Сов. секретно

СТЕНОГРАММА

беседы с тов. СЕНКЕВИЧ ВЛАДИМИРОМ НИКОЛАЕВИЧЕМ.

11 августа 1944 года.

Беседу проводит тов. ВАКСМАН.

Тов. ВАКСМАН – Тов. Сенкевич, как Вы очутились на оккупированной территории?

тов. СЕНКЕВИЧ – Сам я уроженец г. Киева, как и мои отец и мать. В 1931 г. я кончил первый Киевский строительный техникум, экстерном в 1932 г. окончил факультет санитарно-технического уклона. С 1931 года нахожусь на производстве в г. Киеве. В 1937 году окончил заочно Московский индустриальный институт, факультет котло-паро-строения, который готовил кадры фабричной инспектуры. Работал в разных учреждениях г. Киева – в проектной группе по гражданскому строительству и в системе строительства Н.А.П. СССР г. Киева, а также в системе коммунального хозяйства инспектором по котло-надзору. Вначале Отечественной войны работал главным инженером Петровского банно-прачечного комбината и инженером в Горнефтекомбинате по семи разряду. В Киеве оставался до последнего дня, так как комбинат обслуживал воинские части и госпиталя.

18 сентября в 10 часов утра, директор комбината Рябин Иосиф Вениаминович взял кассу и уехал из гор. Киева, не предупредил меня.

В 11 часов раздался сильный взрыв. Мосты были взорваны. В 12 часов 2 снаряда попали на территорию фабрики. Моя невеста – секретарь комсомольской организации некая Зинаида Александровна Никитина выдавала в это время хлебные карточки. Я прибежал туда, в это время упал снаряд на территорию фабрики и тяжело был ранен секретарь партийной организации, женщина, фамилию ее я забыл. Я остался в Киеве.

19 сентября, приблизительно в час или половина второго, немецкая разведка на своих маленьких машинах попала в гор. Киев. В это время я жил по Пушкинской улице, № 16, кв. 9-а. Меня там хорошо знали, как активного инженера, мне там появляться нельзя было.

(т. ВАКСМАН – Вы член партии?)

Беспартийный. Я жил свыше месяца у своих будущих тестя и тещи, по Дмитриевской, 13, кв. 18. Когда качались взрывы, сразу было определено, что это работа наших людей. Начались пожары. Я организовал переброску своего имущества на Дмитриевскую, 52 и занял свободную площадь.

(т. ВАКСМАН – С кем вы переехали?)

Я и жена.

Был приказ местного правительства и немецкого командования, в целях сохранения жилых домов и усадеб, жители должны дежурить ежесуточно во дворах своих домов, на случай пожара и др. В соседнем доме, № 50, был такой дежурный. Наш дом, № 52, граничил с соседним домом забором высотой полтора метра. В этом дворе был Степан Шутько, жил он – где придется в этом дворе. Я узнал о том, что он сам из Кишинева, он нигде не работал в это время. Он будучи в Кишиневе еще до освобождения нашими войсками территории Бессарабии, работал личным шофером румынского консула. Он мне сказал, что его отец русский эмигрант. Сказать о том, где он родился, я не могу, но видимо он уроженец Кишинева. Кажется у него имеется дочь или сын. Мы разговорились. Он мне сказал, что их территорию внезапно окружили и он попал в кольцо. Он мне сказал, что в этом доме есть один большой человек, он большой человек и под большим секретом, член партии, некий Шулыгин Николай.

(т. ВАКСМАН – Почему он Вам доверился?)

Разговор у нас шел о текущих событиях, о зверском обращении с военнопленными, была некоторая напряженность, а возможно некоторая тактика, я стал высказывать свое мнение не в смысле армии, а в смысле человечности. Во-вторых, я говорил, что если ему нужна будет какая либо помощь иди поддержка, так как он здесь одинок, то я ему помогу.

(т. ВАКСМАН – Он не сказал, как он очутился в Киеве?)

Будучи в Кишиневе, он поступил работать в трамвайный трест, директором которого был Жорж Левицкий, член партии, инженер. Таким образом, вместе с трамвайным трестом он попал в Киев. Семью трест эвакуировал в Краснодар. Он вел машину, на которой ехал Жорж Левицкий и весь груз, которой находился на машине, – радиоприемник, мануфактура и целый ряд других вещей попали на Дмитриевскую, 50, вместе со Степаном Шутько. Когда я узнал от него, что здесь есть большой человек, то стал интересоваться этим человеком и просил его познакомить меня с ним. Шутько мне сказал, что в одно из своих дежурств он заболеет и познакомит меня с большим человеком. Я встретился с большим человеком, и как мне его рекомендовали, это был Николай Гаврилович Шулыгин. Парень ничего. Завелся разговор – «Дай прикурить». Как, что, почему. Одним словом парень скрытый, аккуратный. При всей моей дипломатичности, не поддается. В конце концов мы стали говорить о политике в нашем разрезе. Это было в середине или в конце октября 1941 года. Я узнал, что он знает слесарную работу. Я в это время делал ремонт вновь занятой квартиры, он стал делать мне замки. Сели мы с ним, покушали, выпили самогонки, выпили крепко. Чем крепче выпили, тем стали вести себя конспиративнее.

