Документи

Книга 1 | Розділ 3. Сирецький концентраціний табір

Спогади колишнього в’язня Сирецького концтабору К. Каспар’яна

03 вересня 2003 р.

Текст (рос.)
Я прошел Сырецкий концлагерь...

Родился я 10 мая 1921 года в городе Киеве, мои родители жили тогда на ул. Керосинной. Отец мой родом из Турции, а мать киевлянка. Учился в 67-й школе, а в 1936 г. закончил семь классов и пошел работать на завод имени Письменного, он находился на ул. Горького, потом перешел работать на завод «Ленинская кузница».

На заводе мастером цеха работал Кручинский Сергей Михайлович, муж моей тети, и я у него работал, на завод пришел еще мальчишкой. Тогда же вместе с товарищем пошел учиться на индустриальный рабфак. Ведь образование семь классов почти ничего, поэтому и пошел учиться. Но закончить рабфак не успел, помешала война. Когда началась война, то часть рабочих в армию не взяли, дали бронь. Часть завода эвакуировали, а наш цех оставили, он ремонтировал танки, и этот цех оставили как прифронтовую рембазу. К нам приезжали автомашины, мотоциклы, танки прямо с фронта, мы их ремонтировали и отправляли на фронт, поэтому все были на «броне» и на казарменном положении. Выдали нам оружие - винтовки. Днем работали, ночью дежурили вокруг завода. Ремонтировали до последнего дня обороны города, поэтому не смогли эвакуироваться.

После прихода немцев в Киев, я некоторое время нигде не работал, а где-то в конце 1941 г. - начале 1942 г. чтобы не угнали в Германию, пошел работать на завод «Большевик», там уже работал мастером цеха мой дядя, и он взял меня к себе в цех. Был и такой случай: мою маму задержали во время облавы - и держали около Сенного базара, готовили для отправки в Германию. Так как я работал на заводе, я принес аусвайс (завод обслуживал железную дорогу, и семьи железнодорожников не трогали), и маму отпустили.

На работу ходил пешком, я жил тогда на Подоле, на ул. Ярославской, шел через Куреневку, по Сырецкой улице и выходил к заводу. Расстояние довольно большое, шел больше часа, где-то часа полтора. Придешь на работу, а работать не хочется, уже устал, да и питались плохо. А работали по 10-12 часов.

20 мая 1943 г. пришел на ночную смену, а мне ребята сказали, что меня искали, а утром прямо дома арестовали дядю, Кручинского Сергея Михайловича, он был коммунистом. Почему арестовали, я не знаю до сих пор. У него был сосед, фамилии не помню, тоже коммунист, и он все уговаривал дядю, пойдем зарегистрируемся, дядя не соглашался. А сосед потом пошел и не вернулся, а вскоре арестовали и дядю. И когда мне это сказали, что мной интересовались, я решил, лучше не связываться и пошел домой, а дома меня уже ожидали, кто-то очевидно сказал, что я ушел домой. Они добрались быстрее меня, ведь ехали на машине, а я шел пешком. Меня арестовали, это было 20 мая 1943 г. Я попал на Короленко, 33. Следствия никакого. Пробыл я там, наверное, с полмесяца, сильно голодали, дошло до того, что думал, хотя бы сюда угодила бомба, чтобы погибнуть и не мучиться. Но бомба не попала, а нас вывезли в Сырецкий лагерь. Как-то нас согнали человек 50 в одну камеру в подвальном помещении, и никто не знал, что с нами сделают. Потом пришли солдаты и стали проводить санобработку, каждого отдельно, поливали нас какой-то жидкостью. У людей появилась какая-то надежда, что если проводят санобработку, значит, не убьют. И был среди нас один молодой человек, фамилия его Кацур, он с Западной Украины, он уже был в лагере, и его почему-то привозили на Короленко, 33 для доследования, или еще какие-то вопросы к нему были, я точно не знаю. И он сказал, мы будем ехать в машине, сзади в двери щелочка есть, и будем видеть, если идет сзади легковая автомашина - значит везут на расстрел в Бабий Яр, если автомашины не будет - значит везут в лагерь. Привезли в лагерь. Возле ворот автомашина (а нас везли «воронком») остановилась. Здесь располагалось их вахтштубе и ворота, обыкновенные, деревянные, обтянутые колючей проволокой. Открыли ворота, нас туда запустили, и эти варвары начали палками обхаживать, заставляя идти гусиным шагом - это так - руки вперед, на корточках. Так мы шли до вторых ворот, там еще одни внутренние ворота были, расстояние между ними где-то метров 50, может больше.

