Документи

Книга 2 | Том 2 | Розділ 2. Радянське підпілля в окупованому Києві. Боротьба і загибель

Витяг із стенограми бесіди співробітників оргінструкторського відділу ЦК КП(б)У В.Алідіна і П.Храпунова з Віктором Запорожцем про його діяльності на окупованій території

15 березня 1944 р.

Текст (рос.)

 

СТЕНОГРАММА

отчета ЗАПОРОЖЦА Виктора Михайловича о деятельности на оккупированной территории

15 марта 1944 г.

 

Родился в 1905 г. Украинец. Член партии с 1931 г. Образование средне-техническое. В 1927 г. окончил техническое училище в г. Жмеринка.

С 1927 г. работал в Казатине в должностях: пом. машиниста, машиниста, инженера, зав. отделом зарплаты и труда Казатинского райпрофсожа (был членом президиума райпрофсожа) и инструктора Казатинского политотдела. Затем, был переведен в Киев, где работал в политотделе до 1936 г.

В 1936 г. меня забрали в Управление юго-западной железной дороги зав. отделом учета кадров, а с 1939 г. и до эвакуации работал зам. нач. отдела кадров юго-зап. ж.д.

После объявления войны я вначале занимался эвакуацией железнодорожников Киевского узла, а потом, когда немцы подошли к Жулянам, я был переведен в Лубны и там занимался эвакуацией железнодорожников Лубенского, Черниговского и Гребенковского участков.

Приблизительно 15 сентября меня вызвал Некрасов и сказал, что ввиду того, что Кукушкин уезжает в Москву, я должен остаться в Киеве.

17 сентября Некрасов созвал всех командиров и сказал, что есть решение об оставлении Киева и сбор за Дарницей, в лесу. К пяти часам утра все должны были выехать. Я выехал с путейской группой.

18 сентября мы были возле Борисполя. Побыли там в лесах, кажется, два дня, затем пошли на Иваньков. Там прорыв не удался. Мы пристали к железнодорожной бригаде и возле ст. Рогозая 1 опять пытались прорваться, но тоже не удалось. Вернулись обратно в Иваньков. Там собрались все командиры-железнодорожники и было решено не пытаться больше прорываться, а расходиться группами и одиночками.

Наша группа путейцев, а также группа красноармейцев и командиров решили пойти на Переяслав вдоль берега Днепра. Мы все время проходили под обстрелом немецких минометов, а потом метрах в 200 от нас мы увидели одну машину, вторую, третью. Была пущена ракета, одна машина остановилась возле дерева и из нее вышли люди в серой форме. Мы поняли, что это немцы. За стогом сена я сжег партбилет, воинский билет и удостоверение. Остался только паспорт. За дорогой двигалась немецкая цепь и мы попали в плен. Это было 24 сентября, в 6–7 километрах от Переяслава.

Нас отправили в Переяславский лагерь. Там я побыл дня 3–4 и был переброшен в Борисполь. Из Борисполя через полторы суток меня перебросили в Дарницу, а там выпустили из лагеря группу железнодорожников в количестве 120 чел. В эту группу попал и я. Я пошел в Киев. Это было 4 октября.

(т. Алидин – Вы вышли по своему паспорту.)

Когда выстроили группу железнодорожников, то спросили, кто украинец и какие есть документы. Я показал паспорт. Тех, у кого не было документов, отправляли обратно за ограду. Выдали мне «аусвайс» как гражданскому военнопленному и направление в Киев, потому что в другие города тогда не пускали.

26 октября в 9 час. вечера пришел в Киев и пошел к Петрову – дорожному мастеру, который был все время со мной и также побывал в плену, он работал вначале заместителем начальника по политчасти Фастовской дистанции, а потом – дорожным мастером Киевской дистанции. Он жил на Караваевских дачах 47. Я побыл у него дней 10, а потом, поскольку ходить к нему было очень далеко и надо было уже что-то предпринимать, я перешел в Шевченковский поселок к гр. Григорьевой. Ее адрес: Воздухофлотское шоссе, 57. Это за бывшей артшколой.

