Профессор д-р мед. А.М. Зюков Киев. ул. Энгельса 21 кв. 1.

1943–27–ХІ.

 

В комиссию по расследованию зверств немецкой оккупации.

 

Вскоре после оккупации Киева, когда население было уже в достаточной мере терроризировано массовыми расстрелами, немецкий гарнизонный врач Риховский собрал врачей города и приказал, чтобы все оставаясь на своих местах, приступили к работе и строго исполняли приказания немецкого командования, особенно в области борьбы с заразными заболеваниями. Заведующим гор. здравоохранением был назначен д-р Сенгалевич (вскоре он был расстрелян), кот. по его словам не мог проявить никакой инициативы, а должен был лишь слепо подчиняться распоряжениям немцев, которые беспощадно обирали больницы и аптеки вывозя все, что там оставалось мало мальски ценного и необходимого для организации мед. помощи населению.

В холодных помещениях с выбитыми стеклами открылись поликлиники без медикаментов, перевязочного материала и инструментария. В Октябрьскую больницу, где я тогда работал, сотнями свозили больных и раненых военнопленных – все они были крайне истощены, многие опухли от голода. Босые, раздетые, голодные, часто с отмороженными ногами, с тоской и ужасом в глазах, они представляли страшную картину.

В жару, покрытые тифозной сыпью и мириадами вшей они ждали от нас хлеба, тепла и помощи.

Но в больнице не было ни дров, ни продуктов, ни медикаментов – больных укладывали по трое на одном матраце на полу и накрывали тряпьем или другим матрасом. Температура не подымалась выше 0°.

Когда обращались за помощью к немецким руководителям здравоохранения, то получали один ответ: «теперь война – у вас есть горячая вода, можете напоить своих больных – этого для них будет достаточно».

Мало кто мог выдержать такой лечебный режим немецких «вызволителей» и по утрам десятки трупов выносили из отделений.

Иногда в больницу приходили какие-то женщины в стоптаных валенках и рваных полушубках, они приносили в ведрах «кондер», т. е. суп из пшена и картофеля со следами жира. Это Приорка и Куреневка (предместья Киева) делились своими последними запасами с нечастными пленниками. Кто были эти женщины, по чьей инициативе делали они это святое дело – я не знаю, скажу лишь, что многих они спасли от голодной смерти. Но все же это, конечно, были крохи, которые нельзя было распределить между всеми.

В конце января ([19]41 г.1) героическими усилиями администрации больницы в палатах и коридорах кое-где были установлены старые железные печки – едкий дым наполнил воздух, стены покрылись каплями влаги, слезами стекавших с грязных, закопченных стен. И только в вестибюле мраморный амур среди разбитого фонтана один являл собой призрак прошлого величия, некогда шикарного «бывшего акушерского отделения».

По соседству, в терапевтической клинике, расположилась какая-то немецкая санитарная команда. Днем они били и растаскивали остатки имущества клиники, а по ночам пьянствовали и орали свои песни. Унтер-офицер этой команды по фамилии Кох придумал себе добавочное «развлечение»: пьяный он вламывался в отделение для военнопленных с палкой в одной руке и пистолетом в другой – он избивал беспомощных больных. Справиться с ним не было сил, заявили жалобу по начальству и получили ответ: «Коха нельзя привлечь ко взысканию, т. к. он очень хороший строевик – он мстит большевикам. За убийство брата на войне».

Начальство понимало и разделяло чувства «доблестного строевика». Разбитые двери закрывали досками и на ночь дежурные по отделению баррикадировали все входы. Избиения прекратились.

В феврале [19]42 года в бывшей больнице имени Шевченко устроили немецкий лазарет для военнопленных и все они были туда переведены. Октябрьская больница опустела: в ней остались опухшие от голода бездомные и старики, за которыми некому было ухаживать. С больных приказали взимать по 20 руб. в сутки за лечение. Несмотря на это общее положение мало изменилось к лучшему.

В конце марта, или в начале апреля, без всякого предупреждения жалкое существование. И том апрельское солнышко и свежие листочки мая в прекрасном давали некоторое (слово неразборчиво).

В то время как медпомощь для русско-украинского населения находилась в полном загоне пренебрежением «Nur fur Deute» (только для немцев) открывали богатые больницы, поликлиники и аптеки (лечебница на Пушкинской 22 и на Павловской, поликлиника и аптека на Красноармейской ул.). Там было все: уход, диетическое питание украинскими продуктами, белоснежное белье, награбленное в наших больницах, инструментарий и оборудование того же происхождения к многочисленным патентованным средствам в блестящей упаковке.

Украины могли погибать от крупозного воспаления легких, менингита или дизентерии в то время, когда запасы специфического средства для лечения этих болезней (suetidin) хранились в недрах немецких аптек. Нам этих медикаментов не давали, они нужны были немецким препаристам. Все для немцев – они высшая расса!

