СТЕНОГРАММА ИНФОРМАЦИИ

гор. Киев                                                                                                                       13 марта 1944 года

ГЕРАСИМОВА Александра Ивановна – 1918 года рождения, родилась в городе Киеве, в 1929 году вышла замуж и уехала в Ленинград, в Ленинграде прожила до 1939 uода, в 1939 году приехала в Киев в связи с тем, что не имела никаких сведений о муже, который был на фронте во время войны с Финляндией. По приезде в Киев поступила на работу в Дом Обороны сперва на должность секретаря-машинистки учебной части, затем стала секретарем Дома Обороны, а в 1940 году - заведующей спецчастью.

В 1940 году к Октябрьским торжествам я вступила в кандидаты партии.

В Доме Обороны я работала до 15 июля 1941 года.

Когда началась война и Дом Обороны выехал из Киева, я осталась в Киеве в связи с тем, что ребенок у меня был болен скарлатиной. Вообще надо сказать, что в Доме Обороны выезжали очень неорганизованно.

Оставшись в Киеве я обратилась к военкому Кировского района, он предложил мне поступить на работу в Кировский райпищеторг на должность инспектора и обещал помочь выехать из Киева, когда будет эвакуироваться райвоенкомат.

Я проработала в Кировском райпищеторге до самого отхода наших частей. Выехать из Киева я не могла, так как ребенок не поправился.

18 сентября в 10 часов утра состоялось последнее партийное собрание, где было обрисовано положение Киева и на этом собрании мы узнали, что наши части оставляют город Киев и отходят. Я обратилась к секретарю Кировского райкома партии тов. Гвоздикову с вопросом, что мне делать, ехать я не могу, так как ребенок болен. Тов. Гвоздиков предложил мне остаться в Киеве. Он мне сказал, что группа работников будет оставлена в Киеве специально для подпольной работы и я могу быть также оставлена для работы. Он назвал мне фамилии, с которыми я должна связаться. Были названы две фамилии – Ищенко и Гриценко. Это работники центрального совета Осоавиахима. Ищенко в Центральном совете ОСО работал по авиации, а Гриценко был начальником военно-морского отдела.

(АЛИДИН: Как их рекомендовал тов. Гвоздиков?)

Он мне ничего не сказал. Он мне только сказал, что указания о работе я должна получать у этих лиц, при чем заметил, что у Ищенко оставлены средства для работы. Связаться я с ними должна на Софиевской улице дом № 4, квартиры не помню. Мне нужно зайти в этот дом, найти квартиру и спросить Ищенко или Гриценко, дверь в квартиру откроет старушка и проведет меня к ним. Что это за квартира я не могу сказать, так как ничего о ней не знаю.

18-го сентября 1941 года Киев был оставлен нашими войсками, а 19 сентября в Киев вошли немцы. 24-го сентября 1941 года я похоронила сына. 27 или 28 сентября я пошла по указанному мне адресу, но там мне сказали, что Ищенко нет, Гриценко ушел в деревню. Я заходила на Софиевскую № 4 раза три и каждый раз мне говорили, что Ищенко нет, а Гриценко ушел на село и не возвращался. Это было в сентябре месяце.

В середине октября или в последних числах октября 1941 года я совершенно случайно у нас во дворе по Большой Жилянской № 1 кв. 25 встретила тов. Кулика. Он знал меня по работе Дома Обороны. У нас во дворе он остановился у Лавриненко. Когда мы случайно столкнулись, то после этого он спросил Лавриненко обо мне и попросил ее, чтобы она пригласила меня к себе. Когда я пришла к ним, то Кулик начал меня расспрашивать почему я осталась в Киеве. Я ему сказала, что осталась в связи с болезнью ребенка. Он снова начал расспрашивать, что я думаю делать в Киеве. Я ему ответила, что не знаю, что буду делать. О том, что он работал в обкоме партии я знала, потому что я несколько раз заставала его в кабинете тов. Хирюшко.

