемета ретивые киевские полицаи загоняли палками, плетьми, ногами растерянных, голых, совершенно обезумевших людей, не давая им опомниться, сориентироваться. Душераздирающие рыдания, крики полицаев: «Скорише, швидше!», мольбы о помощи, проклятия палачам, молитвы, заглушаемые веселыми мелодиями вальсов, несущимися из громкоговорителей, рокот мотора кружащего над яром самолета...»¹⁵⁵

Вместе с тем в этот период появляются работы, в принципе, отрицающие сам факт расстрела евреев в Бабьем Яру осенью 1941 г.

5 июля 1996 г. в газете «Вечерний Киев» появилась большая статья за подписью «Данило Дятель» (США). В ней сообщалось, что 2 июня 1996 г. руководитель Спілки прихильників України в США д-р Мирослав Драган на большом собрании украинской общины в Нью-Йорке доложил о результатах «наиновейших исторических исследований, касающихся братских могил в Бабьем Яре». Там же говорилось, что в Украине результаты этих «исследований» были опубликованы 16 и 19 марта того же года в том же «Вечернем Киеве»¹⁵⁶.

Действительно, еще в начале 1996 г.: 17 февраля в газете «За вільну Україну»¹⁵⁷, а 16 и 19 марта в «Вечернем Киеве»¹⁵⁸ появились две статьи, подписанные псевдонимом «Татьяна Тур» (США). Сравнение их с материалом Д. Дятеля позволяет с большой долей вероятности предположить, что за псевдонимом Т. Тур на самом деле скрывался сам д-р М. Драган. Однако, в дальнейшем во избежание недоразумений, мы будем пользоваться псевдонимом автора.

Наличие захоронений в Бабьем Яру Т. Тур связывает с Голодомором и репрессиями 1937–1938 гг. (подробнее об этом см. статью «Расстрелы и захоронения в районе Бабьего Яра...» в настоящем сборнике).

События 29–30 сентября 1941 г. автор (без ссылки на какие-либо источники) описывает следующим образом:

«Немцы согнали тысячи евреев на неиспользуемую часть православного кладбища (теперь территория военного [так в тексте, правильно Воинского. — Авт.] кладбища), приказали раздеться догола тем, кто не хотел добровольно отдать драгоценности. В этом страшном месте выпороли все золото из их одежды и выбрали драгоценности из узлов. После этого приказали одеться и повели их на станцию «Товарная» вдоль восточной стены православного кладбища и между строениями военных складов. На станции были подготовлены вагоны, которыми их вывезли, вероятно, в окрестные колхозы или опустошенный Минск»¹⁵⁹.

Если отвлечься от злой иронии автора по поводу отобранных драгоценностей, картина выглядит следующим образом: евреи по ул. Мельникова дошли до пустыря между ул. Кагатной и Братским кладбищем. Здесь у них отобрали драгоценности и повели по ул. Кагатной до ул. Дегтяревской к Лукьяновской станции, откуда вывезли в неизвестном направлении.

Критиковать подобную версию саму по себе невозможно — источники не указаны. Можем только отметить, что до раздевания на ул. Кагатной и отбора драгоценностей она совпадает с теми свидетельствами, которые будут подробно анализироваться нами в дальнейшем. Начиная с момента одевания и движения в сторону Лукьяновской станции она полностью расходится с имеющимися данными и представляет, называя вещи своими именами, злонамеренную фальсификацию.

Относительно места захоронения других жертв Бабьего Яра Т. Тур пишет:

«На аэрофотосъемках Киева, на тогда еще не использованной части православного кладбища (а теперь на территории телебашни и Военного [так в тексте, правильно Воинского. — Авт.] кладбища) видно цепочку свежих могил — всего около 2000 — в основном украинских жертв гитлеризма. Другой, меньший рядок могил, приблизительно 500 жертв НКВД с весны 1944 г. видно за южной оградой Сырецкого концлагеря. Эти могилы отдалены на 200 метров на запад от отрога Бабьего Яра, где похоронены перед 1933 годом сотни тысяч жертв голодоморов и террора ЧК–НКВД»¹⁶⁰.

