Документи

Книга 2 | Том 1 | Розділ 1. Діяльність німецьких і місцевих каральних органів в окупованому Києві
Книга 2 | Том 2 | Розділ 1. Українське національне підпілля в окупованому Києві. Боротьба і загибель
Книга 2 | Том 2 | Розділ 2. Радянське підпілля в окупованому Києві. Боротьба і загибель
Книга 3 | Розділ 1. Життя киян у 1930-ті – на початку 1940-х рр.
Книга 3 | Розділ 4. Діяльність окупаційної влади й місцевого адміністрації у Києві. Національний, релігійний і культурний аспекти. Ставлення до населення й військовополонених. Пропаганда й практика

Витяг із «Донесення з окупованих східних територій № 37» поліції безпеки і СД з інформацією про події на території України

15 січня 1943 р.

Текст (рос.)

 

Шеф полиции безопасности и СД

Штаб командования

 

Берлин, 15. I.1943 г.

 

 

 

Донесения с оккупированных восточных территорий

№ 37

 

 

 

 

 

 

 

В запросах просьба ссылаться

на указанный выше порядковый номер донесения

 

[…]

 

А. Противник и оперативная работа.

Бандитизм.

[…]

На территории подведомственной начальнику полиции безопасности и СД Киева были развернуты нелегальные организации благодаря умелым установкам организаторов, состоящих исключительно из людей НКВД. В ходе акции было арестовано 22 человека.

Для руководства нелегальными организациями был задействован пресловутый среди Вермахта, тайной полевой полиции и жандармерии, разыскиваемый многие месяцы руководитель банд, ненадёжный во многих сферах, к захвату которого повторно были назначены огромные подразделения Вермахта.

Василий Вараков1 , родился 23 января 1900 года в Озмеричах под Ярославлем, на основании своего членства в партии с 1924 года посещал школу ГПУ в Москве, был назначен при Советах шефом районного отделения НКВС в Обухове, Звенигородке и Переяславе (Киевская область). Благодаря высоким заслугам еще в Обухове он был повышен до звания лейтенанта государственной службы безопасности НКВД и в марте 1941 был приглашен в Москву, где он был назначен исполняющим обязанности шефа строительного отряда НКВД, строившего аэродром под Киевом. К началу войны он уже был исполняющим обязанности командира полка в звании майора. Этот полк был разбит под Остром. Его попытка достичь линии русского фронта не удалась, и он попал в немецкий плен под Яготином. При перевозке его из Житомира в Шепетовку он бежал и нашел убежище в Обухове у товарищей-единомышлеников. Пользуясь случаем, он собрал штаб из своих бывших сотрудников, которым дал поручение собирать в банды всех членов партии, коммунистических активистов и сочувствующих бандам элементов. Вараков сам отправился в конце января 1942 года в Киев, восстановить связь между нелегальными организациями рабочих, что все-таки ему не удалось. Он опять вернулся в Обухов, где и занялся организацией банд. Он руководил в мае 1942 года различными разбойными нападениями на полицейские участки в Триполье и там освобождал членов бандитских формирований. В этом случае бандиты бросили в местную жандармерию 3 ручные гранаты и разоружили полицейского, похитили его, истязали, и позднее Вараков приказал его зверски убить.

В начале июня 1942 года банда была разбита в больших боях с полицейским батальоном. Варакову, однако, удалось скрыться. Он бежал в Киев и присоединился там к немногочисленной группе активистов, которая была организована в декабре 1941 года.

Вараков организовал изготовление и распространение листовок, в которых доверительно сообщалось населению о том, что Красная армия будто-бы превосходит немецкую армию, и что потери немцев больше, чем в Красной армии. Bз-за отсутствия технического оборудования нелегальная работа не развивалась должным образом. Вараков почувствовал угрозу своей жизни из-за деятельности полиции безопасности и решил оставить Киев, чтобы перейти линию фронта. Этому препятствовал его арест и ликвидации всей нелегальной организации.

[…]

Украинское движение сопротивления.