У нее я прожил недели две. Потом она мне заявила, что ей сказала соседка, что она заявит комендатуре, что я был в плену и живу у нее непрописанным. Я ей сказал, что ничего не надо делать, я сам все сделаю. Вечером сказал, а утром ушел. Перед этим я встретился с Белановским – зам. начальника дорсанотдела. Он жил на Ханской ул. № 4 кв. 1. Там же жил и Русаков. Я пришел к нему и сказал, что мне негде жить. Пожалуйста, сказал он, у меня весь этаж свободен, давай жить вместе. Я перешел к нему.

В апреле я встретил Мичко Ивана. Он работал на Винницкой дороге зав. отделом материально-технического снабжения, а до этого – инструктором дорпрофсожа ЮЗ’а.

Что ты делаешь, – спросил я его.

– А вот думаю открыть сапожную мастерскую на Подоле. (До 1926 г. он работал сапожником.)

– Возьми меня к себе подмастерьем.

– Хорошо, приходи.

Пошел я к нему и начал работать. Подбивал подметки, делал набойки и т.п., зарабатывал 20–30 руб. в день и ходил в столовую общего типа, где обед стоил 2–3 рубля. У него же я встретил Зубкова. Мичко сказал, что он свой, а я его не знал. Зубков всегда знал сводки, был в курсе дела и, как потом выяснилось, он был связан с бюро подпольного горкома партии.

(тов. Алидин – Когда это выяснилось. Каким образом.)

К концу ноября или в декабре 1941 г. я встретил Левицкого, который работал помощником нач. пассажирской службы по кадрам и был связан со мной по работе. Я же отправлял его на работу в Кишинев. Ему дали здесь освобождение и он ушел по мобилизации и в Кишиневе работал директором трамвайного парка. Когда немцы заняли Кишинев, он пришел в Киев и тут тоже был директором трамвайного парка или треста.

Левицкий спросил меня – что ты делаешь. Клепаю подметки у Мичко, ответил я.

– А Мичко где.

– На Подоле работает – Спаская 17.

– А кто здесь из ребят остался.

– Ребят порядком здесь осталось.

– Ну, я как-нибудь приду к Мичко и мы потолкуем.

Сидели как-то я, Мичко и Зубков, как вдруг являются Левицкий и Кудряшев. Поздоровались, разговорились и я понял, что Зубков с ними связан. Левицкий и Кудряшев сказали мне, что есть подпольная организация и, поскольку мы друг друга знаем и коммунисты, то я должен с ними связаться и у них работать. Я сказал, что у нас есть уже небольшая группа людей и назвал фамилии Смагина, Бенедиктова, Русакова, Музы, Зубрицкого, Галахова. Все они бывали у нас на Ханской ул. потому что интересовались, что будем делать в дальнейшем.

Левицкий и Кудряшев, услышав это, сказали – поскольку ты лучше нас знаешь оставшихся железнодорожников, и у вас уже есть такая группа, то и дальнейшем ты будешь подбирать людей для подпольной работы. Я, сказал он, бюро подпольного горкома назначен секретарем киевского политотдела. По транспортной структуре, ответил я, такой организации нет, был нач. политотдела. – Ну, это не так важно, во всяком случае секретарь или нач. политотдела потому что секретарь ж.д. горкома есть. Кто – они мне не сказали. Ты будешь подбирать людей и выполнять наши задания. Вот в Пуще-Водице будет строительство моста, придется туда пойти и заняться там вредительством. Я сказал, что есть врач Белановский. – Приведешь его в следующий раз и он будет работать среди врачей.

Как-то я пришел с Белановским, как раз пришли Кудряшев и Левицкий. Надо было достать яд и Белановский его достал. Потом они дали задание достать мужские паспорта. У нас в сапожной мастерской бывал некто Валя – жуликоватый парень. Мы ему сказали, он достал 4 паспорта и я их отдал Кудряшеву.

(т. Алидин – Когда вы связались с Кудряшевым и Левицким и как долго длилась ваша связь.)

Мы познакомились в декабре и я был с ними связан январь, февраль, март, апрель. Приходил на явочные квартиры к Левицкому и Кудряшеву – на Дмитриевскую ул., номера не помню, там жила сестра Левицкого. Я несколько раз туда приходил. Была квартира и у Мичко. Затем, мы пришли к выводу, что необходимо организовать на Подоле такую явочную квартиру, в которой мы могли бы свободно собираться. Я сказал, что надо открыть какое-нибудь торговое заведение. Все согласились. У меня была знакомая старушка, которая хотела организовать такое заведение и мы открыли буфет на ул. Нижний вал № 29. Я с Левицким выбрали это место.