Основной вывод из этих слов — по мнению Т. Тур, на территории собственно самого Бабьего Яра вообще никого никогда не хоронили — ни до войны, ни во время. Поскольку мы не располагаем всеми упомянутыми (см. выше) Т. Тур аэрофотосъемками, то не можем проверить соответствие ее заключений первоисточникам. Но можем сделать общие замечания.

Во-первых, что касается захоронений возле Сырецкого концлагеря, то время их появления (весна 1944 г.) заставляет предположить, что речь идет о захоронениях немцев-военнопленных, которые после освобождения Киева содержались в Сырецком лагере.

Не вполне понятно расположение этих захоронений. Согласно Т. Тур, они находятся одновременно за южной оградой концлагеря и на запад от отрога, в котором, по ее мнению, были захоронены жертвы Голодомора (подробный анализ самой этой версии см. в статье «Сырец, Лукьяновка и Бабий Яр...» в настоящем сборнике). Однако на приводимой ею в другом месте аэрофотосъемке 1943 г. в качестве такового указан большой отрог, находившийся к северу от Сырецкого концлагеря¹⁶¹. Прояснить это недоразумение, не имея фотографий, не представляется возможным.

Что касается другой группы захоронений, то возникает вопрос, как с помощью аэрофотосъемок можно определить национальность убитых? Что же до их локализации, то Т. Тур приводит и более подробные данные:

«Еженедельник «Украина» и «Либеральная газета» стали первыми, которые не ограничились свидетельствами уцелевших. Зато они описали, как с помощью аэрофотоснимков и локальных осмотров территории установлено место захоронения большинства украинских жертв, убитых гитлеровцами в Киеве, а среди них и поэтессы Олены Телиги. К этой братской могиле прикасается одна из опор телевизионной башни. Не зная об этом, кто-то из работников телевидения завел там малинник. До сегодняшнего дня возле могилы растут две большие липы, которые видны как свежепосаженные маленькие деревца на фотоснимках времен войны. Проверка на месте в ноябре 1993 года выявила, что небольшой памятный деревянный православный крест, поставленный на леваде за 750 метров на запад от территории телебашни, стоит на месте, которое не имеет ничего общего с братскими могилами. Еще дальше от могил жертв ЧК и гитлеровцев стоит бронзовый соцреалистический памятник Бабьего Яра, поставленный за 300 метров на юг от деревянного креста»¹⁶².

Поскольку у нас не хватило сил пролистать все еженедельники «Украина» и «Либеральную газету» до 1993 г., мы не знаем аргументов, которыми подкреплено настоящее заключение. Здесь только отметим абсолютно неверно указанные расстояния. В 750 м от Креста находится не территория телебашни (до которой от Креста метров 150–200), а развилка улиц Мельникова и Дорогожицкой. Раза в два также преувеличено расстояние от Креста до Памятника советским гражданам и военнопленным солдатам и офицерам Советской Армии, расстрелянным немецкими фашистами, поставленного в 1976 г.

В 1999 г. возникает и другая версия событий 29–30 сентября 1941 г. Автором ее становится переменивший свою точку зрения И. Левитас.

«В том месте, где сейчас стоит памятник «Минора», их [евреев. — Авт.] не расстреливали, — писал он в очередной версии своих «Неразгаданных тайн Бабьего Яра», напечатанных в изданной им «Книге памяти». — Расстреливали за караимским кладбищем, недалеко от станции метро «Дорогожичи» на углу ул. Мельникова и О. Телиги...»¹⁶³

Однако в том же 1999 г. начались работы по изучению местности для строительства метро, к которым был привлечен и И. Левитас. «... Когда закладывали станцию метро «Дорогожичи», — рассказывал он впоследствии, — мэром была создана специальная комиссия, в которую входил и я. Мы изучали разные карты, ...все сверяли-перепроверяли и определяли с точностью до пяти метров, где шли расстрелы»¹⁶⁴.