В Рейхскомисариате Украина, а также в Генерал-губернаторстве было захвачено много напечатных типографским способом брошюр нелегальной Бандеровской группировки из серии, посвященной недавно застреленному в Киеве руководителю бандеровской ОУН Дмытру Мырону. Брошюра, содержащая портрет Мырона, имела целью создать из расстрелянного партийного лидера ореол национального героя. В брошюре сказано следующее:

«Польская тюрьма его не сломила. НКВД не поймал его в свою петлю, он пал в борьбе против немецких империалистов, которые жестоко оккупировали Украину. Германия, которая выдает себя за союзницу и освободительницу, не хочет видеть Украину самостоятельной и объединенной, она не хочет, чтобы существовало украинское государство, она хочет превратить Украину в свою колонию и превратить украинский народ в крепостных и рабов. Всё же ещё нет никого, кто одел бы оковы свободолюбивому украинскому народу.

Он всегда боролся и будет продолжать борьбу против всякого, кто хочет его поработить. Украинский народ завоюет в борьбе самостийное украинское государство вопреки желанию всех империалистов, которые хотят забрать богатые украинские земли. Пусть немецкие оккупанты упиваются результатами своих убийств.

Однако, ослепленные победами на всех фронтах, они не видят, что своей сумасшедшей политикой угнетения, насилий и убийств они придут к собственной катастрофе. Борьба, которую мы теперь ведем, есть борьба всего украинского народа за украинское государство, за честь нации, за достоинство и лучшую жизнь людей».

Среди украинского населения в районе Ясло2 на деревьях, заборах, телеграфных столбах были приклеены листовки нелегальной Бандеровской группировки, произведшие значительную сенсацию. Листовки помещали позиционные вопросы банды. В них имелось следующее высказывание (пояснение):

«Поляки и большевики могут прикидываться партизанами столько, сколько они хотят, это нас не интересует, когда острота партизанской борьбы направлена не против нас. Область большевистской партизанской деятельности - отчасти украинская земля. Партизаны не в Москве, не в центре. Сталин и Сикорский преднамеренно выбрали для этой цели нашу область. Они предвидели, что немцы обезоружат население. Сталин и Сикорский хотят русское и польское население уберечь от немецкого возмездия. Они хотят, чтобы мы, украинцы, оплатили счета за выходки их партийных опекунов. Все усилия Сталина, поднять на борьбу против немцев в рядах партизанов, не имели успеха. Народ поднялся на борьбу за самостоятельность благодаря выступлениям ОУН. Этого всего не остановила немецкая карательная экспедиция новыми репрессиями, сжиганием деревень, расстрелом безоружных жителей Украины. Таким способом они хотят нас уничтожить.

Какую позицию мы должны занять по отношению к партизанской борьбе?

Мы должны иметь в виду лишь украинский интерес.

Мы боремся за украинское государство, а не для иностранного империализма. Мы должны беречь наши силы, мы так считаем, что война движется к своей завершающей фазе, и мы имеем возможность борьться и создать украинское государство. Для нас враг каждый человек, который поддерживает интересы Москвы или Берлина. Мы враждебно настроены к партизанам и по этой причине боремся с ними. Наше время еще не пришло. Вы должны стать с нами под знамена ОУН и их политическое руководство. Не обмен одной оккупационной власти на другую, а независимость как цель; не партизанская борьба, а национальная освободительная революция украинских масс».

В дальнейшем ходе акций против нелегальных группировок Бандеры государственной полицией Вены были арестованы следующие деятели:

Ярослав Штан(ь)ко, 20.11.1914 г. р. и

Евгений Гарабач, 03.01.1915 г. р.3.

Государственной полицией Оппельна были подвержены аресту следующие функционеры нелегальных Бандера-групп:

Стефан Борщовський 28.11.1911 г.р.

Олександр Бабич 5.09.1914  г.р.

Петр Горохвянка 11.07.1913  г.р.

Теодор Клек 24.03.1916  г.р.

Ендрошин 18.12.1913  г.р.

Пилип Бобошко 15.07.1916.  г.р.

Николай Дрегус 10.05.1916  г.р.

Василий Парфемук 04.04.1919  г.р.

Ваврик Романчук 10.08.1921 г.р.

Роман Тустановский 07.01.1916 г.р.

