Документи

Книга 2 | Том 1 | Розділ 1. Діяльність німецьких і місцевих каральних органів в окупованому Києві
Книга 2 | Том 1 | Розділ 2. Концентраційні та трудові табори
Книга 2 | Том 1 | Розділ 3. Військовополонені в окупованому Києві
Книга 2 | Том 2 | Розділ 2. Радянське підпілля в окупованому Києві. Боротьба і загибель
Книга 3 | Розділ 6. Мирне населення в окупованому Києві. Настрої. Життя і смерть

Витяг зі стенограми розмови з Олександрою Морозовою про її повернення до Києва з початком війни

28 лютого 1944 р.

Текст (рос.)

СТЕНОГРАММА ИНФОРМАЦИИ

28 февраля 1944 г. г. Киев

 

 

МОРОЗОВА Александра Григорьевна – 1906 г. рождения, украинка, образование низшее. До войны работала секретарем по кадрам Петровского райкома КП(б)У г. Киева.

18 сентября 1941 г. по указанию Горкома партии мы выехали из г. Киева, примерно, в 12 часов дня. Доехали до Александровки и простояли там несколько дней. 20 сентября утром мы начали продвигаться вперед. Дошли до села Вороньков, а там стали двигаться кто как мог. Добрались мы до Борщей. Выходить из Борщей организованно нельзя было. Пробирались болотами, лесами и дошли до Березанского леса. В Березанском лесу полковник авиации Попов взял на себя командование и повел за собой не организованные части Красной Армии, а также гражданское население, которое шло за Красной Армией.

Примерно в это время мы встретили тов. Ивкина. У нас была попытка пойти с тов.  Ивкиным, как секретарем горкома, но тов.  Ивкин наотрез отказался, категорически заявив, что он не согласен, чтобы мы шли вместе с ним, что вообще идти большим группам нельзя, а нужно разбиться на маленькие группы и такими небольшими группами продвигаться.  Ивкин оставил нас в лесу без всякого ориентира, без конкретного указания, что мы должны делать.

Вместе со мной в группе оставались: Маругин, Одиноков, Скляренко, Левина, Вайсман. Примерно 24 сентября подошел ко мне Маругин и спросил меня – где твой партийный билет. Я ответила – у меня. Он мне сказал есть решение горкома партии о том, чтобы сейчас же все уничтожили свои партийные билеты. Я не согласилась и он мне на это возразил – значит ты не хочешь подчиниться решению горкома. Шамрило, Шевцов,  Ивкин уничтожили свои партийные билеты, я тоже уничтожил и есть приказание передать всем коммунистам, чтобы они свои партийные билеты уничтожили. Мне ничего не оставалось, я должна была подчиниться решению горкома партии. Первый листок, на котором написаны фамилия, имя и отчество я порвала, а билет закопала в лесу.

В эту же ночь мы разошлись.  Ивкин категорически возражал против того, чтобы идти большими группами. Работники горкома отделились от работников райкомов. Каждый начал искать дорогу. Наша группа, состоящая из меня, Скляренко, Одинокого, Флейшмана, Маругина, Левиной и еще какого-то Миши, фамилии его я не знаю пошла в одну сторону, а горкомовцы – в другую. Мы в лесу блуждали 2–3 дня, а затем подошли на рассвете к селу Александровка. Это было, примерно, 27–28 сентября. Была попытка обойти село и любым способом выйти из окружения, но эта попытка нам не удалась. Предполагалось, что мы просидим день на лугу, а вечером или же под утро будем пробираться дальше. Однако, в 4 часа дня немцы окружили весь лес, болото и мы очутились в окружении немцев. Когда мы – я, Маругин, Флейшман выходили из лесу, то мы видели Шамрило, Смакотину, Тимошкова, Шевцова, которых выводили из лесу. Тут же нас всех раздели, забрали все, что у нас было. Шевцова раздели почти догола, с него сняли шинель, гимнастерку, сапоги. С Тимошкова тоже сняли всю одежду. Всех нас погнали на Березань. Ночь мы провели на поле, а утром нас снова выстроили и перегнали на другое место. Поздно вечером направили нас в Яготин.

В Яготине нас разделили на две группы. Там я видела всех работников Петровского района, работников горкома, горисполкома. Встретила Полищука, Меерсона, Вайнермана, Ципенюка и др. работников. Это было уже 29 сентября. В Яготине мы пробыли не долго и нас перегнали в Сулимовку. В Сулимовке были два лагеря мужчин. Одни лагерь расположенный возле церкви, насчитывал до 10 000 наших пленных, во втором лагере, который находился за болотом с левой стороны, было – 8000 пленных. Всего в Сулимовке было 18 000 пленных.

