Протокол допроса свидетеля Трубакова Зямы Абрамовича, 1912 г. рождения, еврея, гражданина СССР, образование 7 классов, б/п, работающего в фирме «Світанок» мастером цеха, г. Киев, ул. Уманская, 25, кв. 101

[...]

По настоящему делу могу сообщить следующее:

До начала Отечественной войны работал в Киеве на заводе 225, где работал мастером цеха.

После эвакуации завода я остался в Киеве, который был затем оккупирован немецкими войсками, и, таким образом, я остался проживать на оккупированной территории.

Проживая в Киеве, я вынашивал намерения связаться с партизанами, для чего через мою жену пытался установить связь с партизанами, однако 3 февраля 1943 года я был у себя на квартире арестован украинскими полицейскими, одетыми в гражданскую форму и неизвестными для меня, после чего и доставлен в гестапо, которое помещалось на Короленко, 33, где содержался в камере № 17, которая специально предназначалась только для лиц еврейской национальности.

Будучи арестованным, меня обвинили в принадлежности к партизанам и еврейской национальности.

В гестапо меня уже не допрашивали, т.к. перед этим меня неоднократно допрашивали в полиции, которая находилась на Короленко, № 15, куда я был первоначально доставлен, будучи задержан украинскими полицейскими, а позже переведен в гестапо.

В гестапо я находился до 17 февраля 1943 года, а затем вместе с другими заключенными на машине-душегубке, в которой находилось 50 человек, под охраной был доставлен в концлагерь гестапо на Сырце, начальником которого являлся фон Радомский, имя и отчество не знаю, носивший гестаповскую форму, кто он был по национальности, я не знаю, но русским языком он не владел, возможно он был немцем, хотя фамилия и не немецкая.

Его заместителем был Ридер, по национальности немец, также ходил в гестаповской форме.

Был еще и другой немец — ротфюрер, но о нем мне больше ничего не известно, т.к. среди заключенных его звали по кличке «Рыжий».

Переводчиком являлся некий Иван Рейн, который неотступно сопровождал все время Радомского.

Как «Рыжий» так и переводчик также носили форму.

Вот в основном лица, которые возглавляли немецкую администрацию этого лагеря, а остальные, как-то; бригадиры и сотники, назначались немецкой администрацией из числа заключенных этого лагеря.

Обо всем этом я уже узнал позже, когда находился в этом лагере.Непосильный труд, отсутствие должного питания, ежедневные издевательства и т.п. приводило к тому, что заключенные, которые находились в этом лагере, не выдерживали и 2-х месяцев и умирали.

Помимо того, имели место и массовые расстрелы заключенных, а также случаи расстрелов отдельных за малейшее неповиновение.

В этом лагере содержалось до 2-х с половиной тысяч заключенных, сколько было расстреляно и умерло, я сказать не могу, но много.

Трупы погибших дворовая команда закапывала в «яме», которая находилась на этом же дворе недалеко от нашей землянки.

Расстрелами занимались полицейские по указанию Радомского — это имело место при массовых расстрелах, когда расстрелы производились — каждого третьего или пятого.

Хорошо помню, что за какое-то покушение якобы на командира гестапо в нашем лагере был произведен массовый расстрел заключенных.

Это было примерно в июле–августе 1943 г. из выездной сотни каждого третьего положили лицом вниз, и Радомский вместе с полицейскими стреляли им в затылок.

Это было в присутствии всех заключенных или, как говорили, перед строем.

В этот раз были расстреляны и футболисты Трусевич и Клименко.

Трусевич перед расстрелом встал и крикнул: «Да здравствует Советский Союз и советский спорт!», тогда Радомский подскочил к нему и разрядил в него целую обойму из своего пистолета.

Так погиб Трусевич, свидетелем чего я был лично.

Наиболее зверски с заключенными обращались Радомский и «Рыжий», для которых ничего не составляло убить человека.

Радомский, как правило, не покидал территорию лагеря, если не расстреляет трех заключенных.

Также зверски и жестоко обращались с заключенными Иван Мороз, Костя Брянцев, Подлесный и ряд других из числа бригадиров и сотников.

Для них тоже ничего не составляло убить заключенного, и они это часто практиковали.

Старшим над бригадирами и сотниками был Антон Прокопа, чех по национальности, который очень жестоко обращался с заключенными, подвергал их истязаниям и избиениям, а также по его указанию полицейские расстреливали заключенных.

Расстрелов и убийств заключенных было так много, что рассказать о всех просто невозможно.

Достаточно сказать, что если заключенный на работе или в другом месте упал от истощения или усталости, то его добивали, не давая возможности ему подняться.

Больные в «больницу» боялись попадать, т.к. оттуда уже никто не возвращался.

Везде в этом лагере царила смерть, и поэтому заключенные между собой называли его «лагерем смерти».

В этом лагере я находился здесь до 18 августа 1943 года, а затем в числе сотни, куда входили евреи, не регистрированные коммунисты и партизаны, был направлен в Бабий Яр, где нас поместили в какую-то яму, имевшую выход с одной стороны, которая усиленно охранялась исключительно офицерами из войск «СС».

[...]

В течение 3-х суток мы копали яму, пока не докопались, как нам думалось, до твердого грунта, но это оказались трупы. С еврейского кладбища принесли надгробные плиты и железные ограды, а затем, спланировав площадку 10х10 м и обложив ее в шахматном порядке плитами и оградами таким образом, чтобы получилось поддувало, рядами укладывали дрова и трупы и обливали их нефтью.

В такую печь укладывалось до 2–2,5-й тысяч трупов, поджигалось одновременно с четырех сторон, вначале создавался большой дым, а затем горело без дыма, а снизу из-под поддувала текла черная густая масса, которая стекала в специально приспособленную яму, а затем закапывалась.

Уцелевшие кости заставляли нас размалывать и через решетку просеивать, после чего порошок рассеивался по близлежащим огородам.

Меня с заключенным Раппопорт (погиб) заставляли проверять трупы перед сжиганием на предмет извлечения золота и других драгоценных вещей.

Постепенно нашу команду стали увеличивать и довели до 320 человек в 2-х землянках.

В этой команде я находился до 28 сентября 1943 года, т.е. до побега.

За это время я стал свидетелем сжигания примерно 125 тысяч трупов, которые были ранее уничтожены, а нас заставляли откапывать и сжигать, о чем я уже рассказал выше.

Пытаясь спастись из этого ада, заключенными был организован побег в ночь [с] 28 на 29 сентября 1943 г., организатором которого был Федор Ершов, в результате я и еще 15 человек спаслись, из коих в живых сейчас 8 человек — это Давыдов, Будник, Кукля, Берлянд, Островский, Капер, Стеюк, Иовенко и я.

[...]