Подразделения государственной полиции Ганновера арестовали до сих пор всего 55 человек за особо активную деятельность в интересах нелегальной группы Бандеры. Семеро их них тем временем освобождены; трое покончили с собой. Среди арестованных есть:

Матвей Шалавага (окружной руководитель Ганновера) род. 13.03.1913 г.р.

Василий Повщак (районный руководитель трёхчленных групп) 09.02.1923 г.р.

Павел Когут (районный руководитель) 16.06.1923 г.р.

Стефан Климус (руководитель пропаганды и рук. групп в Гильдесгайме) род. 18.01.1922 г.р.

Василий Баран (районный руководитель и казначей разных групп) 15.03.1922  г.р.

Стефан Прокопяк (районный руководитель) 30.12.1923  г.р.

А также руководители групп:

Михаил Лалак 15.01.1917  г.р.

Йосиф Лесик 27.03.1920  г.р.

Николай Сеник 27.03.1920  г.р.

Григорий Шучман 20.01.1920  г.р.

Ярослав Пришляк 14.08.1918  г.р.

Владимир Макар 12.03.1923  г.р.

Володимир Ирхар 1924  г.р.

Стефан Хавтур 05.01.1915  г.р.

Андрей Васков 24.09.1916  г.р.

Антон Ботюк (наложил на себя руки) 17.08.1923  г.р.

Михайил Клепак (был курьером) 07.02.1912  г.р.

 

Б. Сферы жизнедеятельности.

Высшая школа и наука в Советском Союзе.

(Обсуждение результатов доклада группы армий «Центр»)

 

[]

За соблюдением партийной линии следили главным образом «активисты» из числа комсомольцев, которые часто вступали в спор с лекторами, в особенности с преподавателями политических дисциплин, прямо на занятии. Подобным образом особенно старались отличиться евреи, своей казуистикой нередко ставившие преподавателя в тупик.

Сообщается также и о вмешательстве политических организаций во внутренние учебные и административные дела вузов:

Профессор института радиотехники в Москве был вызван на собрание партийной организации этого института и обвинен в том, что он излишне строго подходит к оценке успеваемости своих студентов.

 

Официальной связи между комитетом комсомола или партийной организацией вуза и НКВД, по всей видимости, не существовало; тем не менее, компетентные лица убеждены в том, что среди студентов и профессоров было значительное число тайных агентов НКВД.

Поддержка учащихся и молодых талантов в Советском Союзе.

Первоначально посещение начальных и средних школ, техникумов, рабфаков и вузов было бесплатным; более того, если доход родителей был ниже определенного (сравнительно высокого) уровня, студентам рабфаков и университетов регулярно выплачивалась стипендия.

Размер стипендии зависел от конкретного университета (в Москве он, как правило, был большим, чем в провинциальных городах), а также от года обучения.

Напр., в медицинском институте г. Смоленска размер стипендии для студентов первого курса составлял 125 рублей в месяц, второго и третьего курсов — 150 рублей в месяц, четвертого курса — 175 рублей в месяц, пятого курса — 200 рублей в месяц. В одном из московских технических институтов ставки стипендий колебались в пределах 145–210 рублей.

 

Для заслуженных партийных, комсомольских и профсоюзных работников было предусмотрено небольшое количество так называемых «сталинских стипендий», составлявших около 500 рублей в месяц.

Студенты, родители которых были иногородними, могли бесплатно или за небольшую плату (назывались суммы от 5 до 15 рублей в месяц) поселиться в общежитии. Общежития эти в общем представляли собою добротное, не лишенное известного комфорта жилье с комнатами на 4–8 человек.

При вузах, как правило, существовали студенческие столовые, в которых студенты могли питаться по достаточно низким расценкам.

Даже не получая денег от родителей, студент мог прожить на стипендию — правда, лишь в том случае, если при этом он до минимума сокращал свои потребности и отказывался от любых развлечений. Впрочем, бóльшей часть студентов все же помогали домашние иногда деньгами, а чаще продуктовыми передачами.

Со своей стипендии студент должен был подписаться на облигации государственного займа (принято было выделять на эти цели один месячный заработок), а также уплатить взносы в фонды профсоюза, комсомола и прочих организаций. Иных дополнительных расходов не существовало; амбулаторное и стационарное лечение было бесплатным для всех.