Стали встречаться чаще. Он заходил ко мне и мы играли в домино. Все это делалось через забор, т.к. он не хотел, чтобы знали другие о том, что он бывает у меня вечером. Я занимал должность директора Дмитриевского банно-прачечного комбината. Разговор был отвлеченный, но он был настолько интересный. Слово по слову я ему рассказываю, что мы вот так и так работали в 1941 г. Какие могут быть разговоры, что мы будем делать, как себя будем вести. Он сказал, что познакомит меня с одним человеком. Знакомит меня с Жоржем Левицким, дает о нем характеристику. Жорж бьет напролом, что у нас имеется большая партийная подпольная организация, которою возглавляют люди, о которых знают там. С Левицким встреча произошла в конце октября или начале ноября, на Дмитриевской, 50, кв. 3, у Шулыгина Николая. Потом я имел отдельные свидания с Жоржем, который мне сказал, что люди находятся в подполье, которых нужно питать. Я ему говорю, что материальными средствами я не располагаю, но есть другая возможность. У меня есть немецкое обмундирование, комплектов по 20 могу выдать. Я в это время был директор Дмитриевского банно-прачечного комбината, который был взят немецким военным командованием, чтобы выполнять немецкие войсковые заказы. Мы разговорились, я предложил Левицкому бочку твердого каустика. Это материал колоссальной ценности, он согласился. Я дал бочку каустика, которую он продал за 30 тыс. рублей, из них заплатил 3 тысячи за транспортные расходы. Я ему сказал, чтобы эти деньги он отдал людям, которые находятся в подполье. Отсюда мы с ним встречались. После этого он меня поставил в известность, что изменники родины предаются смерти. Я ему сказал, что знаю. Мы с ним поговорили и пошли. Вход в квартиру номер три на Дмитриевской ул. № 50, был свободный. Я там часто заставал пьянки и разврат со стороны подпольщиков. Там я встретился с Кудряшовым Владимиром и Юрко Ревуцким, Таней Маркус и еще с двумя работниками, один, кажется, тоже был Володька, так же встретился с людьми из Радомышля. Я заходил туда наскоками. Меня предупреждали, что с такого-то по такое-то будут и желательно, чтобы я был.

(т. ВАКСМАН – Что Вам известно о Шулыгине Николае?)

Шулыгин мне не сказал, что он член партии. Он мне давал наводящие ответы, что он был мастером токарного цеха завода «Большевик». Этот человек не мог быть не членом партии. Парень достаточно толковый, заслуживает большого внимания.

(т. ВАКСМАН – Чем объяснить, что Левицкий открыл всю тайну, а о Шулыгине ничего не сказал?)

Шулыгин вел себя достаточно скрыто. После я узнал, что он был в окружении, был ранен в ступицу правой ноги. Я ему сказал, что у меня имеются знакомые врачи, в частности Холин Алексей Александрович и др. что они его могут лечить и сказал ему, чтобы он сделал операцию. Он отказался. В конце концов, в одно из собраний я захожу в переднюю. Жена Шулыгина – Евгения Осиповна девичья фамилия Добровольская говорит громко: «А, Владимир Николаевич», громче обыкновенного. Значит что-то особенное, я захожу, там сидели спиной к окну Николай, писал, сидел Володька Кудряшов и Юрка Ревуцкий, и другие. Я захожу, познакомился двумя.

(т. ВАКСМАН – Кем они оказались?)

Впоследствии оказалось, что это были люди из Радомышля. Когда я зашел, и обратился к Жоржу – «Жора, та же тактика, снова Вы пускаете без пароля, не соблюдаете никаких знаков конспирации.» Он меня обещал познакомить с Ивкиным, но все время говорил мне, что Ивкин ранен или больной. В это время выходит из другой комнаты Геннадий Кулик, работник обкома партии – мой друг и товарищ. Я его знаю с 1935 или с 1937 года. Он мне задает вопрос: «Как и что?» Я ему говорю – Как ты сюда попал? Что это за богадельня? Мы с ним расцеловались, пошел разговор. Я сказал Геннадию о том, чтобы Жорж перестал таскаться с проститутками и что эта квартира расконспирирована, так как о ней знает чуть - ли не весь базар. Геннадий сказал, что об этом он будет говорить. Я спросил, – могу ли я присутствовать? Он сказал – Пожалуйста. Я ему дал адрес фабрики. Он мне сказал – у тебя же немцы? Я ему ответил – Тем лучше, возьми белье и приди ко мне с просьбой. Он согласился. На следующий день он явился ко мне. Мы с ним разговорились.

Я спросил Геннадия – правда ли, что Ивкин болен. Геннадий ответил, что он ранен в руку.

(т. ВАКСМАН – Когда к Вам пришел Кулик?)

Это было в феврале мес. 1942 г. Заходил он ко мне раза 3-4, не больше. Кулик говорил, что положение тяжелое, что за ним следят, что он чуть - ли ни каждый день меняет конспиративную квартиру. Я его спросил – Что от меня требуется? Он сказал – Материальная помощь. Я ему сказал, что помочь 20 человекам я не в состоянии, двум я могу помочь – дать рублей по 500 денег, а также возьми мыла и делай, что хочешь с ним. Он заходил ко мне часто и как-то сказал, что за ним следят, а поэтому он будет присылать свою связную женщину. Геннадий сказал, что он должен уйти из Киева. Ивкин ранен и что он же Геннадий Кулик имеет задание перейти фронт. Он присылал связную, не то Лида, не то Варя, жила она где-то на Львовской, она сказала, что бросила квартиру и удрала. Она ругала Геннадия в части того, что он ее во время не отправил из Киева. Она находилась при нем. От Геннадия, я узнал, что кроме Ивкина имеется еще женщина и что, я ее знаю, она явится ко мне и скажет «Оля». Этого будет для меня достаточно. Об этом мне сказал Геннадий. В этот промежуток времени ко мне доходит слух, что Жорж Левицкий арестован на Подоле, покупая бензин, его забрали как спекулянта. С ним засыпались соучастники, фамилию не знаю, местные жители, ничего общего не имеющие со конспиративной квартирой № 3 по Дмитриевской, 50.