В разговоре с Куликом я назвала фамилию Ищенко и сказала, что я потеряла всякую надежду на то, чтобы встретиться с ним. Если бы я его встретила, то я бы знала, что делать. Я назвала также и фамилию Гриценко. Когда я назвала эту фамилию, то мне Кулик сразу сказал: «Вы должны остерегаться Гриценко, потому что он не наш человек». О себе Кулик сказал, что он назначен секретарем подпольной организации Печерского района и отныне я должна буду у него работать.

(т. АЛИДИН: Когда это было, в каком месяце?)

В первых числах ноября или в последних числах октября, точно не помню.

(АЛИДИН: А не позже?)

Нет, не позже ноября месяца.

(АЛИДИН: Надо установить более точную дату).

Мне очень трудно установить дату, потому что я записывать не могла, а в памяти все держать я была не в состоянии. По-моему это было в ноябре месяце. На первом свидании со мной Кулик сказал, что он секретарь подпольной организации Печерского района, а также о том, что он больше не Кулик, а Печерский и не Геннадий, а Юрий, причем и отчество у него новое, но я его не запомнила.

В тот же день Кулик дал мне задание собрать сведения кто из партийцев по Кировскому району остался, чем занимается, где находится. Следующая моя явка с Куликом была через две или три недели, я долго не могла напасть на его след. И вот когда я пришла на следующую явку, то у меня был список членов партии Кировского района. С Куликом я встретилась на той же квартире у Лавриненко. Лавриненко сейчас нет, но дочь ее и родные живут там же.

У меня был список человек на 11–12, некоторых из них я помню по фамилиям. В этом списке были: Шевченко Владимир – при советской власти он был директором райпищеторга Кировского района, Беркута Николай Дмитриевич – директор мелкой розницы райпищеторга, Городецкая – заведующая отделом Кировского райпищеторга (она была зарегистрирована в гестапо как член партии), Чилая – работник Дома Обороны, зав. гаражем, Дубовицкий или Дубовой (точно не помню) – рабочий арсенала, жил на Землянской дом № 38. Все эти фамилии я запомнила потому что это люди, с которыми я сталкивалась до войны. Это было первое маленькое поручение, которое я выполнила.

Вскоре после этого мне Геннадий Печерский, он же Кулик, предложил устроить его встречу с Шевченко. Я их свела на Бассейной ул. № 1 в доме Беркута. На этой встрече Шевченко и Беркута познакомились с Печерским.

Я знала, что у Шевченко остались большие выручки, которые он в банк не сдал. В последние дни перед отступлением наших из Киева деньги за торговлю в банк не сдавались, а непосредственно шли к Шевченко. Я сказала об этом Печерскому. Когда Печерский познакомился с Шевченко, то в разговоре с ним он стал спрашивать, где эти деньги. В дальнейшем Шевченко было предложено сдать деньги для организации. Шевченко отказался отдать деньги, он сказал, что деньги закопаны на левой стороне Днепра, куда невозможно добраться и поэтому сейчас невозможно достать их.

Второе поручение мне было дано в декабре месяце 1941 года. После того как Шевченко отказался дать деньги, он сказал, что он знает, где находятся наши склады с солью и другими продуктами, а за соль на селе можно было все достать. И вот Печерский предложил мне и Шевченко взять соль, выехать в село и достать там в обмен на соль продукты питания для работников, находящихся в глубоком подполье, для таких как Печерский и другие. В нашей организации был один шофер, который имел свою машину, звали его Николаем Николаевичем, а фамилии его я не знаю. На эту машину Шевченко достал паспорт и документы, себе он достал документ, что он заведующий снабжением столовой Укоопспилки и едет в село за продуктами для столовой. На Подоле в складе мы достали 6 мешков соли и поехали в Сквиру, где обменяли соль на муку, крупу и другие продукты. В конце декабря мы приехали в Киев. Часть продуктов мы продали, чтобы иметь деньги хотя бы на первое время. Деньги нам нужны были. У нас очень многие товарищи, оставшиеся для подпольной работы, не имели документов.  Мне предложили остаться в последний момент, а ведь были люди, которым предложили остаться для подпольной работы задолго до ухода наших из Киева, а между тем документами их не снабдили. Вот например, был у нас такой работник Лисичанский, он был оставлен для подпольной работы, но никаких документов у него не было. У нас даже не отобрали наши партийные билеты. Вместе с тем для того, чтобы получить какую-нибудь справку нужны были деньги. И вот для того, чтобы иметь деньги мы продали часть продуктов. 