В октябре 1940 года прежняя политика в отношении вузов претерпела, как уже упоминалось выше, серьезные изменения: обучение в трех старших классах средних школ стало платным, рабфаков же к этому моменту и без того почти не осталось. Одновременно были практически полностью ликвидированы стипендии для учащихся вузов, выплачивавшиеся отныне лишь в исключительных случаях — «студентам, сдавшим все экзамены на «отлично», приравненным к ним активистам — членам комсомола и партии, а также детям инвалидов»4.

Введение платы за обучение (в вузах — от 300 до 400 рублей в год), а также — что еще важнее — упразднение стипендий не позволили многим студентам продолжить учебу. Другим удалось устроиться на полставки счетоводами, бухгалтерами, чертежниками или, напр., подсобными рабочими — и, получая помимо заработка родительскую помощь, все-таки завершить образование.

Отмену бесплатного образования пропаганда аргументировала тем, что в Советском Союзе работа якобы стала настолько доступной и высокооплачиваемой, а общий уровень жизни — таким высоким, что дальнейшее назначение стипендий всем учащимся без исключения представляется неоправданным, да и плата за школьное образование вряд ли потребует от кого-либо чрезмерных жертв.

Действительное же основание для подобных шагов следует усматривать в том, что часть средств, ранее выделявшаяся на учебные цели, теперь стала использоваться для подготовки к войне. Кроме того, наплыв желающих учиться сделал возможной ситуацию, когда бы потребность вузов в студентах можно было покрыть за счет детей новой, хорошо обеспеченной финансово советской интеллигенции. Наконец, в том же 1940 году был создан новый тип учебных заведений — ремесленные училища, в которые также планировалось перенаправить часть потока студентов5.

Несмотря на то, что неожиданное сокращение расходов на образование, лишившее многих студентов, которые перешли на последний курс, возможности завершить обучение, вызвало недовольство у учащихся и преподавательского состава, а официальное его обоснование было признано лживым, хлопотать о смягчении принятого решения — напр., о сохранении прежнего порядка для студентов выпускных курсов, — не решался никто: постановления правительства не обсуждались.

Подготовка доцентов.

Советские вузы были задуманы как учебно-исследовательские учреждения, поэтому по завершении периода военного коммунизма от доцентов вновь стали требовать, чтобы они занимались самостоятельной научной работой. Необходимо отметить, что в первые годы после большевистской революции вузовским преподавателем мог стать каждый, кто имел подходящие убеждения; профессиональная квалификация при этом в расчет принималась. Когда же обнаружилось, что беспорядочная раздача профессорских должностей имеет своим следствием радикальное сворачивание научной работы, присвоение звания доцента вновь было поставлено в зависимость от подачи претендентом научной работы, оцениваемой государственной комиссией. В 1940 году одновременно с переподчинением вузов профильным народным комиссариатам каждым народным комиссариатом было сформировано по одной такой комиссии. Работе комиссий, однако, недоставало профессионализма, поскольку в большинстве своем их члены были не учеными, а партийными или административными работниками. Через несколько лет комиссии были распущены, а функция контроля над подготовкой молодых преподавателей вузов перешла к недавно основанной «Академии наук».

В соответствии с директивами, разработанными Академией наук, подготовка преподавателей высшей школы осуществлялась следующим образом:

После сдачи выпускных экзаменов и получения диплома о высшем образовании будущий доцент должен был пройти обучение в так называемой аспирантуре, т.е. несколько лет заниматься научной работой в качестве ассистента профессора. Параллельно он должен был сдать экзамен — так называемый «кандидатский минимум», включавший в себя политические дисциплины (марксизм-ленинизм, диалектический материализм, политэкономия), а также избранную аспирантом специальность.

После 3- или 4-летней ассистентской работы аспирант мог подать свою «кандидатскую диссертацию»; ее прием и последующая успешная защита в присутствии ученого собрания давали ему право на получение степени магистра и звания «кандидата (медицинских, химических, экономических и т.д.) наук». Когда новоиспеченный кандидат получал академическую нагрузку, его должность уже именовалась «доцент».