Я говорю, что надо – принять какие-то меры и спросил о том, заявлен ли Жорж Левицкий во дворе. Мне сказали, что Жорж Левицкий на Дмитриевской, 50, кв. 3 не случайный человек, он был женат на одной из дочерей хозяйки. Таня Маркус его секретарь, по Кишиневскому Трамвайному тресту, он ее за собой таскал. Девушка симпатичная, обращает всех на себя внимание, вела себя развязано, в словах неосторожная. Я ему об этом неоднократно говорил. В конце концов арест. Я настаивал, чтобы меня связали с Ивкиным, или я откалываюсь. Таня Маркус в конце мая мес. 1942 г. делает мне свидание с Олей, которая рекомендовала себя Брониславой Ивановной, фамилию не назвала. Блондинка, коротко стриженная, достаточно плотная, круглолицая, симпатичная женщина. За столом сидели Таня Маркус, Николай Шулыгин, Оля и я. Встреча была на Дмитриевской, 50, кв. 3. Начался кокетливый разговор. Я понял, что мне начинать разговор. Я сказал, – Что здесь чужих нет, чем могу быть полезным? Она мне ставит вопрос, что ей необходимо личное оружие, что есть гранаты, но нет капсюлей. Я сказал, что если попадут гранаты, то не откажемся. Оля меня спросила, – когда получите гранаты и как поставите об этом в известность? Я ей говорю, что моя явочная квартира там-то. Разговор был короткий. Я ей сказал, что я ее жду. Дней через 5-7 Оля заходит на фабрику. До этого в 1941 г. я сумел связаться с кладовщиком 9-го отделения Софиевской полиции, с Александром Михайловичем Танцюрой. Им нужно было сделать дезинфекцию, так как их заедали вши. Сам он из Одессы. Мы с ним разговорились, он мне сказал, что может дать крупы и жиров, за то, что я ему сделал дезинфекцию. Это меня связало с ним. Будучи у него в кладовой, я видел целую серию оружия. Я спросил его, как это дело, на учете? Он меня спросил, что мне нужно. Через него я получил наганы, которые он лично принес ко мне на фабрику. Я их передал Оле. Один наган мне принес Александр Михайлович Танцюра, и к нему 25 штук патронов. Второй наган я лично сам вынес из полиции в портфеле и штук 50-60 патронов. От Оли мне стало известно, что она не столько нуждается в наганах, как в патронах.

(т. ВАКСМАН – Как она получила их?)

У меня в кабинете, она пришла ко мне. Я ее спросил, – Как ты будешь нести оружие, в чем? Она завернула в газету, положила на руку и я выпроводил ее, она пошла по Львовской.

(т. ВАКСМАН – Вы говорите, что вручили ей оружие у себя в кабинете?)

Да. Она пришла ко мне первый раз, у меня в этот момент не было оружия. Я ей объяснил, откуда поступает оружие и если у нее есть время, чтобы она подождала. Она осталась ждать, вела себя спокойно. Пришел Александр Михайлович Танцюра. Посмотрел на нее, и сказал, что зайдет позже, а оружие не отдал и ушел. Я ей сказал, чтобы она вышла. Она выходит на улицу. В это время заходит он и я получаю оружие. Она возвращается обратно, получает оружие и уходит. Второй раз она получила у меня оружие из ящика. Это было в мае-июне мес. 1942 г. Дальше я целый месяц Олю не видел и 10 июля 1942 г., в 20 часов произошел арест на Дмитриевской 50, во всем дворе. Вечером ко мне прибегает жена Шулыгина и говорит, что немцы забрали Колю. Я ей сказал – «Женя, ты меня не знаешь, если нужно будет, придешь на фабрику или к Всеволоду, это мой человек – некий Михаиловский.» Успокоил ее, она ушла. Оказывается, что арестовали 10-го июля Афоньку, фамилия на П., Николая Шулыгина, Яшку Моряка и Гришку пианиста. Одним словом все мужчины в этом доме, за исключением Сергея Добровольского и Степана Шутько, которых не арестовали, так как они предъявили какие-то документы. Через некоторое время заходит ко мне Оля. Я ей об этом сказал. Она говорит: «Провал. Я также должна быть арестована, но в нижней сорочке бежала с второго этажа. Это было в июле мес.» Больше она ничего не сказала.

(т. ВАКСМАН – Это был разговор до получения оружия?)

После получения оружия, по истечение месяца, месяца полтора, она мне сказала, что люди идут на ту сторону, идти без личного оружия нельзя, оно необходимо для самозащиты.

(т. ВАКСМАН – Как с квартирой?)

Когда арестовали их, Женя Шулыгина рассказывала, что гестапо в квартире показали паспорт Левицкого, на котором стоял штамп – Дмитриевская, 50, кв. 3. Когда стали проверять его в подворной книге, то таковой не оказался. Дальше Катя, жена Яши, говорит, что ей удалось установить, что когда Жоржа Левицкого вели по коридору, якобы на расстрел, то Левицкий крикнул на весь коридор и постучал в камеру, где сидели остальные, «Коля, не бойся, я умру, но не продам».

(т. ВАКСМАН – Кто слышал об этом, что он говорил?)

Гришка пианист, которого из всех одного выпустили, но он канул в воду после освобождения гор. Киева. Матери его также нет.

(т. ВАКСМАН – После того, как арестовали Шулыгина и других, фактически перестала существовать явочная квартира?)

Да. Но Оля 2- или 3 раза была у меня на фабрике. Я ей сделал замечание, что Таню Маркус гуляет с немецкими офицерами, а ты с ней встречаешься. Оля начала меня убеждать, что через Таню Маркус мы должны освободить наших товарищей. Я спрашиваю – Каких товарищей? Пять человек, которые были в марте мес. 1942 г. расстреляны по обвинению в ограблении композитора Ревуцкого.

(т. ВАКСМАН – Как арестовали Кудряшова и Ревуцкого?)

