Протокол допроса свидетеля Кукля Владислава Францевича, 1917 г. рождения, Ленинград, Фонтанка, 117. Русский, гражданин СССР. Временно проживает в г. Киеве, ул. Короленко, 5, кв. 16. Из рабочих, женат, жена Лобко Мария Севостьяновна, 1918 г.р., дочь Таня, 1941 г.р. Образование 7 классов. На военном учете не состоит, не военнообязан. В Красной Армии не служил из-за болезни — туберкулез

[...]

Вопрос: Расскажите, что Вам известно о зверской расправе немецко-фашистских оккупантов над советскими гражданами гор. Киева в период своего хозяйничанья в последнем?

Ответ: До оккупации г. Киева я работал на строительстве № 1 в г. Киеве, титул № 5.

Когда немцы подходили к Киеву, я, в числе других, администрацией был назначен работать на аварийном поезде, и когда мы стояли со своим поездом на станции Пирятин при бомбежке вражеской авиацией, я был ранен осколком бомбы в правый бок. Я пролежал больной в Пирятине недели две и, будучи больным, я не мог эвакуироваться с частями Красной Армии, а поэтому остался на оккупированной территории. (Пирятин был раньше оккупирован, чем Киев). Будучи на оккупированной территории я, немного поправившись, решил возвратиться в Киев, но не найдя в Киеве жены, я направился в село Ракитно 120 км от южнее Киева, полагая, что жена у своих родителей, где я ее и застал. Прожил я в Ракитно полтора года, т.е. по ноябрь месяц 1942 г. Когда немцы стали направлять людей в Германию и хотели меня направить, то я стал скрываться и уехал в Киев, а жену мою поймали и насильно направили в Германию, но она по дороге сумела удрать, т.е. убежать с поезда. В Киеве я скрывался около месяца. Но так как немцы усилили преследования за молодежью и стали производить систематические облавы, тогда я решил устроиться где-либо на работу и устроился благодаря знакомству в госпиталь, где лечились немецкие офицеры. В этом госпитале работал мой товарищ Володя — слесарем, и он помог мне туда поступить на работу. В этом госпитале я проработал чернорабочим три с половиной месяца. За этот период работы я с другими товарищами по работе и нашими военнопленными, работавшими в госпитале, подготовили взрыв госпиталя, т.е. корпуса, где лежали раненые офицеры, в дымоходные трубы заложили мины и осталось только произвести взрыв, но один по национальности узбек из военнопленных предал этот акт, тогда я решил убежать и скрыться, и я убежал, захватив с собой сто штук гранат «лимонок», которые мною были принесены за период работы в госпитале. При побеге я подвергся обстрелу, но благодаря тому, что я ехал на велосипеде, мне удалось скрыться. Немцы и полиция решили во чтобы-то ни стало поймать меня, имея ввиду меня за главного руководителя подготовки диверсии в госпитале. После побега я скрывался недель 5 в одной водосточной трубе на «Собачьей тропе» куда мне жена носила еду нелегальным путем. Когда уже было невыносимо сидеть в этой трубе, потому что меня заели вши, я решил по предложению жены пойти на квартиру, помыться и сменить белье, в это время гестапо и полиция рыскали по городу, ища меня и обещая, кто выдает меня получит 10 000 рублей. 27-го июля 1943 г., в ночь на 28 я вылез из трубы и нелегальным путем добрался до квартиры, но за мной, очевидно, следили гестаповские агенты. Придя на квартиру, я помылся, покушал и лег спать, но спать долго не пришлось, ко мне в квартиру ворвалось 14 человек гестаповцев-немцев и русских, работавших агентами гестапо, которые схватили меня за руки и начали избивать. При обыске ничего не обнаружили, только под подушкой две гранаты «лимонки» и забрали.