Как-то я и Мичко встретились в Павловском скверике с Кудряшевым, Левицким, Пащенко и еще одним товарищем, фамилии его не знаю. Собралось нас 6 чел. Я сказал – товарищи, таких сборищ нельзя делать, по улице ходит всякая сволочь и мы можем навлечь на себя подозрение. Правильно, сказал Кудряшев, давайте разойдемся.

Венедиктов начал работать в отделе строительства мостов и шоссейных дорог горуправы. Предварительно он меня спросил, можно ли ему пойти туда на работу. Я сказал, что для пользы дела можно, что мы на этом строительстве будем прятать ребят. Он пошел, затем первым был послан туда Муза, потом Русаков, Смагин, Зубков

(т. Алидин – Это уже позже, а вы последовательно рассказывайте.)

Одновременно я был связан с Петровым, который тоже был связан с Кудряшевым.

Мне Левицкий сказал, что на дистанции пути есть подпольная группа, которой руководил Корсунский. Я с ним связаться не мог. Организовалась группа Петрова. С ним я поддерживал связь. Он пошел рабочим на дистанцию пути и ему было дано задание вредительски проводить ремонт пути, прятать инструмент, расхищать его, закапывать в землю и т.п., а также подбирать людей и проводить разъяснительную работу. Была еще Пуще-Водицкая группа, которую возглавлял Смагин. Он был послан туда от нашей группы через Венедиктова дежурным по станции.

(т. Алидин – От какой вашей группы.)

От группы, которая была организована на Ханской ул.

(т. Алидин – Вы, что ли, его послали.)

Я как бы являлся руководителем этой группы.

(т. Алидин – Значит, Смагин был подчинен вам.)

Не мне лично, а группе.

(т. Алидин – Кто у вас был руководителем.)

Руководителем группы, которая организовалась на Ханской ул., был я.

(т. Алидин – Ну, раз вы были руководителем, а Смагин был послан вашей группой, то фактически он подчинялся вам.)

Да. Видите ли, тогда настоящей оформленности этого дела не было. Было задание найти работу на транспорте. Это была установка Кудряшева, который сказал, что есть решение подпольного горкома о том, чтобы перейти на легальное положение, устроиться на транспорте, но заниматься на работе вредительством. И ребята пошли на работу. Им было дано задание привлекать людей к подпольной работе и вредить в той части, чтобы срывать снабжение гор. Киева и киевских заводов торфом и дровами.

В мае месяце пропал Левицкий. Пришла Таня Маркус, которая была его связной и сказала, что пропал Левицкий, причем неизвестно каким образом. Между проч., у него был связным еще Сотиков. Я его раза два видел здесь при немцах. В это время приходит Русаков и говорит, что ничего подобного, я видел Левицкого на Подоле, на ул. Фрунзе. – А ты его хорошо знаешь. – Конечно, хорошо. Но оказалось, что он по своей близорукости ошибся, т.к. потом выяснилось, что Левицкий арестован, а недели через полторы или две были арестованы Кудряшев, Пащенко, Ревуцкий. И в июне или июле было сообщение в газете о том, что они расстреляны.

Затем, я встречался с Зиньковым и Дымчуком.

(т. Алидин – Когда эти встречи были.)

В марте и апреле 1942 г. Зиньков и Дымчук тоже были связаны с Левицким и Кудряшевым. Это мне было известно, потому что Зиньков вместе с ними приходил к Мичко.

После ареста бюро подпольного горкома партии, мы собрались у Зинькова и решили, что надо делать что-то более реальное, что надо как следуем организоваться. Нас уже собралась небольшая группа людей: Пуще-Водицкая группа, затем группа пути и еще были коммунисты-одиночки. В то время я познакомился у Зинькова с Синегубовым. Это было, примерно, в мае м-це.

(т. Алидин – Это было до ареста горкома или после.)

Кажется до ареста или в период ареста – точно не помню. Это было в мае.