При покупке бензина на Подоле. Там были Кудряшов и Ревуцкий. Им необходим был бензин для какой-то операции. Это один вариант. Теперь второй вариант, который мною не проверен. Не помню откуда мне известно, не то Таня Маркус говорила мне, не то Оля, что якобы где-то на Лукьяновском кладбище должны были провести очередное собрание подпольщиков и когда все собрались, не успел председатель подпольного совещания произнести повестку дня, в это время этот склеп был окружен и все были арестованы. Насколько верен этот вариант, подтвердить я не могу, но хочу объяснить, что на этот отрезок времени я это чувствовал, что от меня ничего не с крылось, я только хорошо помню, что Жорж Левицкий говорил, что если за тобой будет какая-нибудь слежка или подозрение, или ты считаешь, что этого нужно, убрать, мы его уберем. Николай Шулыгин работал в слесарной мастерской, на которую имел патент Жора Левицкий. А Николай Шулыгин и Степан Шутько работали там слесарями. Николай Шулыгин никуда не уходил, делал зажигалки, делал карбидки. Потом я сказал, что эта лавочка не подходит, переходи ко мне на работу. Он работал у меня по день ареста.

(т. ВАКСМАН – Когда вы последний раз встретились с Петрушко?)

Оля пропала. В августе 1942 г. Во второй половине 1943 года появляется Оля на Дмитриевской улице. Я как раз был в коридоре. Заходит, я закрыл за ней дверь. Первое что она говорит: «Ты остался жив? Ты не был арестован? Что дальше делать?» Я говорю, – странно ты ставишь вопрос. Перешли на воспоминания о Жорже Левицком и других. Я ей говорю: «Ты как-то странно ко мне приходишь, ты не убеждена была, что я не арестован. Чего ты пришла?» Она говорит: «Мы все знаем». – «Кто это мы?» «Мы». Я ей говорю: «Не беспокойся, я знаю, что ты секретарь подпольного комитета». Она спрашивает – «Что у тебя есть?» Я ей говорю «Оружия много, люди у меня проверены, наш оперативный командир Шитиков Владимир Владимирович». Она говорит: «Это Володька горячий, это же бандит». Я ей говорю: «По-моему он хороший человек, если бы у меня побольше таких бандитов, было бы не плохо».

(т. ВАКСМАН – Из каких источников Вам стало известно, что Петрушко секретарь районного комитета партии?)

Евгений Федорович Погодин являлся командиром нашей вооруженной группы службы разведки Киевского партизанского отряда им. Ленина, он же входил в состав штаба отряда, как начальник разведки. По решению штаба отряда было предложено Владимиру Владимировичу Шитикову держать связь с Киевским подпольным комитетом. Сначала мы держали связь. Надо было найти человека, через которого установить связь с Красной Армией.

(т. ВАКСМАН – С кем была установлена связь?)

Порядок существовал такой – Владимир Владимирович Шитиков, начальник штаба Корницкий Николай Николаевич держали связь с Николаем Артюшенко, Костровым, Щербаковым, Юркой Стрельцовым и Мишкой – «грузин». Я лично имел задание восстановить связь с руководством бюро подпольного комитета.

(т. ВАКСМАН – Еще от кого стало известно, что существует в Киеве Петрушенко?)

От Володи Шитикова, это я узнал в конце июня или в начале июля 1943 года. Ему сказал Павлушка с трубкой, когда мы передали уже оружие. Причем Женя Погодин перекрестил сообщение потому, что он имел задание полностью влиться в городской подпольный комитет партии и установить почему провалы?

(т. ВАКСМАН – От кого задание получили?)

Лично от меня. Это было или в апреле или в мае мес. 1943 года.

(т. ВАКСМАН – Это было значительно раньше, что существует горком партии?)

Здесь стоит вопрос, лично, что существует Оля. Так сообщил Павлушка с трубкой. А после Женя сказал, что имеется, кажется, «сволочь» – это был Нестеров – Несвежинский.

(т. ВАКСМАН – Каким методом Погодин проник в подполье?)

Группа Погодина была разбита на звенья, каждое звено имело радиус своего действия. Через командира звена была установлена связь и через них пошло. Он связался с Иваном Гонта, Петром Васильевичем «Чепленко», Рябошапкой, Несвежинским.

(т. ВАКСМАН – Какая связь была между Несвежинским и Погодиным?)

Он являлся начальником оперативной части штаба полка Киевского подпольного горкома КП(б)У. Когда она «Оля» ко мне пришла в 1943 г., то я знал больше чем она предполагала.

(т. ВАКСМАН – Кто познакомил Несвежинского с Погодиным?)

Тут мне трудно ответить, кто кого представил. Меня это не интересовало. Для меня важно было, что задания выполняются.

(т. ВАКСМАН – Кто Вас первыми назвал бандитами?)

Назвали нас бандитами как передал Николай Артюшенко и «Оля».

(т. ВАКСМАН – Пришла к Вам «Оля», Вы ей сказали, что она первый секретарь, о чем Вы договорились?)

Я взял инициативу в свои руки. Я сказал, что возможности есть, ребята у меня есть проверенные, я отвечаю головой. Давай сигнал когда выступить. Ты видишь, что делается. Радио мы слушаем каждый день, и ты знаешь, что творится. Связь у тебя с фронтом имеется. Имеется оружие. Она говорит, что у нее имеется полк. А я ей говорю, что у меня имеется Н-ное количество, а у тебя есть полк, так давай действовать.

(т. ВАКСМАН – Кого Вы знали из подпольных партийных работников, с какого по какой период времени, их судьба, что Вам известно положительного и отрицательного?)