Ситуация потребовала некоторой корректировки версии. Осуществил ее И. Левитас в предисловии к... той же самой «Книге памяти». «Людей, — указывал он, — гнали по ул. Мельникова мимо еврейского и караимского кладбищ, к пустырю, который примыкал к Яру. Здесь и были расстрелы евреев 29 сентября — 3 октября 1941 г., сюда же в течение двух лет на машинах привозились для расстрела киевляне и военнопленные.

Именно на этом месте по инициативе Еврейского совета Украины будет поставлен памятник расстрелянным детям...».

А далее он категорично заявляет: «Станция метро, находящаяся на углу улиц Мельникова и Телиги, находится за пределами места расстрелов»¹⁶⁵.

Изыскания «специальной комиссии» не пропали даром. «Метростроевцы утверждают, — говорилось в справке М. Виноградовой, — что во время прохождения трассы не попали ни на одно захоронение»¹⁶⁶.

Виртуозность метростроевцев (равно как И. Левитаса) достойна восхищения. Памятник расстрелянным детям находится на расстоянии если не пяти, то не более, чем пятнадцати метров от выхода из станции «Дорогожичи».

С этого времени новая версия И. Левитаса и старая А. Шлаена сосуществуют рядом.

В 2000 г. под редакцией И. Левитаса выходит книга харьковского исследователя А. Круглова «Энциклопедия Холокоста». Сам А. Круглов так описывает события осени 1941 г.:

«29 сентября евреи Киева стали скапливаться у еврейского и русского кладбищ близ Бабьего Яра... На еврейском кладбище жертвы сдавали документы, вещи и раздевались. В этом им «помогали», избивая палками тех, кто медлил, украинские и немецкие полицейские. Затем группами через пролом в кладбищенской стене жертвы направлялись в Яр, где несколько экзекуционных команд.., распределенные по всей длине оврага, их расстреливали»¹⁶⁷.

Однако в заключительной статье И. Левитаса (новой версии его «Неразгаданных тайн») рисуется другая картина:

«По улице Мельникова прошли еврейское кладбище, за ним караимское. Здесь начинался пустырь, который выходил к оврагу, ставшему известным всему миру — Бабьему Яру. Тут прибывших заставляли быстро раздеваться и дубинками гнали к самому оврагу. На склонах были готовы узкие террасы в виде тропинок. Пулеметы били с противоположной стороны оврага. Террасы были узкие, и люди могли падать только вниз. Некоторых расстреливали прямо из пистолета...

Так продолжалось весь первый день. Оставшихся оставили ночевать на кладбище под открытым небом и в старом гараже. Добивали на следующий день»¹⁶⁸.

В 2001 г. появилась публикация заместителя директора Музея истории г. Киева Д. Малакова «Бабий Яр языком документов», на которую тогда никто не обратил особого внимания, может быть, потому, что вопреки названию, ссылок на конкретные документы в ней не было. Очевидно, пересмотрев свою прежнюю версию, Д. Малаков писал:

«Итак, утром 29 сентября 1941 года десятки тысяч киевских евреев, — которые не пошли в действующую армию, не смогли эвакуироваться, в основном старики, женщины, дети, — двинулись на северо-западную окраину города. Шли улицей Мельникова, проходили Макаровскую, первые ворота Лукьяновского еврейского кладбища и, не доходя до вторых ворот (там, где теперь дорога к «меноре»), поворачивали налево на Кагатную, а оттуда направо — на Дорогожицкую. Тут полицаи велели складывать продукты на одну сторону, а вещи — на другую. Ограбленные, раздетые и избитые, несчастные люди шли дальше — между гражданским и военным [так в тексте, правильно Воинским. — Авт.] кладбищами и направо, в сторону современной станции метров «Дорогожичи» — к склонам теперь уже засыпанного Бабьего Яра, где их расстреливали эсэсовцы из пулеметов и автоматов.