В Сулимовке вместе со мною была Смакотина. Она была в гражданской одежде – в пальто, шапочке, с сумкой. Когда в Сулимовку приехал немецкий офицер, то он отпустил нескольких женщин, в том числе и Смакотину.

(Алидин – Кто такая Смакотина?)

– Она работала в Горисполкоме заведующим отделом социального обеспечения.

Меня задержали и очевидно потому, что я была в форме. В плену я пробыла 5 дней. Ушла я оттуда 5 октября 1941 г. Как мне удалось уйти. Многих из нас поместили в школу, которая охранялась немцами. Из школы уходили в массовом количестве. Я решила тоже уйти. И вот однажды, когда двое немцев, охранявших школу, были заняты разговором с девчатами, я и еще одна женщина по имени Тоня – ушли. Мы вышли за школу, прошли через огород и ушли. Мы пришли в село к тому крестьянину, у которого мы два дня копали картофель. У него мы переночевали, а наутро ушли. На дорогу нам дали продуктов.

Мы пошли по направлению к Яготину. Под самым Яготином мы видели, как гнали наших пленных. Из  Сулимовки  в Яготин мы ехали немецкой машиной. Выйдя из села мы увидели проезжающую машину и подняли руки. Немцы взяли нас на машину. Еще будучи в селе, нам сказали крестьяне, чтобы мы в Киев не шли, а избрали себе другое место. Немцы на машине привезли нас в Яготин и сбросили там. Мы немножко прошли и увидели снова эту же машину. Мы попросили немцев взять нас на машину, они нас взяли и довезли до самого Киева. Таким образом, 5-го октября мы вышли и 5-го же октября вечером мы уже были в Киеве.

Возле Яготина, когда гнали пленных, мы увидели среди них Маругина и шофера Шуру, который работал у нас в райкоме.

Таким образом, в Киев мы приехали 5-го октября 1941 года. По дороге мы встретились еще с 2-мя женщинами, одна из них по имени Оля предложила нам пойти к ней в Киев на квартиру ночевать. Так как моя квартира была на Подоле и ключа от квартиры у меня не было, то я решила пойти к Оле. Соседи в том доме, где жила Оля знали, что она еврейка и когда мы пришли к ней, то ее, а вместе с ней и нас, в дом не пустили. И мы остались на улице. Оля пошла к своей знакомой на улицу Чкалова 20. У этой приятельницы Оли переночевали и мы. На следующий день Оля осталась у приятельницы, а я с Тоней пошла к моей тетке, которая жила на Кузнечной 122, кв. 5, фамилия ее Вагоней. У тетки я пробыла 2 дня. Вместе со мной была и Тоня. Затем я решила пойти к себе в дом. Соседи встретили меня неплохо, но когда я ушла со двора, то, как мне потом рассказывали, там поднялась по поводу моего прихода, целая дискуссия. Особенно старался некий Козловский, который одно время работал в артели кассиром, а потом стал председателем артели и пропил эту артель в буквальном смысле слова. При немцах он занимался грабежем еврейских квартир. И вот этот Козловский поднял шумиху и заявил, что меня нужно арестовать, поскольку я была членом партии. Больше всего моих соседей смущало то, что я буду мстить за артель, и подпалю ее. Козловский был убит во время одного из налетов на гор. Киев.

Когда я пришла к себе на квартиру на второй день, то мне дворник сказал: «Тов. Морозова, предупреждаю Вас, что вчера были разговоры в отношении Вас. Будьте поосторожнее, а вообще я рекомендую Вам отсюда уйти». Этот же дворник мне рассказал, что ко мне на квартиру приходили немцы с целью ограбления ее, но он им сказал, что здесь живет украинка и они ушли. От дворника я также узнала, что ко мне приходили трое мужчин, – один в темносинем пальто, сам он низкого роста, второй в черном пальто, среднего роста и третий в военной форме. Этих мужчин, судя по описанию дворника, я никогда не знала. Из моих приятелей у меня бывал только Петя Шпитальный и несколько раз заходил Иван Игнатьевич. Больше никаких мужчин у меня не бывало. Что это были за мужчины я не знаю. Это вызвало мое подозрение, хотя я тогда имела еще очень слабое представление о гестапо.

Я решила, что оставаться на старой квартире я не могу, т. к. соседи могут меня легко предать. Я ушла к своей тетки и прожила у нее, примерно, месяц.

 

[...]

 

 

ЦДАГОУ, ф. 1, оп. 22, спр. 361, арк. 23–28.