Несколько раз я встречался с Синегубовым, делились мы мнениями, впечатлениями, а потом выяснилось, что он тоже руководит некоторыми подпольными группами, созданными по его инициативе. Мы решили объединиться и избрать бюро для более конкретной работы. Собрались на квартире у Зинькова, приблизительно, в июне месяце. Были тогда Зиньков, Синегубов, Белановский, я, Зубков и Дымчук. Избрали бюро в составе 3-х чел., а именно: Зинькова, Синегубова и меня. Наметили план работы подпольной организации.

(т. Алидин – Кого избрали секретарем.)

Синегубова, а членами меня и Зинькова.

(т. Алидин – Какие же группы у вас были к этому времени, где они находились и кто их возглавлял.)

По информации тов. Синегубова, была группа в Киевэнерго, руководил ею Щербань, затем – в трамвайном тресте – Шубин, на заводе «Ленкузня» – Мостенец, в Подольской жилуправе – Тренин, в полиции Софиевского района – фамилии руководителя не помню, называли его Демид Иванович, в Пуще-Водице, возглавлял Смагин, группа пути – Петров, в Чоколовских кагатах – Бернадский Андрей, комсомолец, в гараже радиоузла – Хоменко, тоже комсомолец. Затем, примерно в августе я поставил в известность бюро о том, что в Казатине и Гайвороне есть ребята, которые ушли из Киева и мы решили, что и там надо организовать группы. В конце августа я поехал в Казатин и там организовал группу, т.е. я предварительно договорился с Пуховичем, чтобы он подобрал людей, а в ноябре, когда я уже во второй раз приехал, он сказал, что есть ребята, а именно: Аушев, Марченко, Эльсон, Янчевский, которых можно привлечь к подпольной работе.

(т. Алидин – Он только сказал, что можно привлечь, значит группа еще не была создана.)

В августе мы договорились, что он подберет людей, а в ноябре, когда я приехал, он сказал – я организовываю этих людей, привлекаю их к работе, они распространяют здесь листовки, газеты и т.п.

(т. Алидин – С какого времени эта группа начала работать.)

С ноября м-ца 1942 г.

Затем, была организована группа в Гайвороне. Туда выезжали Синегубов и Дымчук. Они организовали группу в депо и на станции. Там работали Марик Игорь, Федоров, Тацьков. Я их всех хорошо знал. Впоследствии туда был послан Мишурин, еврей. Он переделал свой паспорт на «Мишуров» и ребята устроили его там в депо слесарем. Когда туда был назначен Стоцкий – заместитель нач. узкоколейных дорог, то он придирался к Марику, заявлял, что он коммунист, его несколько раз вызывали, наконец, арестовали его и жену его и по сегодняшний день неизвестно[,] где они. Вчера мне сказали, что Федотов, который работал там нач. депо, взорвал во время отступления немцев, мост, испортил им паровоз и удрал. Значит, он где-то скрывается и не сегодня, завтра появится, потому что Гайворон уже освобожден.

Значит, бюро работало до апреля 1943 г. самостоятельно.

(т. Алидин – Кто вам был известен из состава подпольного горкома.)

Мне был известен как член бюро Кудряшев, затем Левицкий, который не был членом бюро, Пащенко, о котором Левицкий говорил, что он член бюро, и секретарь горкома Ивкин. Ивкина я знал еще по работе в горкоме, несколько раз с ним встречался и мы беседовали. Но при немцах я с ним не встречался.

(т. Алидин – А из состава железнодорожного подпольного райкома кого вы знали.)

Я об этом райкоме узнал уже в 1943 г. Я подойду к этому вопросу.