В феврале месяце 1942 года мне предложили найти помещение, где бы состоялось наше первое организационное собрание. Предложил мне это сделать Печерский1 Здание было найдено где-то на Львовской, но здание это разоблачили и нужно было подыскивать новое помещение. Я помещение нашла на Зверинце на Землянской улице № 34, где проживала моя старшая сестра Скрыпник. Она жила в небольшом домике, состоящем из 3-х комнат. Вместе с ней жила ее дочь и больше никого не было. Когда я предложила эту квартиру Печерскому, то он вместе с Шевченко пошел посмотреть ее и одобрил. Они поговорили с сестрой и она согласилась, чтобы у нее в доме было собрание. Сестре был передан пароль и на этом разговор о квартире с сестрой был закончен.

22-го февраля 1942 года в 10 часов утра состоялось первое партийное собрание в квартире на Землянской улице № 34. На этом собрании я впервые познакомилась с секретарем городской подпольной организации Виктором Антоновичем, затем с Ваней Пятницким, Володей Громыко, Владимиром по кличке Высокий, вторым Владимиром, Константином и с еще одним товарищем по кличке Старик. На этом же собрании был и Шевченко, из женщин я была только одна. Был, конечно, там и Печерский.

На собрании выступил Виктор Антонович и сделал небольшой доклад, посвященный Дню Красной Армии, после доклада он говорил о задачах нашей организации на 1942 год. Была составлена комиссия для выработки плана действий нашей организации. В эту комиссию вошли: Виктор Антонович, Пятницкий и еще два человека, фамилии которых я не помню. На собрании выступили еще несколько товарищей по вопросу о наших задачах. К этому времени кое у кого было уже оружие. На собрании записали какая численность оружия в организации и кто имеет оружие. Часа в два дня разошлись. Собрание закончилось. Собрание вроде прошло благополучно, никаких последствий казалось бы не должно было быть.

(АЛИДИН: На этом собрании Кучеренко присутствовал?)

Да, на этом собрании присутствовал еще Кучеренко.

25-го февраля 1942 года снова была назначена моя явка с Печерским, но эта явка не состоялась. Я уже начала волноваться, думала, что что-нибудь случилось, раз Печерский не явился, но потом пришла связная Маруся Семенова, проживавшая на Монастырской № 4 и сказала, что Печерский не может явиться на Жилянскую и он просит, чтобы я пришла на Монастырскую 4. Дело в том, что в нашем дворе появился шофер который знал Печерского и поэтому Печерский боялся уже там появляться. Связная была у меня, примерно 3-го или 4-го марта.

8-го марта я пришла к Геннадию на Монастырскую № 4. Он ввел меня в курс событий, рассказал как подвигаются наши войска, дал последние сводки, которые были получены якобы по РАТАУ и тут же попросил меня, чтобы я продала сюрпризную коробку «Красная Москва».

9-го марта с утра я начала делать уборку, приходит ко мне одна связная, фамилии я ее не знаю, но я была с ней знакома, меня познакомил с ней Печерский, сказав, что она старый работник обкома партии.

(АЛИДИН: Какая она из себя?)

Почти совсем старуха, ей лет 60, низкого роста, ходила с палочкой, точно не помню, но мне кажется, что зовут ее Кларой. Она пришла и сказала, что Маруся Семенова арестована, поэтому я должна остерегаться. Поставила она в известность меня и Соню Лавриненко, где прежде находился Печерский.

Я не успела закончить уборку, как пришла моя старшая сестра – Скрыпник. Я показала ей сюрпризную коробку, которую мне дали для продажи. Она мне сказала – идем ко мне, там по соседству живут молодые девушки, которые может быть купят эту сюрпризную коробку. Мы пошли. Дома мы уже ее дочь не застали. В комнате все было перерыто. Дочери сестры не было, а в квартире в ожидании сидели гестаповцы. Сестру сразу, же забрали и увезли, а меня еще не трогали. При мне сделали обыск. Обыск делал гестаповец, который замечательно хорошо говорил по-русски. Он спросил меня, кто я такая и зачем попала сюда. Я держала в руках сюрпризную коробку и сказала ему – я пришла продать коробку. Когда закончили обыск, причем перерыли все, даже в огороде, то и меня увезли. Это было 9 марта.