Жорж Левицкий, инженер, член партии. В Киев попал из Кишинева после отступления, будучи директором трамвайного треста. Вдень по несколько раз заходил по Дмитриевской, 50, кв. 3, т.е. в квартиру Шулыгина, через которого я познакомился с Жоржем Левицким. Жорж Левицкий по натуре хвастун – я сказал. Я его знаю, как работника в Радомышле на одном из заводов, в должности снабженца. Он ездил на машине и покупал всякие вещи, которые необходимы для завода. Любит выпить, семьи он не имеет. Он являлся активным в разговорах, у него всегда были такие слова – я сделаю, я сообщу, доложу, на конкретного ничего не было. У него были разговоры – кому бы голову сорвать. Его сильно интересовала материальная сторона. Когда я ему дал возможность продать бочку каустика за 30 тысяч, то у него сразу появился новый костюм, новая шляпа, а курил он не махорку, а сигареты. Он мне много раз обещал познакомить с Ивкиным, но через него я ни с кем не познакомился, потому что по моему он сам ничего не знал. Причем Жоржа Левицкого я знаю по немецкой прессе, что он и еще четыре товарища его расстреляны за кражу и убийство композитора Ревуцкого. В этой квартире, где вращался Жорж Левицкий, был Кудряшов Володька, Юра Ревуцкий и два товарища из Радомышля, а также Николай Шулыгин, где он сейчас, т.е. Шулыгин, я не знаю, но он действительно подпольный коммунист, но жену свою он ни во что не посвящал, об этом мне стало известно, что он не доверял ей. Женщина эта была «легкого поведения», поэтому он ее от этого дела отстранил. Коля большой самолюбивый человек.

(т. ВАКСМАН – Что он делал?)

Во-первых, от меня лично передавал советскую прессу Жоржу Левицкому, которая ко мне поступала с разных сторон, приносил оружие, знал о том, что у меня имеется радиоприемник дома, в соседней комнате. Всегда получал информации, писал эти информации. Мы сделали одну листовку в части предсказания одного иеромонаха, что черный орел налетит на русскую землю, что белый орел и лев разгромят черного орла. Он был связным между Куликом и Петрушко и Кудряшовым.

Колька маляр – Артюшенко жил на Соломинке. Любил выпить, язык большой. Он был очень трудолюбив в смысле подпольной работы. Бросали его на всякие первичные связи. Он связал Володьку Шитикова с Щербаковым. Артюшенко расстрелян на второй даче 3-4 ноября 1943 года. Когда он был арестован, я не знаю.

Павлуша Щербаков – я его лично не знал, но о его существовании слышал в конце мая 1943 года. Он не шел на широкие связи, но с Володькой Шитиковым держал связь и лично сопровождал оружие. О его поведение мне известно через Карницкого Николая Николаевича. Одно время я дал санкцию на 3,5 тонны тола. Корницкий сказал, что тол бросили в уборную и распорядился это сделать Павлушка Щербаков. Я решил это дело проверить. Прошло несколько дней, мне докладывают, что Володька Шитиков бесится, узнал о том, что тол бросили в уборную. Они должны были взорвать водокачку и Павлушка должен этот тол доставить на Подол или на Соломинку. Тол действительно был брошен в уборную, при этом был Павлуша и какой-то майор. Тол по распоряжению Павлуши бросила в уборную жена Артюшенко – Шура.

Бронислава Ивановна Петрушко известна с первой половины 1942 года. Познакомились на квартире у Николая Шулыгина, Дмитриевская 50, кв. 3, в конце мая 1942 года. Встретился в первый раз с Олей, договорился помочь лично оружием, гранатами, патронами. После этого я ее встречал у себя на фабрике, у себя в кабинете, где она два раза получила оружие. Гранат она не получала, гранаты передавались через Николая Шулыгина. В 1943 г. в конце августа встретился снова с Олей у себя в кабинете, через Олю был представлен Рябошапка. Он пришел ко мне в конце августа или в первых числах сентября 1943 года. Я поставил перед Олей вопрос, что надо выступать, – «Давай сигналы, я буду знать, что я буду делать». Оля мне ответила, что этот вопрос она решить не может, так как она не военный специалист, там есть штаб полка. Я ее просил, чтобы она прикрепила военного специалиста. Она согласилась. Я нажимая кнопку, входит Всеволод Михайловский, которого я посылаю за Лазарем Ваней. Я его познакомил с Олей, сказав, что это доверенный человек. Я ей сказал, чтобы она представила через него Рябошапку. Ваня пошел на Соломинку, встретился с Петей, договорился на второй день в 4 часа быть у меня. В это время Володя Шитиков и Николай Корницкий были мною предупреждены, что связь с руководством установлена, причем, Оля сказала, что он, Петя «Чапленко» – Рябошапка, заместитель, а она является первым секретарем подпольного райкома партии, а Петя академик военный и крепко развит. Она ушла. Появился Петя. У нас была целая серия фактов, которые нехорошо говорили за работу Оли, Павлуши и других. В случае, если Петя будет вести себя не так, как положено, если будет черта провокатора, я стреляю в Петю, в случае промаха Володя Шитиков добавит. Пришел Петя, мы познакомилась. У меня было два человека, которых я ему отрекомендовал. Я обращаюсь к нему – «Скажи, как нам быть?» Он говорит «Оля меня не присылала по этому вопросу, а только познакомиться и установить связь.» Я ему говорю «Ты военный специалист – академик, надо действовать.» Он отвечает «Я не знаю, я не могу.» Володя Шитиков был в морском бушлате, расстегивает бушлат, руки в карман. Коля начинает сапог поправлять. Я говорю в это время Пете, что шутить довольно. «Ждать, когда придет Красная Армия не хорошо, нужна реальная помощь. Говори, за чем ты пришел?» В конце концов он нам говорит «Вы за Сталина или против Сталина?» Я ему говорю, что если ты повторишь, неуместные реплики, то я в тебя выпущу все 15 зарядов мы собрались здесь не агитировать друг друга, а действовать, и далее добавляю, что ты не подготовлен, завтра в 8 часов утра, чтобы было решение Вашего бюро, или принять руководство над нами, и дать сигнал к выступлению, постолько-поскольку ты знаешь конспиративную квартиру, ты летишь в воздух, если не явишься во время. Прошу не опаздывать. Если опоздаешь, где тебя застану там тебе будет крышка. Выполняй, товарищ. Оперативная группа на ногах, оружие в порядке. Ждем. На следующий день за 10 минут до прихода Чапленко, прибегает Ваня Лазарев и докладывает: «Идет Петя с людьми, человек 8-10, гранат у них не вижу. Ваня Лазарев сам чекист, работник НКВД. Приходит Петя на фабрику, сначала в одно помещение, а потом я ему сказал, что идите внутрь фабрики к Ваньке, Петя неохотно подчинился. Зашли мы в средину фабрики, сели. Я спрашиваю, «какое решение?» Он мне отвечает «Мне поручено принять партийное руководство над Вами, будем работать вместе». Я говорю, «как работать вместе?». «По указанию бюро подпольного горкома партии.» Я сказал, что будем работать по решению подпольного горкома партии, но распоряжение горкома наше решение будет корректировать наш совет штаба. Он пробыл у меня меньше чем 20 минут. Мы договорились. Петя Володе не доверяет. Открывает эвакуированный бланк на имя Астахова Александра Александровича, без фотокарточки Астахова. Бланк выдан СС с двумя печатями на право эвакуации. Он говорит, что нужно сделать такой документ на завтра к часу дня. Я передаю Коле и чтобы завтра на 12.00 были готовы. И на Лукьяновке около поликлиники Коля должен с ним встретиться и передать документы. Я вышел с Петей с фабрики. Там ждали Петю люди. Мы ему говорим – «Ты видишь, люди, вот товарищ этот с усами уже выдал сам себя». Он говорит, что хотел проверить готовность своих людей. Я говорю «А оружие?» Он отвечает «Важно душа». Я ему сказал, что нужно установить связь через фронт. Он мне ответил, что связи они не имеют. Я ему говорю, что у меня есть люди, оружие, давай указания и пойдем. Он мне отвечает, что ему надо на 2-3 дня отлучиться из Киева, а после этого мы сделаем. Я ему говорю, возможно тебе нужна немецкая форма. Он отвечает – «Да». Отпустил он своих людей, зашел ко мне на фабрику. Я вызвал Всеволода, чтобы он принес одежду. Петя взял одежду. Прошло 10 дней, Петя канул в воду. Я вызываю Кольку, Женьку – разыскать его. Нет его. Проходит сентябрь месяц, начало октября, Оля не является, Петя в воду канул.