После вторых ворот нас оставили в покое и приказали идти в направлении жилой зоны, это где-то еще метров 100. Вот так пришли в лагерь. Нас ввели в жилую зону - тоже через такие же ворота, все это было ограждено проволокой в два ряда, между ними столбы и натянут провод высокого напряжения, часто так миллиметров 200 друг от друга. Жилая зона делилась на мужскую и женскую, в ней посередине дорога, по бокам которой располагались землянки. Провели в зону и начали распределять по бригадам. Сотники выбирали людей сами. Каждый из этих сотников старался взять из местных, кого-то из киевлян, те, кто из районов чаще бежали, а у киевлян - семья, далеко не убежишь. И я попал в бригаду Ивана Щекотько, сотня Морозова. Бригаду возили в город на строительство, работали мы на ул. Ленина через дорогу рядом со зданием, где до войны располагалось политуправление штаба округа, там мы строили гараж, потом разгружали баржи и кирпичи, пилили дрова. Работали на территории Киево-Печерской лавры, но мы не долго там работали, несколько дней и жили там же. Работали на складе, он находился на территории крепости, там было очень много тюков с гражданской одеждой, одежда не новая, поношенная, видимо, отобранная у населения или снятая с убитых. Тюки так аккуратно упакованы и перетянуты веревкой - мы грузили на машины, а куда их отправляли не известно, в общем вот такие разные проводились работы. Нас в город возили на машинах, дорога шла между двумя кладбищами - православным и военным, улица была мощена булыжником. Мы работали на выезде, это было проще, режим послабее, нас охраняли солдаты-голландцы - и все можно было, и мать умудрялась передать мне передачу, поддержать меня.

Был и такой случай: я и еще один заключенный работали на Печерске, пилили дрова и охраняли нас солдаты-голландцы, работали как могли, а этот человек, что работал со мной был очень больной. И как раз мимо проезжал Радомский, начальник концлагеря, я не помню на чем он ехал, на велосипеде или на машине, у него был маленький автомобильчик, типа нашего «запорожца» скорее всего все-таки на велосипеде, он почему чаще всего на нем ездил. Он остановился и подошел к нам, начал гыркать по-немецки, ругать нас, что мы плохо работаем. Я его хорошо рассмотрел - он был в возрасте, лет где-то около 50, глаза какие-то серые, водянистые, в пенсне, рожа такая здоровенная, маленькая пилоточка на нем, пистолет за голенищем. Я ему говорю, что этот больной, «кранк», а он меня со всего маху в лицо и потом говорит - 10 палок ему дай. А что делать, лег он, а мне приказал отколотить его. Я знаю, что он больной, он весь был опухший, страшно было смотреть, я его отшлепал легонько. Радомский говорит, ложись теперь ты. Я лег, он говорит второму: «Давай ты». Тот, конечно, мне лучше дал, чем я ему, а что делать.

В лагере заключенные всегда находились в жилой зоне, и когда там были люди, немцы в зону почти не входили, а старались входить тогда, когда там не было людей, когда все были на работе. Был такой случай, я остался в жилой зоне, не помню по какой причине, может, был дневальным. В лагере был помощник этого Радомского, его все звали «Рыжий», забыл его фамилию. Он пришел, когда все были на работе, и в жилой зоне практически никого не было, зашел в землянку, где была больница, вывел оттуда всех и положил рядами, подошел к каждому и выстрелил в затылок. Вообще жутко вспоминать, волосы поднимались на голове.

В лагере было 14 землянок, в первой жили сотники, во второй - евреи. Я жил в седьмой землянке. Я ходил в еврейскую землянку, там был мой знакомый - Борис Ярославский, я, чем мог, поддерживал его, делился тем, что передавала мама - хлеб, чеснок, картофель, сало и др. Был еще со мной в лагере футболист Комаров Паша. Я был с ним в хороших отношениях, заходил к нему в землянку. Их двое осталось, Комаров и Тютчев Федор. Комарова вывезли в Германию, он попал в тот этап, который вывозили в Германию, а Тютчев остался. Как он освободился, я не знаю, но я его потом встречал в городе.