9 марта я была арестована вместе с сестрой. Оказывается ее дочь Ольгу арестовали раньше. Я, сестра и дочь ее сидели в разных камерах. Дня через три-четыре после того как меня арестовали, меня вызвали на первый допрос. На этом допросе у меня спросили фамилию, имя, отчество, где родилась, где мой муж, член ли я партии, состав моей семья я какое отношение я имею к гражданке Скрыпник. Я сказала, что я ее сестра. Меня спросили – в каких мы отношениях и часто ли я бываю у сестры. Я сказала, что у сестры я бываю очень редко, мы с ней не ладим.

(АЛИДИН: Что вы сказали в отношения вашей партийности)

Я сказала, что я беспартийная.

У меня спросили была ли я 22-го февраля у сестры. Я сказала, что не была, что как раз в то время я была на селе, а не в Киеве. Потом спросили – знаю ли я Печерского и Кучеренко.

(АЛИДИН: Как назвали Печерского?)

  Куликом. Спросили – знаю ли я Кулика и Кучеренко. Я ответила, что никого абсолютно я не знаю, так как недавно в Киеве. Я приехала в отпуск в Киев меня здесь застала война. Больше ничего у меня при первом допросе не спрашивали.

Следующая раз меня вызвали на допрос, примерно, за три дня до того как меня выпустили из гестапо.

(АЛИДИН: О чем у вас спрашивали при втором допросе)

Меня снова спросили знаю ли я этих лиц, была ли я у сестры 22-го февраля. Я сказала, что этих людей я не знаю и у сестры 22 февраля я не была. Затем у меня спросили знаю ли я Семенову Марусю. С Марусей Семеновой была сделана очная ставка, на которой Маруся от меня отказалась. Я в свою очередь отказалась от Маруси. Больше меня не спрашивали. Освободили меня 13 мая 1942 года.

13 мая 1942 года я пришла на Трехсвятительскую улицу № 4 кв. 2 к Вальцер Викторий Николаевне. Кто такая Вальцер? Она чапаевская партизанка, вдова, сын ее в Красной Армии. До этого Трехсвятительская 4 кв. 2 была квартирой явок.

(АЛИДИН: Почему вы пришли не на свою квартиру?)

После всего случившегося соседи сразу отвернулись от нашей семьи. После нашего ареста пошли слухе, что я член партии и поэтому я считала, что идти к себе на квартиру мне опасно. О дне моего освобождения знала организация и поэтому меня сразу предупредили, чтобы я домой не шла.

На 3-й или 4-й день после моего освобождения ко мне на Трехсвятительскую пришел Ваня Пятницкий, а затем были Печерский и Виктор Антонович. Виктор Антонович был всего два раза и больше я его не видела. Во время своего посещения он меня расспрашивал сидела ли я вместе с сестрой, как она себя вела, какие показания я давала и т.д. Был у меня еще Шевченко. Как-то раз во время своего посещения Ваня Пятницкий начал сильно интересоваться Шевченко. Чем это было вызвано. Дело в том, что за время моего отсутствия по отношению к Шевченко появилось недоверие у членов организации. Ему снова предложено внести деньги, он отказался, ссылаясь на то, он сам нуждается и денег у него нет. Между тем Шевченко стал появляться в новых заграничных костюмах. Как-то ему было предложено внести 10 тысяч рублей. Срочно нужны были деньги для того, чтобы выкупить одного товарища, который попался в руки гестапо. Я забыла сказать, что, как мне сказал при первом посещении после моего выхода из гестапо Пятницкий, выходу помог следователь Вагнер – фольксдойдче. Этот самый Вагнер работал при советской власти шофером. Его знал один из членов нашей организации – Владимир «Высокий». Освобождение из гестапо меня, еще двух комсомолок и одного мужчины, которого я не знаю, по словам Пятницкого, стоило 10 тысяч рублей.