Значит, до апреля мы работали самостоятельно, но все время стремились к тому, чтобы связаться как-нибудь с партизанским отрядом или с уставной подпольной партийной организацией для того, чтобы иметь какое-то руководство. Ведь что мы собой представляли. Самоинициативную неоформленную группу. И вот, однажды приходит Дымчук и говорит – тебя хочет видеть Мироничев. Это было в конце марта или в первых числах апреля 1943 г. Он, сказал Дымчук, назначает тебе свидание на завтра, на 6 час. вечера на углу Жилянской и Кузнечной. Я пошел туда вместе с Дымчуком и мы встретились с Мироничевым. Я слышал, что он в Киеве, но что делал – мне не было известно. Он был с перевязанной рукой и с бородой. Мы поздоровались. Я, говорит он, долго разговаривать не буду, мне известно, что у тебя есть подпольные группы, что ты работаешь в подпольной организации, мне нужно с тобой поговорить и обсудить целый ряд вопросов. Я сказал, что сейчас такая обстановка, что нельзя разговаривать, лучше встретиться где-нибудь на квартире и все обсудить. Решили встретиться через два дня у Дымчука, т.е. на Саксаганского, кажется, 58. А с Петрушко, спросил я, ты имеешь связь. – Имею. – Ну, так пусть и она приходит. О Петрушко Брониславе мне еще говорил Левицкий. Я ее знал до войны, поскольку она работала на железной дороге, а Левицкий говорил, что она находится в Киеве.

Мы назначили свидание на два часа. Пришли Петрушко, Мироничев, я и Дымчук. Они сказали – нам известно, что вы работаете в подпольной организации, а мы являемся членами бюро подпольного ж[елезно]д[орожного] райкома партии г. Киева, есть секретарь подпольного райкома (фамилий они не называли), который специально оставлен здесь для работы, а вы, как самоинициативная группа будете работать под нашим руководством. Мы их проинформировали, какие у нас группы, какие люди, что мы сделали и т.д. Они дали нам адреса явочных квартир – на Короленко 89 Светличной Ольги и на бульваре Шевченко 47 Подлесной Тамары. Связь должны были держать через Петрушко.

Петрушко сказала – придете дня через 3–4, возьмете отпечатанные информсводки и будете их распространять. Это пока, на первое время, а потом будете получать конкретные задания.

Я и Дымчук пошли через 3 дня, там был оставлен пакет с информсводками за пятидневку. Отпечатаны они были, кажется, на машинке или ротаторе – точно не помню. Мы эти сводки распространяли. Затем, я несколько раз встречался с Петрушко. С Мироничевым, кажется, 2 или 3 раза встречался на квартире у Подлесной. В общем, держали с ними связь до мая 1943 г., т.е. два или два с половиной месяца.

Наше бюро поставило вопрос о том, что нужна конкретность в работе. Райпартком не давал никаких конкретных заданий и, в связи с этим, получился холодок в работе. Мы почувствовали, что есть старший и ждали указаний, а их не было и Синегубов поставил вопрос перед Ольгой, что надо встретиться членам бюро и договориться о более конкретной работе. Петрушко несколько раз назначала свидание, но сама ее явилась. Правда, первый раз, когда мы собрались у Дымчука и на вопрос Петрушко, кто является членом бюро, я назвал фамилию Зинькова, то Мироничев сказал – а ты знаешь о том, что Зиньков работает в гестапо. Нет, сказал я, это неправда и доказал, что он в гестапо не работает. Он всегда, сказал Мироничев, ходит бритый, в плаще, в шляпе, с галстуком и т.д. История этого плаща такова: Дымчук во время поездки похитил у немцев тюк, в котором были радиоприемник, плащ и еще кое-какие вещи. Поскольку Зиньков не имел в чем ходить, то Дымчук дал ему плащ. А плащ был немецкий, клеенчатый, с дождевыми лацканами. Сам Зиньков был круглолицый, блондин, в общем тип немца, кроме того он выходил в плаще, шляпе с галстуком и, благодаря этому, всегда свободно ходил по улице. Вот именно его внешний вид и навел Мироничева на мысль, что он работает в гестапо. Мы, конечно, ему доказали, что это неверно и он поверил. Но впоследствии, уже перед приходом Красной Армии, они все-таки опять начали подтверждать, что Зиньков работает в гестапо. Ну, если бы Зиньков работал в гестапо, то гестапо его не арестовало бы и не расстреляло. Его арестовали в мае. Ему удалось передать через военнопленного, который разносил еду и имя которого было Ваня, несколько записок жене. Ване, конечно, платили за это. В первой записке он писал, что был на допросе и его там били. Жена передавала ему сало, махорку, хлеб и деньги. В одной из записок он писал, что порошки, которые вы мне дали от головной боли, не действуют. У каждого из нас был мышьяк на всякий случай и мы поняли, что он говорит о мышьяке. В этой же записке он просил прислать другие порошки, причем указал, что если будет еще один допрос, он не выдержит. Как раз я, жена Зинькова и Смагин были на Кузнечной. Смагин пришел для того, чтобы сказать, что нужно 3 000 руб., чтобы выкупить медикаменты. Я решил, что как деньги, так и яд для Зинькова можно достать у профессора Крыжановского. Мы с ним были связаны и он неоднократно давал нам медикаменты для партизанских отрядов.