Для получения степени доктора наук необходимо было подать и защитить еще одну, более объемную, научную работу. Доктор наук имел право, не подавая очередной диссертации6, быть приглашенным на кафедру и работать там уже в должности профессора.

Преподаватели старой школы из-за своих убеждений, как правило, не признавали коммунистического учения. С этим обстоятельством в большинстве случаев считались: если беспартийные ученые подчинялись заведенному порядку и не критиковали линию партии, им позволяли спокойно работать, доверяя более молодым «политическим» ученым, для подготовки которых в Москве некоторое время существовал «Институт красной профессуры», чтение сугубо политических дисциплин («основы марксизма-ленинизма», диалектический материализм, политэкономия и т.п.), а также тех курсов, материал которых должен был подаваться в политико-мировоззренческом ключе (напр., истории от начала Французской революции до современности, биологии, психологии и др.).

После упадка, имевшего место непосредственно после революции, научный уровень советских вузов, по сведениям специалистов, существенно возрос, особенно в последние годы. Наиболее крупные институты и университеты вполне соответствовали общеевропейскому уровню. Среди профессоров старшего поколения было много известных ученых, а вот о молодых вузовских преподавателях отзывы поступают куда менее благоприятные: по информации заслуживающих доверия источников, приблизительно половина ассистентов и молодых доцентов оказалась непригодна к работе преподавателя высшей школы.

Управление научной деятельностью.

В Советском Союзе «Академия наук» исполняла функции высшего, центрального управления научных исследований и потому оказывала существенное влияние на ход научно-исследовательской работы в университетах и прочих высших учебных заведениях. Одним из инструментов подобного влияния был контроль над постановкой научных тем: план-проспект любой научной работы подавался на рассмотрение совета факультета, который, руководствуясь указаниями «Академии», одобрял или отклонял (изменял) избранное направление исследования. Указания эти, как и прямые заказы на проведение исследований, исходившие от Академии или иных ведомств, напр., от совета по защитам, передавались вузам через профильные народные комиссариаты. Помимо того, Академия могла назначать исследовательские задания молодым преподавателям вузов, проходившим здесь соответствующую подготовку.

Отрабатывая практические навыки в вузовских лабораториях, студенты тем самым подключались к решению отдельных задач масштабной исследовательской работы, которой по поручению вышестоящих органов занимался заведующий лаборатории.

Задачи, ставившиеся и решавшиеся в дипломных работах студентов технических вузов, тоже могли считаться теоретическими лишь до известной степени. Очень часто в работах содержались расчеты и чертежи реально проектировавшегося оборудования (или отдельных его деталей), необходимого государственному плановому органу или самомý народному комиссариату.

Согласно имеющимся сведениям НКВД не оказывал непосредственного влияния на управление научной деятельностью. Тем не менее, опрашиваемые и здесь уверены в том, что некоторые сотрудники народных комиссариатов и «Академии наук» были доверенными людьми НКВД и писали доносы на лиц, занятых в научной сфере.

Из слов всех опрашивавшихся можно сделать вывод о том, что развитие школьного дела и — в особенности — системы высших учебных заведений в Советском Союзе, без сомнения, представляло собою значительный шаг вперед по сравнению с царской Россией и может быть охарактеризовано как большое достижение даже на фоне европейских культурных наций. Улучшение ситуации по сравнению с временами царской России было столь разительным, что самым естественным образом, помимо влияния массированной большевистской пропаганды, превозносившей успехи новой культурной политики, стало объектом признания и даже известной гордости русского населения.

По этой причине лица, знакомые с данным кругом вопросов, считают неудивительным тот факт, что, когда немецкие опросчики спрашивали о положительных изменениях, которые принесла русскому народу власть большевиков, им неизменно указывали на состояние дел в образовательной сфере, этим, как правило, и ограничиваясь. Даже те из русских, кто абсолютно не приемлет большевизм и относится к нему враждебно, не без гордости говорят о повсеместно распространившемся ныне «просвещении» русского народа, которым тот обязан советской школьной системе.

ЦДАГОУ, ф. 57, оп. 4, спр. 178, арк. 1-30