Украинским врачам было запрещено лечить не только рейхсдейтше, но и фольксдейтше, т. е. киевских немцев проживавших здесь многие десятки лет. Нечего говорить о том, что из немецкой аптеки по наших рецептам лекарства не отпускались.

В обычных городских аптеках нужно было достать только пиретрум – порошок от блох, карболен (уголь) и кое какие препараты из лечебных трав. Даже Agna desticlaxa была дефицитным предметом – ее заменяли Agna pontana, т. е. водопроводной водой.

В 1943 году всем врачам больниц и поликлиник, равно как и принимающим на дому, было запрещено под страхом тюремного заключения выдавать какие бы то ни было врачебные удостоверения. Нельзя было писать, что человек болен, что он перенес недавно тяжелую операцию, что он нуждается в помощи. Наши свидетельства мешали немцам угонять людей в «рейх» (Германию) на каторжные работы и превращать их в рабочий скот в Киеве.

Руководитель здравоохранения при Генералкомиссариате д-р Гроскопф заявил как то группе профессоров: «я удивляюсь почему вы к нам так мало обращаетесь, мы вас защищали и без нас (т. е. отдела здравоохранения) было бы гораздо больше арестов.

Не знаю как сильна была защита г-на д-ра Гроскопфа, но вот далеко неполный список врачей погибших от руки немецких оккупантов.

1. Д-р Ф. Н. Сенгалевич до войны ординатор инфекц. больницы. При немцах первый зав. здравоохранением горуправы. Арестован на службе. Странная судьба этого человека: уже много лет он составлял «Некрополь медичний», т. е. список выдающихся врачей города с указанием как и когда умер и где похоронен. Сам он погиб неизвестно как, – говорят его труп нашли в Голосеевском лесу.

2. Д-р Холин А. А. санитарный врач – арестован и погиб в конце [19]41 или начале [19]42 года.

3. Д-р Рабинович Семен – хирург, врач Окт. б-цы – погиб в [19]42 г.

3. Проф. Беньяш – микробиолог, погиб в 1941 г.

4. Д-р Иоселевич Д. О. сан. врач, погиб в 1942 г. (или [19]43?)

5. Д-р Дукельский известный педиатр погиб в 1943 г.

7. Д-р Лазуренко А. С. – хирург, б. ректор Мединститута при немцах, погиб в 1943 г. (арестован и не вернулся).

8. Кучеренко Б. П. при немцах занимал кафедру Патолог. анатомии, погиб (арестован и не вернулся) в 1943 г.

9. Проф. Лозинский отправился люминалом, жена повесилась в ноябре 1943 года, не желая эвакуироваться с немцами.

Этот список далеко не полон, в нем отсутствуют фамилии расстрелянных врачей в Бабьем Яру и расстрелянных пленных врачей взятых под Борисполем. О них я знаю только по слухам, но более или менее точных сведений у меня к сожалению нет.

• О медобразовании:

В период немецкой оккупации первым открывшимся в Киев ВУЗом был Мединститут; в дальнейшем кроме него функционировали Гидромелиоративный Институт делавший выпуск студентов и Сельскохозяйственный Институт превращенный в сел. хоз. школу.

Трудно сказать какими соображениями руководствовались немцы, открывая Мединститут, вероятно они хотели подготовить кадры низкопробных врачей для обслуживания лагерей украинцев взятых на каторжные работы в Германию.

Во всяком случае, несколько мне известно, ни один из врачей окончивший КМИ при немцах не был ими взят для обслуживания войсковых частей. Для этого они в принудительном порядке забирали врачей со стажем в 10–15 лет.

Открылся Мединститут в конце ноября 1941 года - директором был назначен бывший ассистент факультетской хирургической клиники д-р А. С. Лазуренко. Хотя он и назывался «директором», но в сущности не мог решить ни одного мало мальского важного дела без немцев. Он был слепым исполнителем их распоряжений и приказаний. Всеми делами Мединститута руководил бывший русский эмигрант заместитель Гроскопфа доктор Новосельский.

Были собраны остатки студентов медиков различных институтов державшиеся так или иначе Киева. Преподавательский персонал составили из оставшихся профессоров, доцентов и врачей оставшихся в городе.

В основу преподавания была положена по началу советская программа. Однако учение было далеко не по советски и немецким командованием строго было приказано, чтобы студенты никогда и нигде не собирались группами больше чем по 10 человек. Лекции читать было запрещено; обучение должно было вести «чисто практически у постели больного».