(т. Алидин – А он знал, куда дает.)

Да, знал. Кроме того, он давал справки для тех, кого угоняли в Германию, в больницу клал и т.д. Жена его, между проч., еврейка. На нее донесли, что она еврейка. Вызывали ее в областной здравотдел. Забыл фамилию начальника, он быв. белогвардеец и сюда был прислан из Берлина. Он беседовал с ней, требовал целый ряд документов, подтверждающих, что она русская. Хоть по национальности она еврейка, но тип у нее не то грузинский, не то армянский, в общем восточный, имя ее Цецилия Игнатьевна. Она всюду доказывала, что она русская. Архиерей был знаком с Крыжановским и дал справку, что он их венчал в 1922 г. и что он ее знает как русскую. Затем был еще доставлен документ и как будто бы на этом успокоились. Правда, она всегда была готова уйти из квартиры если бы ее вызвало гестапо. Боялись, что запросят документы из центрального архива и тогда было бы плохо, потому что них она фигурировала как еврейка.

Я пошел к профессору Крыжановскому и сказал, нужно достать 3 000 руб. и сильно действующий яд. У его жены был цианистый калий и он дал его около 3-х граммов. Также дал 2 800 руб. Больше в наличии у него не оказалось. 2 000 руб. отдали Смагину, а 800 руб. – жене Зинькова, потому что у нее денег не было, а нужно было купить для Зинькова продукты. Она купила тогда и передала сало, хлеб, махорку, а также цианистый калий. Я ей передал яд возле Днепра в беседке, где она меня ждала. В этот же день должен был придти военнопленный, но он пришел только на следующий день и она передала.

(т. Алидин – А что сделали с Зиньковым – неизвестно.)

Или расстреляли, или может быть он сам отравился. Последствия нам неизвестны.

Затем, я встречался с Петрушко неоднократно. После ареста Зинькова она говорила, что мне надо уехать из Киева если не на все время, то хотя бы на месяц или два, т.к. я знал все явочные квартиры. Я с августа м-ца 1942 г. по август 1943 г. не работал. В августе 1943 г. я поступил в фотоартель, где работал Белановский, хотя по специальности он врач. Он выезжал в села, брал там заказы у крестьян на увеличение портретов, привозил в артель, увеличивал и отвозил обратно. Я устроился с ним в этой артели и в августе 1943 г. уехал в Белоцерковский и Володарский районы. Был там недели три. Так как Харьков был уже в окружении наших войск и из Киева началась эвакуация, мы приехали в Киев. Я пошел на явочную квартиру, Петрушко не было, пошел на Полтавскую ул. 27, там были Венедиктов и Чернышев, который был назначен горкомом партии командиром повстанческого отряда в гор. Киеве. Это было, приблизительно в сентябре. Он зачислил меня в отряд. Было дано задание передавать партизанскому отряду сведения о передвижении войск и обозов по Брест-Литовскому шоссе. У Белановского на втором этаже была стеклянная веранда, мы там устроили наблюдательный пункт и ежедневно по утрам передавали сводки Чернышеву и Венедиктову, а также сводки Информбюро. У нас приемник работал на ул. Мельника № 33, а до этого – на Большой Подвальной № 1. Значит, сводки мы имели ежедневно.

Когда немцы начали в Киеве переселять народ, то очень много народа поселилось на Шулявке, а Ханская ул. как раз там находится. Там жили и наши связные – Анастасия Федоровна, Аня и еще Аня Хоменко. Они как раз были наблюдателями все время.

Когда же и наш район стал запретной зоной, то я опять переехал на Караваеву дачу, а когда и оттуда дней за 10 до прихода красных в Киев, выгнали, я ушел в с. Романовку, которое находится в 18 километрах от Киева. 5 ноября красные заняли Романовку, а я как раз заболел – у меня было кровоизлияние язвы желудка, (уже второй раз за этот период), лежал, не мог еще выехать оттуда. Только 9 ноября я приехал в Киев.