Я был в бригаде Ивана Щекотько, такой хороший парень, а старостой землянки был Слакс Ян Карлович. И у нас из бригады убежал человек. Нас 20 человек бригады стояло, и расстреляли 10. И опять же, меня здесь спасла моя мама, она меня поддерживала, а выбирали тех, кто послабее. И после этого мы пошли в землянку, знаете какое настроение... А у нас в землянке был Дзюба Михаил, он пришел и начал готовить себе какой-то суп, у нас там плитка была. А этот Слакс Ян Карлович говорит ему, как тебе не стыдно, погибли люди, наши товарищи, а ты взялся баланду себе варить, в общем резко с ним так поговорил. Тот прекратил готовить, а где-то через несколько дней, вечером, часов в семь, уже начало смеркаться, приходят немцы и называют Яна Карловича и Ваню Щекотько - они были евреями, по-моему, и их кто-то выдал.

Мне ведь приходилось работать в Бабьем Яру. Нашу землянку, всю, не помню, сколько там было бригад, две или больше, утром подняли и повели в этот Бабий Яр, он с лагерем буквально рядом, выходишь из ворот лагеря и поворачиваешь и уже почти яр. Вышли из ворот лагеря и спустились в яр, он в высоту был где-то примерно как второй этаж дома, не очень глубокий, где-то около 10 метров. И вот здесь рядом с воротами, в яру, мы рыли две землянки, такие же, как на территории лагеря. Работали мы там дня, наверное, четыре, это было примерно в августе месяце, числа не помню. Дни были солнечные, стояла хорошая погода - это я хорошо помню. Мы копали ямы под землянки, грунт - суглинок, копать тяжело было, землянки располагали поперек яра, сделали навесы, но полностью не закончили. Так как мы были недалеко от ворот лагеря, очень близко, то было слышно, что там происходит - разговор, шум, все в яру было слышно. Как-то у нас был обеденный перерыв, и мы шли на обед в лагерь, а у ворот суматоха, шум, прибыл этап, откуда-то из района, вроде бы с Полтавщины, нас вывели, а их загнали в Бабий Яр. Вот там эти люди и остались, землянки уже почти готовые были.

Из лагеря два раза этапировали большие группы людей, я не знаю, куда их увозили, может в Германию, может еще куда-нибудь. А нас когда уже в Киеве было слышно артиллерийскую стрельбу, вывезли на КПВРЗ1. Там такие здания типа бараков, что там было, не знаю, нас поселили там. Мы грузили оборудование, цветные металлы и др. Все это грузили в эшелоны, и они вывозили в Германию. И оттуда мне удалось бежать. Там, на части территории, работали заключенные, а на другой части территории работали вольные. И на границе стоял туалет. Пользовались этим туалетом и мы, и они. И стоял часовой около туалета, когда там были вольные, он не пускал наших, когда были наши, он не пускал вольных. Как-то я пошел в туалет, зашел, а там вольные ребята стояли курили. Я с ними тоже закурил, потом говорю: «Ребята, а если я с вами пойду, вы не возражаете?» «А что нам, иди». И я с ними пошел, знаете в каком состоянии шел, я знаю, что сзади стоит полицейский, и в любую минуту может окрикнуть, выстрелить. Вышел, прошел через железную дорогу, мост и на Евбазе - там бабушка с тележкой шла (тогда из города жителей выгоняли) я ей говорю «Давайте, бабуля, я Вам помогу». Я эту тележку как рысак вез. На Брест-Литовском шоссе у меня тетя живет, к ней и пошел.

Дождался освобождения Киева, а в начале декабря, 13 числа, ушел в армию. Попал в 48-й отдельный гвардейский тяжелый танковый полк - это 3-й Украинский фронт, можно сказать элитный полк был, английские танки у нас были, сказать по правде, никуда не годные были. Участвовал в боях на территории Молдавии, Румынии, Венгрии. В Венгрии для меня закончилась война, в конце 1944 года, я был ранен под городом Эстергом и до мая 1945 г. был в госпитале, затем меня комиссовали - все-таки черепное ранение и дали группу. Я просил, чтобы дали третью группу, со второй не брали на работу, а надо было работать, и с 1945 г. я инвалид Великой Отечественной войны. Устроился на работу в артель инвалидов и там проработал до 1998 г., конечно это уже была не артель инвалидов, а сначала завод светотехнических изделий, потом объединение «Ватра», и потом институт авиационных технологий, оттуда я и ушел на пенсию. Работал наладчиком оборудования. Вырастил двух сыновей, есть внуки и правнуки. Правнук Кирилл, названный в честь прадеда, учится в 24-й школе, которая расположена на территории, где в годы Великой Отечественной войны находился Сырецкий концентрационный лагерь, узником которого был его прадед. Такова жизнь.

МІК
Оригинал. Компьютерный набор.