Итак Шевченко было предложено внести 10 тысяч рублей. Деньги нужны были, так как после нашего ареста очень часто начали происходить аресты – то в одном месте, то в другом. После того как Шевченко предложили внести деньги, он как-то пришел ко мне на Трехсвятительскую и начал жаловаться, заявляя, что это не организация, а банда, что от него требуют невозможного. Он говорил так: «где я возьму деньги. У меня их нет. Они вплоть до того дошли, что предложили мне заложить шубу». Одним словом Шевченко был возмущен.

Пришел ко мне Ваня Пятницкий и сразу задал мне вопрос давно ли я знаю Шевченко. Я ему ответила, что Шевченко знаю с тех пор как поступила к нему на работу, знаю его как бывшего директора райпищеторга Кировского района. Ваня дал мне задание – узнать о Шевченко все, в частности что он собой представляет, состав его семьи и т.д. Данные, о Шевченко я узнала через Соню Сауле. Соня Сауле работала до войны плановиком в Кировском райпищеторге, она жила и училась вместе с Шевченко в одном, доме и в одной школе. Шевченко она знала очень хорошо. Через Соню я узнала, что мать и отец Шевченко разведены, отец имел свою семью, жил где-то возле вокзала, а мать жила на Совской № 81, где жил и Владимир Шевченко, жена его уехала в тыл. Затем у него была сестра Дуся и младшая сестра Галина. Дуся жила с шофером гестапо, а Галина совершенно официально с начальником полиции Печерского района. Двоюродный брат Шевченко работал агентом гестапо.

На следующую явку, когда пришли Печерский с Виктором Антоновичем я им дала эти сведения. Виктор Антонович услышав о тех сведениях, которые я ему дала о Шевченко, вынул из кармана записную книжку, прочел в ней кое-что и сказал разные источники, а одни и те же сведения.

Шевченко, когда он приходил ко мне, я не говорила кто бывает у меня, я не говорила что меня посещают члены нашей организации. Ваня Пятницкий меня предупредил, чтобы я не говорила Шевченко, что они бывают у меня и вообще скрывала о связи с ними.

На следующий день после того как у меня были Печерский и Виктор Антонович, пришел Шевченко и стал расспрашивать был ли у меня кто-нибудь. Я ему начала жаловаться на то, что меня все забыли, от меня все отвернулись, когда я очутилась в таком положении, то меня никто знать не хочет и т.д. Шевченко, очевидно, ободренный моими словами сказал: «Это банда, которую нужно вообще проверить, выяснить что она собой представляет. Мы создадим новую здоровую организацию, начнем работать как полагается». Шевченко ушел.

Когда пришел Ваня Пятницкий я ему рассказала о своем разговоре с Шевченко и о том, что мне сказал Шевченко. Ваня спросил – какой ты вывод делаешь отсюда? Я ему ответила: «Действительно Шевченко не наш человек». Ваня продолжал: «А как поступают с такими людьми». Я сказала, что таких людей нужно убирать. И вот Ваня предложил мне от имени Виктора Антоновича убрать Шевченко. Для этого мне был передан порошок стрихнина, план действий был предоставлен мне, Ваня мне только рассказал о действии этого порошка и о том через какое время он может подействовать.

30-го мая 1942 года я пошла к своей приятельнице – Соне Сауле, которая жила на Подоле на Верхнем Валу № 54. Соня дружила с Шевченко. Предварительно я попросила ее, чтобы она к нашему приходу – моему и Шевченко приготовила обед и угостила нас. Я пришла к ней часов в 12 дня. Соня накрывала на стол. Она угостила меня и Шевченко обедом и когда она подала кофе Мокко, которое я разливала, то я незаметно в чашку кофе, которая предназначалась для Шевченко, всыпала порошок стрихнина и подала его Шевченко. Выпив свою чашку кофе я стала быстро собираться домой, ссылаясь на то, что дома меня ждет дочь. Дело в том, что дочь моя жила у моих родных, с которыми я виделась довольно редко, они у меня тоже бывали редко. За домом, где жили мои родные, после моего выхода из гестапо следили. Поэтому я у родных не бывала. Связь с родными я имела через своих людей – Соню или Викторию Николаевну.