После ареста меня под усиленным конвоем в 23 человека и шести штук автомашин привезли в гестапо, где подвергли допросу, т.е. записали мои установочные данные. Затем бросили в общую камеру, а через шесть дней подвергли настоящему допросу, вопросы задавали на тему о моих связях с партизанами, чтобы я выдал партизан, предлагали мне работать в гестапо в качестве секретного агента, но я все это отрицал, тогда меня снова били, производили очные ставки с другими арестантами которые меня явно предавали, но я их не признавал.

22 августа 1943 г. меня в числе 22-х смертников, в автомашине «душегубке» привезли в Сырецкий концлагерь, где я под строгим наблюдением охраны, вместе со смертниками в одной землянке просидел трое суток и каждую минуту ожидал расстрела, но на четвертые сутки нас всех пригнали в «Бабий Яр», во всех была одна мысль, что ведут на расстрел, но оказывается нас пригнали на работу по раскопкам зарытых в яру трупов расстрелянных сов. граждан в течении с 1941–1943 г.

Когда пригнали на работу, нам заковали ноги в кандалы и заставили откапывать трупы и сжигать на приготовленных для этого печах. Печи для сжигания трупов изготовляли мы сами из каменных памятников с еврейского кладбища и решеток, которые клали на рельсы, а поверх их дрова и затем клали трупы, и каждый ряд дров и трупов обливался нефтью, специально для этого приготовленной.

Таким образом, ярус из трупов положенных на печи вырастал до 4-х метров в высоту, в длину около 10 метров и в ширину метров 5. Таких печей в яру было много 70–80 шт. (печей), в печи укладывалось от 2-х до 4-х и больше тысяч трупов. Затем поджигались, и эти печи горели целые сутки. После сжигания кости трупов разбивались трамбовкой в порошок, просеивали сквозь сито, и этот порошок рассеивался по поверхности почвы и перемешивался с землей. Кроме того, что сжигали трупы, вырытые в яру, на место сжигания привозили людей в машинах «душегубках» через каждые полчаса и сразу вынимали из кабин машин удушенных людей и бросали в огонь и сжигались. Тут также были люди разных возрастов и пола, от грудного ребенка до стариков преклонных лет. Общее количество сожженных трупов в «Бабьем Яру» по нашим подсчетам было 95–100 тысяч.

За период моего пребывания в лагере, я задался целью совершить побег, первый раз мне не удалось благодаря предательству со стороны самих заключенных, второй раз мой замысел увенчался успехом.

Во время работы по сжиганию трупов, я среди трупов нашел ключ, который к счастью подошел к замку землянки. Это я делал все сам при строгой конспирации, и узнали об этом буквально несколько человек более надежных. Совершить побег было нелегкой задачей, потому что землянка, в которой мы находились, сильно охранялась.

И все же мы в ночь на 29 сентября 1943 года совершили побег. В эту ночь я не спал, и под всякими предлогами, т.е. под видом, что заболел, сидел возле решетчатой железной двери и приспосабливался открыть замок, хотя немецкий часовой и зорко следил за дверью землянки, поминутно освещая ее фонариком. Я все же замок открыл, это было примерно в 2 часа ночи.

После того, как я открыл замок, узнали и другие товарищи, которых насчитывалось 36 человек, задавшихся целью побега. Начали расковываться и примерно около 4-х часов раскрыли двери и бросились бежать. Но спастись удалось очень не многим, только несколько человек, основная масса людей погибла под огнем пулеметов и автоматов немецкой охраны. После побега я скрывался в доме Иванова Антона Дмитриевича ул. Отделенская, 10, кв. 3 (Соломенка) недели две, затем нашел свою семью. Но с семьей был всего дня три, а затем скрывался в подвале сожженных домов на ул. Николаевской «Континенталь» (до 29 октября 1943 года), а затем я, чувствуя себя совершенно больным, направился скрытно на ст. Ракитно к матери моей жены, там я тоже не долго находился потому, что угрожала опасность, меня всегда могли поймать немцы, и я стал скрываться в лесах Таращанского района до самого освобождения этой территории Красной Армией в январе 1944 года.

[...]