В клиниках в Октябрьской больнице, состояние кот. я уже описал, студенты и преподаватели не снимая пальто становились у постели больного с головой укрытого матрасом и щелкая зубами от холода вели беседы о каком-нибудь плеврите или пороке сердца не видя и неисследуя больного.

Не было ни микроскопов, ни лаборатории, ни книг, ни учебных пособий. Это была жалкая карикатура на обучение и конечно, никаких основательных знаний студенты при таком способе преподавание получить не могли.

После занятий студенты и профессора бежали в холодный подвал канцелярии мединститута, где можно было достать горячий суп из пшенной сечки и мерзлой картошки «б. х.» (без хлеба).

В весеннем семинаре разрешили лекции, но это мало помогло делу, так как читать приходилось с середины курса в то время, как начало дисциплины при «практическом методе» вовсе не было усвоено студентами.

Однако фактически руководитель Мединститута Новосельский не унывал. Под его председательством и при его непременном участии была учреждена «квалификационная комиссия» в которой между прочим экзаменовались студенты выпускники и получали звание врача.

В задачи этой комиссии входило также установление квалификации врачей, фельдшеров, акушерок, и д.р. медработников. Прежде чем попасть на экзамен в эту комиссию испытуемый должен был подать в Генералкомиссариат тому же Новосельскому длиннейшую анкету о своем звании и происхождении и документально доказать, что в его роду в 3-х поколениях не было евреев.

На комиссии иногда присутствовал «фюрер» киевской медицины д-р . Гросскопф – молодой здоровый немец с физиономией приказчика из галантерейного магазина. Держал он себя очень заносчиво и к русским профессорам относился с явным презрением. Коричневая сорочка и свастика в петлицах показывали, что он партийный фашист. По-видимому Гросскопф состоял сотрудником Гестапо, так как при аресте д-ра Лазуренко он руководил обыском в его квартире. Он присутствовал на казнях и сам дострелил оборвавшегося из петли повешенного. Врачи избегали сталкиваться с Гросскопфом так как боялись нарваться грубость и оскорбление. Новосельский был доступнее, но и он позволял себе в комиссии стучать кулаками по стулу и кричать даже на женщин врачей.

О постановке дела в других вузах я знаю только понаслышке – слыхал, что особенно тяжело жилось студентам сельскохозяйственного института, которые подвергались даже избиениям.

Это говорил мне один из моих пациентов агроном, сын которого учился в этом институте и был избит немцем-директором.

Средние школы были закрыты, функционировало только несколько 4-х леток – немцы считали, что такого образование более чем достаточно для украинцев.

Оставленные без надзора дети околачивались по базарам и торгуя спичками и папиросами получали там «образование и воспитание».

Летом 1942 г. студенты медики были распущены на каникулы и тотчас все посланы на сельскохозяйственные работы – это называлось «фамулатура». В июне-июле начался набор новых студентов на 1-ый курс – было сказано, что принятый в Мединститут освобождаются от посылки в Германию и поэтому желающих поступить было очень много. Принимали легко и набрали что-то около 1000. Непонятно было как справиться учебная часть с такой массой народа при жалких ресурсах Института. Все принятые на 1-ий курс тотчас разбивались на группы и посылались на работы, главным образом на село.

Осенью после возвращения с работ всем студентам мединститута было приказано собраться и какой-то чин из Генералкомиссариата объявил, что они в течении кажется 48 часов должны приготовиться к отправке в Германию на работы. От поездки на эту каторгу освобождался только 4 и 5 курс.

Эта грандиозная провокация немцам все-таки не удалась, ибо несмотря на угрозы, различными карами, студенты разбежались за пределы Киева и в Германию уехало очень мало.

Мединститут переименованный «Полимедикум» был закрыт и на этом, кончилось бесславное существование.

Таким образом открытие Мединститута вовсе не являлось заботой немцев о создании кадров украинских врачей, а было лишь очередной провокацией.

В лагере на Львоской улице, куда собирали народ для отправки в Германию на каторгу мне бывать не приходилось. О тех ужасах, которые там творились могут дать точные сведения побывавшие там живые свидетели которых в Киеве найдется, вероятно, немало.

Со слов очевидцев знаю, что зимой 41 года в лютый мороз и метель по Крещатику гнали на расстрел группу матросов Днепровской флотилии. Все они были без обуви босые, в одних тельняшках и без фуражек, шли с гордо поднятой головой, пели Интернационал и когда прохожие бросали им хлеб и папиросы, матросы отказывались от всего, говоря, что отдайте это своим освободителям.

Все это произвело потрясающее впечатление на киевлян и о героическом поведении краснофлотцев долго говорили в городе.

Профессор, доктор медицины

А. Зюков

Киев.1943 г. 27 ноября.

Лютеранская 21 кв.1.

Секретарь исполкома Киевского Горсовета депутатов депутатов трудящихся.