(т. ВАКСМАН – Этот документ эвакуационный он получил?)

Кажется, не получил. Еще в октябре мес. у меня был Борис Дмитриевич Якушко, который работал в трамвайном тресте, он мне говорит, что такие-то неполадки. Ну, я вижу, что ни винтовки, ничего нет. Я ему сказал «Узнай с кем можно будет говорить и пусть ко мне приедут». Потому что оружия у нас было достаточно. Кажется числа 24-26 октября я сижу, часов 10, заходит ко мне женщина – Оля Светличная, тогда я ее не знал, а только недавно ее встретил, и говорит, что Вам и начальнику штаба нужно явиться в известную Вам конспиративную квартиру. Я ей говорю, что Вы попали на пральную фабрику. Она повернулась и ушла. В этот день прибегает Якушко и говорит, что Олю арестовали. Я спрашиваю, «Какую Олю». Он говорит «Петя, Оля». Я спрашиваю – «Что тебе известно?» На квартиру, где находилась в это время «Оля», зашли 3-4 человека, спросили и Олю, вывели и ушли. А другие товарищи остались». Я ему говорю, «Что-то не ясно. Возможно какая-нибудь политика внутренняя, возможно Оля не справляется с работой, возможно ее просто сняли, если бы ее арестовали, то почему остальных не взяли?» На следующий день видели, якобы этих товарищей, которые там присутствовали. Я вызываю Кольку – «Петька в воду канул, Оля арестована, что делать?» Приходит Володя. «Что делать, выступать?» «Выступить нам не трудно. Мы сами ляжем, а дети, а женщины местное население как. Решили до последнего быть на месте. Одним словом, Петя, Оля – все пропало. 3 января (так в тексте, вероятно ошибка, правильно 3 ноября) в 7 часов утра прихожу на фабрику, у меня спрашивают документы. Я показываю документы. Проверили документы. Захожу на фабрику. Спрашивают – где мой кабинет. Показываю. Пропускают меня вперед. Открываю дверь, только зашел, как сразу – «Руки вверх, станьте здесь». Я стал. Спрашивают оружие. Я говорю – «Оружия у меня нет. Обыщите». Спрашиваю – в чем дело, я директор предприятия. Входит высокий черный, говорит по русски с немецким акцентом, чтобы я встал. Я встал. Спрашивают списки рабочих фабрики. Я дал. В это время, когда мне сообщил Якушко о том, что Оля арестована, я оставил списки людей, ничего общего с нами не имеющих. Начали делать обыск. Поехали вместе к шефу. Это были работники военной секретной политической жандармерии, одетые в гражданскую форму. Когда я шел по улице, то эти люди стояли на углах. На фабрику пускали людей, а оттуда не выпускали. В машине было 12-13 человек, шофер был в немецкой форме, которые арестовали меня одного. Покатали немного по городу и завезли на Тимофеевскую, 2. Меня высадили. Пошел по ул. Ленина и спустился за угол. Зашли в помещение, посадили меня в угол. Я курю. Я просидел 4 часа. Приходят эти люди, которые меня арестовали. Пригласили сесть, извинились. «Вы нам нужны, так как нас интересуют некоторые люди, а вы как директор предприятия знаете их». Опросили меня. Все у них было известно. Обращаются ко мне «Скажите, пожалуйста, у вас сода для стирки белья имеется?» Я говорю «Имеется». «Скажите, от Вас соду на Павловскую улицу возили?» Я говорю – «Черт его знает, в ваших бумажках видно. Возили, а куда возили, не знаю, я же следом не хожу куда возят». Приходят «Нестеров» - Несвежинский, по имени Шурка сел, рядом с ним сел и Костенко. Следователь спрашивает у Нестерова, – знает ли он меня. Он говорит – знаю. Зав. баней. Костенко также с казал, что знает. Спрашивают, «А что знаете?» «Это Олин друг». Обращаются ко мне – «Вы Олю знаете?» Я отвечаю – «Мало ли у меня было Олей». Они говорят «Бросьте дурака валять». И тут Нестеров рассказал все, что Оля и Петя были у меня и что я выходил с Петей из контрольной будки. Костенко подтверждает. Я сказал – Что не знаю, что вы от меня хотите. «Сейчас вы признаетесь». Предлагают курить. Я выкурил. Предлагают мне снять очки, так как им будет виднее, как я буду себя вести. Я снял очки. Видать какую-то тень. Вошел человек. Они спрашивают, знает ли он меня. Он отвечает, что нет. Я сижу без очков. Почему следователь заставил меня снять очки? Они прекрасно знают, что я слепой. Спрашивают меня, знаю ли я его. Я беру очки, с разрешения следователя одеваю и говорю, что этого товарища я не знаю, откуда я могу его знать. «Значит Вы не знаете?» Я говорю, что нет. На самом деле я не знал о Венедиктове Валентине. Его спрашивают, а зав. баней он знает. Он отвечает, что знает. «А что знаете?» Он отвечает «Я мимоходом слышал, что там есть зав. баней». Его уводят. Остаюсь я и