Я и Шевченко вышли от Сони и разошлись в разные стороны. Он побежал к фуникулеру, спеша на свидание, как он заявил, а я пошла в противоположную сторону, все время следя за ним. Когда Шевченко дошел до фуникулера, ему сделалось нехорошо. Его подняли наверх, довели до Трехсвятительской, где находится вторая поликлиника, там ему сделали выкачку и отправили домой. В течении 3-х с половиной месяцев Шевченко находился под надзором врача. В анализе было указано, что при отравлении была употреблена очень малая доза стрихнина. Шевченко сразу догадался, что это было дело моих рук. С Соней он продолжал делиться, потому что знал, что Соня никакого отношения к организации не имеет.

(АЛИДИН: Никто не приходил к вам на квартиру после того как обнаружили, что Шевченко был отравлен?)

Ко мне никто не приходил. Шевченко все пытался узнать у Сони, где я. Она говорила ему, что меня нет, что я уехала на район. Я в это время жила на Верхнем Валу № 54. Шевченко же знал, что я жила на Трехсвятительской. На Подоле он почти не бывал.

(АЛИДИН: Как дальше развивались события после 30-го мая 1942 года)

Вскоре после этого я заболела. У меня было раздражение мозговых оболочек. Пролежала я около 2 или 2,5 месяцев. Лежала я на Верхнем Валу дом № 54. Материально мне помогали. Ко мне приходили Пятницкий, Печерский, Владимир «Высокий».

(АЛИДИН: Расскажите подробнее кто к вам приходил после 30 мая и в какие дни)

Ваня Пятницкий бывал у меня буквально через каждые два дня. Печерский за 2 месяца был раза 3–4. Когда я начала поправляться, то я просила, чтобы ко мне пришел Виктор Антонович, но Ваня мне сказал, что ему нельзя показываться, он сейчас находится в глубоком подполье, был даже случай, что его задержали на улице, но ему как-то удалось выкрутиться. Больше всего Виктор Антонович находится в Белоцерковском районе. Один раз вместе с Владимиром «Высоким» пришел Константин.

Примерно в августе месяце, когда я уже поправилась, как-то пришел Пятницкий и стал говорить, что все неудачно получается, что нужны средства и руки для работы, что посылают людей для связи, а люди исчезают и никак нельзя связаться с центром и т.д. Тут же он спросил – как ты себя чувствуешь? Я ответила, что совсем уже поправилась. Тогда Ваня говорит – как бы ты посмотрела на то, если бы тебя отправили для связи с центром. Я сразу не дала ответа, так как я была связана с ребенком, которого держала возле себя. Я боялась, что дочь могут забрать как заложницу и поэтому все время держала ее возле себя. Пятницкому я сказала – если мои родные согласятся взять к себе дочь, то я пойду, но прежде я должна связаться с родными. Когда я связалась с родными и сказала им, что я должна на время уйти из Киева, так как мне тут опасно оставаться, но для этого хочу свою дочку оставить у них, то они согласились и на следующий день, когда пришел Ваня я сказала ему, что согласна идти. Но Ваня мне сказал, что Виктор Антонович не разрешает, потому что я еще не окрепла. В разговоре он мне назвал фамилию Мироновича. Миронович – это директор пивзавода. Лично я его не знала, но слышала о нем от Сони Сауле. Они до войны жили в одной квартире, были соседями. Отец Сони работал на пивзаводе. Ваня просил узнать об этом Мироновиче. Через Соню я узнала, что у него частные банкеты гестапо устраивает, происходят выпивки и т.д. Ваня попросил, чтоб я достала фотографическую карточку Мироновича. Благодаря Соне мне удалось достать его фотокарточку и когда пришли ко мне Константин вместе с Владимиром «Высоким», то я эту фотокарточку передала им.

( АЛИДИН: Когда у вас был Владимир?)

Это было уже в октябре месяце.

(АЛИДИН: Как же это может быть, если 15 июля он был расстрелян)

Я знаю, что он расстрелян, но по-моему не 15 июля. Мне еще запомнился такой факт, когда Владимир пришел с Константином, то они были изрядно пьяны.