Это основные данные. Теперь относительно связи с партизанским отрядом.

У нас неоднократно стоял вопрос о том, чтобы связаться с каким-нибудь партизанским отрядом, потому что были у нас ребята, которым нужно было уйти в отряд. Однажды пришел Смагин и сказал, что к его не то знакомому, не то дальнему родственнику, который работает возле Житомира в карьере, пришли партизаны, забрали его, он пробыл в партизанском отряде 4 дня, потом его отпустили, дав задание достать сведения о расположении огневых точек врага по берегу Днепра и укреплений по дороге на Канев и Белую Церковь. Мы решили послать туда людей.

 

[...]

 

С Петрушко же я поддерживал связь все время, т.е. до сентября м-ца. Она ставила вопрос о том, чтобы я ушел из Киева. Я хотел уйти в Чернигов или партизанский отряд, но против моего ухода в отряд она возражала. Дело в том, что я болен язвой желудка и в открытой форме туберкулезом легких. И Петрушко говорила – ты не сможешь там быть, переночуешь одну ночь под дождем и придется возиться с тобой. Ты только обузой будешь для отряда.

(т. Алидин – Аресту вы не подвергались.)

Нет. В июне, когда я был в Казатине, а Белановский в районе, на квартиру, в которой я жил, т.е. на Ханскую ул. приходила полиция и спрашивала инженера. Но т.к. хозяина квартиры не было, следовательно не было и подворной книги, они не сказали за кем пришли. Приходили они ночью и утром. Соседка сказала Зинькову, а он Синегубову. Последний как раз приехал в Казатин и сказал – ты не являйся на квартиру, потому что, очевидно, за тобой приходили. Я на эту квартиру уже не явился, а поселился на Кузнечной 20 кв. 7. Но в августе 1943 г. гестапо пришло и на Кузнечную. Белановского не было дома, я же был прописан в первой квартире на верхнем этаже, а жил во второй квартире на первом этаже. Ровно в половине 11-го гестаповцы постучали в третью квартиру и спросили, где первая. Хозяйка сказала – за углом. Они пошли за угол. Вторая квартира была открыта, они вошли и спросили у дочери хозяйки – где первая квартира. Она сказала – за углом. А я как раз проснулся от этого шума. Они сказали – поведите нас. Она повела, они подергали дверь, а потом спросили ее – Запорожец и Белановский здесь живут. Здесь – ответила она, но их нет, они ушли. Я подождал до утра, т.к. с 9 вечера до 4-х утра запрещалось ходить и ушел. Потом как раз устроился на работу в артели и уехал с Белановским на село. Аресту я не подвергался.

(т. Храпунов – Скажите, вы все время легально жили в Киеве.)

Да, все время под своей фамилией.

(т. Храпунов – А фиктивные паспорта кому выписывали.)

Я лично…

(т. Храпунов – Ваша организация.)

Ходили оформлять паспорт Синегубову, потому что у него никаких документов не было.

(т. Храпунов – Значит, Синегубову оформили паспорт.)

Бланк достали, нужна была еще печать, но как раз к этому времени он ушел в отряд, так что паспорт ему уже не нужен был.

(т. Храпунов – А остальные три паспорта остались у вас неиспользованными.)

А, вы спрашиваете об этих паспортах. Эти 4 паспорта я отдал Кудряшеву. Это было еще в 1942 г.

(т. Храпунов – А где сейчас Крыжановский.)

Здесь. Он консультант центральной поликлиники.

(т. Храпунов – А где живет.)

На Подоле – ул. Покровская № 3.

(т. Храпунов – У вас было три члена бюро.)

Три, а потом ввели еще Дымчука и Молчанова.

(т. Храпунов – Где вы сейчас работаете.)

Я сейчас работаю старшим инженером паровозной службы Управления дороги. Телефон 1–12 два звонка.

(т. Храпунов – А проживаете где.)

На Некрасовской 3/6.

 

Телефон т. Запорожца

№ 1–12 два звонка.

 

 

ЦДАГОУ, ф. 1, оп. 22, спр. 355, арк. 107–124, 128–130