Нестеров, увели и Костенка. Нестеров говорит мне, что они все знают. «Ты признайся, от этого положение не изменится, но лучше будет тебе и нам, а то они нам наделали делов». Я ему сказал, что людей много умирает, погибнет еще один человек. Этот разговор должен быть слышен немцами. Он говорит мне: «Как ты сюда попал?» Я говорю, что я директор, 20-ти человекам угодил, а одному не угодил, возможно, кто либо и удружил, вот забирали, там видно будет. Это было 3 января (так в тексте, вероятно ошибка, правильно 3 ноября) 1943 года. Заходит следователь и говорит, что раз так, мы Вас направим туда, где вы не будете молчать, а будете говорить правду. В это время приходит старший следователь. Я попадаю в камеру, на улицу, в два окна с решетками. Там было три кровати. Зашел и этот следователь, указал мне место. Я сел. В камере сидели еще два. Один оказался Головня, стал петь песенки, потом ко мне подошел, толкнул меня и говорит, указывается притом, что легавый?» Я ему отвечаю «Мне безразлично кто он». Будучи в камере я от холода прозяб и по мне пробегала нервная дрожь. Он говорит мне «Тебя скоро выпустят, так ты сообщи по такому-то адресу, что я здесь». Принесли нам кушать и дали по куску хлеба. После еды я прилег. Потом подняли нас, посадили на грузовую машину. Смотрю Борька Винницкий сидит там, дрожит, он был раздет. Я обращаюсь к нему «Боря, я тебя не знаю». Он говорит «А я давно тебя не знаю». Посадили Венедиктова, Костенко, Несвежинского и поехали. Доехали до Полевой улицы, поворачиваем налево, потом направо. Приехали уже темно. Остановилась машина, борт не открывают, мы сидели минут десять. Потом охрана сошла с машины, сидели еще некоторое время. Пришел немецкий офицер, потом я слышу вызывают Нестерова и Костенко. Соскакивает Нестеров с машины, а за ним и Костенко и под козырек немецкому офицеру. Попадаем мы в полуподвал. Там было очень душно. Там было очень много людей. Часть вывели из камеры. Посадили нас 3 ноября 1943 года. Были мы там 3 и 4 числа. Там было весело. Кто-то украл у следователя карандаш, и сделали шахматы. При обыске у меня забрали зажигалку. Ночью с 4 на 5-е к нам в камеру попал Нестеров и Костенко и сразу пошли налево. Я слышал о том, что они из-за меня сидят, что я не признаюсь. Туда пришел и Венедиктов, там был и Борис Виницкий, был Ястреб. С 4 на 5 поднялся шум. Открывается дверь, зажигается свет. Ставится столик по средине. Большую часть заключенных выводят, оставляют Нестерова и Костенка, вызывают меня, я отхожу направо. Немец ко мне обращается по-русски, чтобы я постоял здесь. Подходит ко мне Несвежинский. Следователь спрашивает «По какому делу?» Несвежинский отвечает, «Это по делу Оли». Значит – назад. Посадили нас в комнату, так называемую смертную, там было две женщины, 3-4 мужчины. Когда мы зашли в эту комнату, то двух женщин и двух мужчин забрали. Я взял карандаш и написал на стенке, дату и свои инициалы. Утром 5-го нас выпустили. Всех выпустили из этой камеры, кроме, одного человека, которого толкнули назад. Сколько я к нему не присаживался, он не обращал внимания. Там мне Венедиктов сказал о том, что он во всем признался. Мы договорились, что если нас поведут на расстрел, кто-нибудь должен будет броситься в сторону, чтобы хоть один человек ушел и рассказал, что было здесь. Я стал в середине очереди, чтобы не быть первым и не быть последним. Мы стояли в конторе за получением документов. Документы получили 8 человек. Лично я расписался на чистом конверте, в котором хранились документы, в получении документов по-немецки. Документы были вложены в конверты и на конвертах мы расписывались. Я ушел домой. Пошел на Павловскую, 11, потом на Дмитриевскую, 102. А оттуда через связь сообщил в штаб, проверил все в порядке, все дома. Я приступил к работе.

(т. ВАКСМАН – Вы сказали, что была арестована Оля Петрушко, куда она делась?)

В ночь с 4-го на 5-е, когда пришли Нестеров и Костенко, а они пришли с немецким табаком. Я их спросил. Пошел разговор. Стало ясно, что Оля удрала, нас бросила. И тут мы узнали, что якобы Оля ушла. Охраны не было, она ушла через форточку. Ваня Гонта – комиссар полка рассказал мне, что когда Олю арестовали, числа 25-27 октября оттуда она ушла, что якобы она пользовалась как женщина, каким-то доверием или беспомощностью, она подметала все помещения, камеры, мусор свободно выносила во двор и в один из таких случаев, когда она убирала какую-то комнату, вышла через окно прямо на улицу. Вот это мне известно.