(АЛИДИН: В газете было написано, что он расстрелян 15-го июля 1942 года).

Может быть я ошибаюсь в отношении чисел, но мне точно помнится, что тогда было уже холодно и запомнилось еще, что Владимир, и Константин были очень пьяны и когда я передала им фотокарточку, то волновалась не забросят ли они ее куда-нибудь. После этого Владимир был у меня еще раз, но меня тогда не было дома. Он приходил с еще двумя девушками. Соня встретила их и сказала, что никакой Шуры тут нет.

(АЛИДИН: Вы вспомните, может быть это было еще до того, как вы произведи отравление Шевченко).

Нет, по-моему после отравления Шевченко, потому что случай с Семеном на Большой Шияновской произошел в июле месяце, когда Кучеренко выдал Семена.

(АЛИДИН: Что это за случай?)

Но Большой Шияновской № 2 кв. 28 находился наш один работник. Какую он роль играл в организации – не знаю, мне известно только, что это был ответственный работник под кличкой «Семен», по национальности еврей. Он все время находился на Шияновской у стариков, старик сапожничал. Об этой точке знали наши. Мне как-то Ваня говорил, если меня долго не будет, то ты обратись к Семену, который проживает на Шияновской № 2 кв. 28. Мне не пришлось ни разу к нему обратиться. После своего ареста я уже фактически не работала и о жизни организации я знала только от Печерского.

(АЛИДИН: Расскажите о Мироновиче)

Когда, я передала фотокарточку Мироновича, то я долго волновалась, не зная получил ли ее Пятницкий. Когда пришел Ваня, то первые мои слова были – получил ли он фотокарточку. Он сказал, что получил.

Я узнала, что Миронович увлекается женщинами. Была подобрана женщина, некая Лида, которую нужно было познакомить с Мироновичем. Ваня мне сказал – ты должна познакомить Лиду с Соней, а Соня должна познакомить ее с Мироновичем, причем при этом посторонних не должно быть. Мы договорились с Соней. Она даже напекла что-то к приходу Лиды и Мироновича. Ваня познакомил меня с Лидой, а я Лиду познакомила с Соней. Лида – блондинка, очень красивая девушка. Я ее видела два раза. Соня познакомила Лиду с Мироновичем и в июне 1943 года Лида застрелила Мироновича.

(АЛИДИН: Разговор об этом был в 1942 году, а застрелила она его в 1943 году, получается, что через год)

Дело в том, что это поручение было дано поздно осенью.

(АЛИДИН: Кто поручал?).

Пятницкий. Сначала надо было достать фотокарточку Мироновича, потом познакомить меня с Лидой, Лиду с Соней, а Соня должна была Лиду познакомить с Мироновичем. На все это нужно было время. Прошел большой промежуток времени пока произошла эта диверсия. Я вот только не помню точно в каком месяце Миронович был застрелен – в мае или в начале июня. Когда Лида застрелила его никого не было при этом. Подозревали Соню. По подозрению ее забрали в полицию, сняли с нее допрос и отпустили. Соня сразу уехала в Звенигородку и больше в Киеве не появлялась. С Мироновичем было покончено.

(АЛИДИН: Что произошло с Пятницким и Куликом)

Кулик уходил по заданию. Пятницкий приходил ко мне как всегда. Одно время я долго его не видела. Я могла узнать о нем только через Беркуту. Оказывается и Пятницкий тоже уходил по заданию.

Надо сказать, что в то время они занимались не тем, чем нужно, особенно за последнее время наши ребята стали здорово пить.

(АЛИДИН: Кто это они?)

Помимо Вани все. Ваня приходил и говорил – народ распустился. Вообще в организации появилось очень много женщин, исключительно молодых, которые плохо ведут себя. Деньги достают для организации, а их пропивают. В частности Соня Лавриненко сошлась с Печерским и в одной из пьянок приревновала его к одной связной. Был целый скандал по этому поводу и Соня решила отравить Печерского. Пятницкий говорил, что они не знают, что делать с Соней Лавриненко, очевидно, ее придется пустить в расход. В организации начался провал за провалом. Девушки сильно пьянствовали, начались скандалы. Несколько раз дело доходило до того, что чуть ли не вся организация должна была провалиться. О Соне я ничего не знала, но как-то встретила Дымешко, которая жила на Большой Шияновской № 1 кв. 6, у нее Печерский хранил кое-какие свои документы и она спросила меня – Ты Геннадия видела. Я говорю – нет. Тогда она мне рассказывает следующее: «я видела Геннадия и он сказал мне, что он идет в Знаменку и берет с собой Соню для того, чтобы убрать ее, потому что она хочет на почве ревности выдать его». Потом я узнала, что Геннадий якобы застрелил Соню.