В тот день до наступления темноты немцы успели расстрелять только две трети из тех, кто пришел. Остаток обреченных загнали на ночь в пустые гаражи на Дорогожицкой, 6 (одно из этих строений стоит и по сей день...). А на следующий день, 30 сентября, их расстреляли в яру. Потом немецкие саперы подорвали его склоны, чтобы засыпать тела, и заставили сотню военнопленных разровнять дно»¹⁶⁹.

Начиная с 2002 г. в прессе развернулась широкая дискуссия по поводу проекта строительства в Бабьем Яру центра «Наследие», в ходе которой было предпринято много попыток уточнить места массовых расстрелов и захоронений в годы войны.

А. Шлаен подтвердил, что, по его мнению, «главное место расстрела было там, где стоит Менора»¹⁷⁰. Вместе с тем он отметил, что «линия метро прорезала Бабий Яр, действительно пройдя по костям»¹⁷¹. Судя по этим словам, теперь он считает, что массовые захоронения производились также и в районе нынешней ст. метро «Дорогожичи».

Наоборот, И. Левитас, вероятно, оценив двусмысленность своей прежней версии, опять категорически заявил, что «уже несколько десятилетий [выделено мной. — Авт.] ни у кого не вызывает сомнений, что уничтожали людей в Бабьем Яру — это между домами № 25 и № 27 на улице Телиги. Там, в конце Бабьего Яра стоит торговый павильон. А под ним до сих пор лежат кости убитых»¹⁷².

И чтобы ни у кого точно «не возникло сомнений», уточнил: «Расстрелы в Бабьем Яру проводились приблизительно за 250 м от станции метро «Дорогожичи», в сторону Куреневки»¹⁷³.

Таким образом, западный отрог, в котором, по версии Т. Тур, были захоронены жертвы Голодомора, а по версии М. Кальницкого, — украинские жертвы немецких оккупантов, теперь, стараниями И. Левитаса, «превращался» в место захоронения расстрелянных в сентябре 1941 г. киевских евреев.

Анализ большого количества опубликованных на тот момент свидетельских показаний был проведен заведующим отделом Бабьего Яра Музея истории г. Киева Т. Евстафьевой. В результате она пришла к выводу, «что расстрелы [29–30 сентября 1941 г. — Авт.] производились в нескольких местах Бабьего Яра одновременно. Часть людей шла по ул. Мельникова до конца (улица упиралась в яр), часть поворачивала на ул. Дорогожицкую, шла между двумя кладбищами и сворачивала направо в направлении современной станции метро «Дорогожичи» — к склонам теперь уже засыпанного Бабьего Яра, где расстрел производился из автоматов и пулеметов. И в последующие два года в Бабьем Яру не смолкали выстрелы. Здесь расстреляли моряков Днепровского отряда Пинской военной флотилии, цыган, военнопленных, подпольщиков, партизан, активистов ОУН, пациентов Кирилловской больницы и др. ...

Это происходило почти на всем протяжении яра, включая и верховья Бабьего Яра и его отрогов (уж очень большое количество жертв), а также прилегающей местности, включая и противотанковый ров, расположенный недалеко от верховья, где погибло 20 тысяч военнопленных, и 300 заложников у ограды Лукьяновского православного кладбища, найденные при прокладке ул. Оранжерейной в 1968 г. Все это пространство объединяется одним понятием «Бабий Яр»»¹⁷⁴.

В целом можно заключить, что география массовых расстрелов в Бабьем Яру в период войны до последнего времени не была предметом полноценного исторического научного исследования, т.к. опиралась на крайне узкий круг источников, опубликованных без должной археографической обработки, большинство из которых носило к тому же вторичный характер. Кроме того, изыскания очень часто проводились непрофессионалами, а многие работы были отягощены изначально заданными вненаучными требованиями к «нужным» результатам.