(т. ВАКСМАН – Что Вам известно отрицательного в деятельности Петрушко?)

Олю, чаще всего, в 1942 г. можно было видеть на Павловской, в Павловском садике с раскрашенными женщинами, которые в свою очередь часто встречали с немецкими офицерами. Я ни разу не видел ни Таню Маркус, ни Женю одиноких, а на одну было по два-три немца. Оля готовила какие-то документы и часто заходила к Жене. Таня Маркус связная Оли. На почве ревности Таня Маркус говорила, что Оля путается с Левицким. Отсюда часто и провалы. Единственное, что она сказала, что они ожидают инструкции из ЦК партии, как себя вести, а поэтому конкретных действий не принимают.

(т. ВАКСМАН – Когда этот разговор был?)

Это было в 1942 г. приблизительно в конце июле месяце, без инструкции мы работать не будем и не имеем права.

(т. ВАКСМАН – Что она имела связь с ЦК партии?)

Я не знаю. Она говорила об этом в 1943 году, в августе месяце, что мы строго работаем по инструкции. «Ты будешь строго работать по инструкции, а немцы будут сжигать дома». Из донесений Николаю Артюшенко видно, что там если не пьют, то допивают. Это на Соломинке, улицы не знаю, № 25.

(т. ВАКСМАН – К какому периоду времени это относится?)

К началу 1942 г. и второй половине июля 1943 г. Причем если вы хотите выслушать мое мнение, поскольку я интересовался всеми событиями, которые происходили в г. Киеве, то должен сказать, что я ни одного факта не знаю практической деятельности в г. Киеве. И если организовался, так называемый, подпольный городской комитет партии, то только в июле или в начале августа 1943 года. Дальше известно из донесений членов нашей организации, в частности Шпатенко, до эвакуации из Киева пропустил панику не то Мишка Шмагин (так в тексте, правильно Смагин), не то «Дед мороз», что Олю убили где–то в (слово неразборчиво) Боярском р-не.

(т. ВАКСМАН – Кого Вы считаете причастным в предательстве квартиры Шулыгина?)

Я не установил, но считаю, что этому способствовал личный шофер румынского консула и не без участия Сергея Добровольского.

(т. ВАКСМАН – Где они сейчас?)

В Киеве живет Шутько, по этому же адресу. Материал на него дан.

(т. ВАКСМАН – Кого Вы считаете виновным в арестах организации в октябре 1943 года?)

По ходу событий на тот отрезок времени, если работник, который работает, а потом идет и признается, значит он предатель, а эти – Венедиктов, «Нестеров», Несвежинский, Костенко.

(т. ВАКСМАН – Кто из Вашего отряда был арестован, кроме Вас?)

Никто, за исключением Володи Рыжковского, он погиб. Точно также погиб Женька, фамилии его не помню. В октябре мес. был арестован Володя Рыжковский. Его предал его начальник из Укопспилки. Володя работал шофером, перебрасывал оружие и один из разведчиков группы Погодина.

(т. ВАКСМАН – Что из себя представляет Шитиков?)

По специальности шофер. Я его знаю с января или февраля 1942 г. Он меня заинтересовал своим поведением, своей прямотой и бесстрашием.

(т. ВАКСМАН – Где он работал до войны?)

Он работал шофером в организации автотранспорта, во время войны был в Луцке начальником гаража. Тогда мы оттуда отступали, он попал в окружение, из окружения в Боярку, и в последствии в Киев, где и остался работать.

(т. ВАКСМАН – С какого по какое существовал Ваш отряд?)

Организован в марте мес. 1943 г. Отдельные группы объединились под общим командованием и существовали до последнего.

(т. ВАКСМАН – Кто возглавлял отряд?)

Шитиков Владимир Владимирович, начальник штаба – Корницкий Николай Николаевич, комиссар отряда – Куштанов Павел Иванович, командир отдельной группы службы разведки и начальник разведки – Женя Погодин, а я был советником-начальником оперативной части, они меня называли «советником».

(т. ВАКСМАН – Где работал Шитиков при немцах?)

Работал шофером в фирме, делающей сиропы Потом ушел оттуда и включился в подпольную работу. Корницкий перестал работать за четыре месяца до прихода наших.

(т. ВАКСМАН – Как Вы попали директором Банно-прачечного комбината?)

Я работал в коммунальной системе давно. Когда вступили немцы в город, я выходил мало. Однажды встретил меня на улице Александр Романович Волк, в прошлом офицер. Когда вступили немцы, он переменился. Стал козырять своим положением. Увидел меня и говорит: «Вот я дождался, что могу сказать Вам, господин Сенкевич». Я говорю ему: «Низко кланяюсь, пан Волков». Спрашиваю: «Что будем делать?» Он говорит: «Открою свою фирму». Раскланялись. Потом вызывает меня Бута – националист.

(т. ВАКСМАН – Кем он работал до войны?)

Он работал главным инженером Дмитриевского Банно-прачечного комбината, я работал главным инженером Петровского Банно-Прачечного комбината. Он мне говорит: «Будь моим заместником или будь директором Петровского Банно-Прачечного комбината». Я говорю, что это мне дело не подходит. Он спрашивает «А что тебе подходит?» Я говорю, что сам найду. Вот я и сел на Дмитриевский Банно-прачечный комбинат. Это было в октябре мес. 1941 года.

(т. ВАКСМАН – Как происходило оформление на работу?)

Не знаю. Никуда не вызывали, никаких анкет я не заполнял и не писал. В последнее время, когда был немецкий шеф, то я заполнял анкету, все они у меня, а также анкеты, автобиографии и фотокарточки рабочих фабрики находятся у меня. Все они были закопаны в землю, а когда пришли наши, то были откопаны.

Разговор с тов. Ваксманом записан на тридцати одной странице.

16 августа 1944 г.

                                                                                 (подпись)                                 (Сенкевич В.Н.)