Последний раз я видела Геннадия Печерского и Ваню Пятницкого 20 августа 1943 года. 22 августа мне была назначена явка, но пришла связная Шура и сказала, что они срочно пошли в Знаменку. С тех пор я связи с ними не имела.

(АЛИДИН: Когда вы потеряли с ними связь?)

С 20 августа.

(АЛИДИН: А что вы дальше делали?)

Больше ничего. В сентябре месяце началась эвакуация. Я все время ждала прихода Печерского и Пятницкого.

Сделано было очень мало, потому что мы не имели точного инструктажа, каждый действовал так как мог.

В 1943 году для связи с нами была спущена с парашюта связная Маруся Самуйленко.

(АЛИДИН: А не Стешина?)

Да, Стешина.

(АЛИДИН: Откуда вам известно об этом?)

Об этом мне сказал Пятницкий. Через него у меня должна была быть явка со Стешиной. Эта явка не состоялась, потому что Стешину предупредили, что за ней следит Кучеренко. Стешина ушла и я не виделась с ней, но мне известно, что она принесла деньги и директивы.

(АЛИДИН: Что вам известно о предательской деятельности Кучеренко?)

Когда меня арестовали, то фактически абсолютно никаких данных на меня не было. На совещании 22-го числа на квартире у моей сестры были все мужчины и только одна женщина в моем лице. Ни один мужчина не был арестован. Выдал мою сестру Кучеренко и случайно попали я и ее дочь.

(АЛИДИН: Откуда известно, что выдал именно Кучеренко?)

Те соседи, которые присутствовали при обыске обрисовывают внешность Кучеренко, который якобы присутствовал при обыске.

(АЛИДИН: Как он обрисован?)

В черном пальто, в черной или коричневой кепи, полный, лысый, блондин.

Когда я уже вышла из гестапо и на квартиру к моим родным пришли гестаповцы, то по словам моей матери один из них в гестаповской форме, а другой в гражданской. Моя мать обрисовала мне того, который был в гражданской форме и снова можно сказать, что это был Кучеренко. Кроме того тот гестаповец, который был в немецкой форме называл гражданина в гражданской форме – Кучеренко.

Я уж не говорю о том, что Виктор Антонович после моего ареста мне прямо сказал, что это проделки Кучеренко.

События, происшедшие на Большой Шияновской № 2, где жил Семен, также не без участия Кучеренко.

При личной беседе с Ваней Пятницким, когда я узнала, что Шевченко не наш человек, Ваня мне сказал, что Владимир Шевченко работал вместе с Кучеренко.

(АЛИДИН: О ком еще вы слышали из тех, кто работал в подполье. Слышали ли вы о фамилии Лысенко?)

Нет, о такой фамилии не слышала. Я знала «Старика», Владимира, Володю, Константина, Пятницкого, Печерского, Виктора Антоновича, еще одного товарища по кличке «Хромой», затем Ваню Десятого, которого я видела один раз мельком, потом он куда-то исчез. Из женщин я знала Марусю, Шуру, Соню, пожилую, точно имени ее не знаю, но кажется звали ее Кларой.

(АЛИДИН: Не можете ли вы рассказать о данных Пятницкого, кто он такой, где он жил, работал?)

Абсолютно ничего о нем не знаю. Он немножко похож на еврея, очень красноречив, я интересовалась где он работал, но он никогда об этом не говорил. Он молодой, низкого роста, у него черные волосы – волнистые, замечательные зубы.

(АЛИДИН: До какого времени вы видели Кучеренко в Киеве?)

После своего ареста я больше его не видела. Говорили, что он был все время в Киеве, но я его не видела.