СОВ. СЕКРЕТНО

СТЕНОГРАММА ИНФОРМАЦИИ

25. XI – 1943 года

г. Киев

ТОНКОВИД Андрей Федорович

Рождения 1905 года, из села Гороховатка, Кагарлыкского района, Киевской области. Из семьи крестьян. До 1923 года жил в селе. В 1923 году выехал в Донбасс и работал на шахте в Макеевке – «Софья-Вертикальная», затем на Броссовском руднике в Хонжоновке №№ 17 и 13. В 1925 году заболел ревматизмом и уехал из Донбасса в село. До 1927 года жил в селе с матерью и хозяйничал. В 1927 году был забран в армию и попал в понтонный полк, где пробыл 3 месяца, но из-за ревматизма был освобожден из армии. В 1928 году снова был взят в армию и служил в армии до 1930 года. Находясь в 7-й авиабригаде, закончил полковую школу и там же готовился в военную инженерно-техническую школу. Экзамен в школу выдержал и был направлен в Ленинград в военную инженерно-техническую школу, в которой пробыл три месяца. В результате болезни снова вернулся в 7-ю авиабригаду, а оттуда был демобилизован из армии. Это было в 1930 году.

Из армии вернулся в Киев, где поступил на работу в Госторг. В Госторге работал до 1939 года. Вначале работал шофером, потом начальником гаража, затем начальником автотранспорта, начальником автогужевого транспорта, а когда был приказ по украинской конторе Госторга раздать все машины по областям, то произошло сокращение штатов и я ушел из Госторга и устроился в банно-прачечном тресте, где проработал 8 месяцев заместителем начальника снабжения и начальником гаража. За несколько месяцев до войны я перешел на работу директора металло-базы металлолома. Из этой организации я ушел, приблизительно, за 2 недели до объявления войны, когда из отпуска вернулся старый директор базы. Меня направили на строительство 220 в Дарницу директором автобазы. Командировку на строительство я получил в горкоме партии. Но началась война и я не успел приступить к работе.

В партию я вступил в 1930 году, будучи в 7-й авиабригаде. На партийном учете в последнее время, до ухода в армию, состоял в Ленинском райкоме КП(б)У г. Киева.

Когда была объявлена война, я пошел в армию. Я попал в 178-й отдельный зенитный дивизион и вначале работал по доставке запасных частей к машинам, а потом был командиром взвода. Мы стояли в Дарнице, Броварах, а потом в Окуневе по охране моста. В Окуневе нами был принят бой. Во время боя командир дивизиона сразу удрал. Как только разведка сообщила, что идут немецкие танки, он дал приказание все снаряды вывезти из батареи. Когда подошли немецкие танки, то нечем было стрелять. Мы в этом бою потеряли 5 орудий, нескольких человек убитыми и ранеными. Пришлось отступить в Нежин, а потом в Прилуки. Нас послали в Перевалочную удерживать мост. Боя мы там не приняли и получили приказ уехать в Прилуки. Там мы все орудия передали и направились в Харьков. Доехали только до Пирятина. Все начальство разбежалось. Это было в сентябре месяце 1941 года. В Пирятине мы никого не застали. Один лейтенант из прожекторной роты поехал в штаб, чтобы узнать, что нам делать, куда деваться. Приехав из штаба, он заявил – есть распоряжение уезжать на Киев для обороны Киева.

Приехали в Дарницу и нас присоединили к 5-му прожекторному полку, с которым мы снова отступали. Мы дошли до Борщей. Со мной все время были лейтенант из прожекторной роты, врач и еще один лейтенант. Тут же я встретил Дехтярева, Сака Петра и еще одного орденоносца, который до войны работал на железной дороге. Мы переплыли через реку, вошли в лес и там один генерал начал формировать нас. Оттуда мы пошли на Малую Березань, должны были переправиться через реку и пойти в Полтавские леса, но при переправе через речку нас, что называется, раскусили. Перейти речку нам не дали. Немцы без конца строчили из пулемета. Мы переночевали в лесочке, дней 8-12 блуждали, а потом разошлись по селянским хатам. Надо сказать, что когда мы еще находились в лесу, то нас окружили. Многие из нас проскочили из леса в село Красное, но там оказались немцы. В этом селе я порвал свой партийный билет и остатки его закопал в землю. Боясь попасться немцам в руки, я залез в болото, в котором простоял до вечера. Ноги у меня распухли, положение было безвыходное. Я вылез из болота и, буквально, пополз к селу, там переспал, а утром, когда селяне шли в поле, я обратился к одному селянину и попросил его дать мне как-нибудь гражданскую одежду. Он дал мне пиджак и в таком виде я пошел по направлению к Киеву.

В Киев я пришел, примерно, 6-7 ноября 1941 года. В Киеве я пробыл недели две, не больше. Я хотел уладить дела с документами, но ничего не мог сделать, никаких документов у меня не было. Надо было являться на регистрацию, но я не хотел этого делать. Как то я встретил одного знакомого шофера – Косенко Петра, который мне сказал, что возле лагеря пленным военным и даже штатским выдают документы, но нужно дать взятку. Я побоялся идти на это и ни с чем вернулся к себе домой на улицу Левашевскую № 31, квартира 5. Меня встретил дворник и сказал – я сообщил о тебе в гестапо, так как есть приказ сообщить о всех членах партии. Тебя знают и я побоялся, чтобы из-за тебя мне не влетело. Я тебе советую – уходи отсюда. Фамилия этого дворника – Гвоздецкий. Как я узнал позже, он был расстрелян немцами.

Пришлось уйти из дома. Я встретил Кузьмича Степана Тарасовича, который когда то работал председателем райсовета, а до войны работал в банно-прачечном тресте начальником ремконторы. Сам он член партии. Когда Степан Тарасович узнал, что обо мне сообщили в гестапо, то он мне сразу сказал – тебе здесь оставаться нельзя, уходи. Я ему сказал, что пойду в село, а там видно будет, на что он мне ответил – ты иди в село, а я буду с тобой связь держать.

Я ушел в село Гороховатку, Кагарлыкского района, Киевской области, в то село, откуда я был родом. Там я встретился с Литвином Ефремом Григорьевичем, который до войны работал директором школы в Киеве. Литвин оказался хорошим знакомым Кузьмича, даже его приятелем. В село я пришел в ноябре месяце в 1941 году.

В соседнем селе – Яновка я встретил Семенца Алексея Васильевича, который работал до войны директором школы в Киеве, а сейчас скрывался в селе. С Семенцом и Литвином, на квартире у Литвина, мы обсуждали план дальнейших действий, думали над тем, что делать, какие поставить […]

[…] дает установку – увести, остальных людей за город. Пироговский показал Яше, где закопано оружие. Яша должен был ночью выкопать оружие и увести людей.

29-го сентября 1943 года заходит ко мне на квартиру Пироговский и говорит – за воротами крутится какой то подозрительный народ. Я послал сестру Александру узнать, что там такое. Она приходит и говорит – Андрей, за воротами гестапо. В это время заходит ко мне Щербаков Петро, Пироговский уходит, а ему навстречу идет Миронычев, который собирается зайти ко мне. В квартиру вбегает брат и говорит – Андрей, у Пироговского и Миронычева проверяют документы. Я сейчас же отодвигаю буфет, за которым находится окно и мы – я, сестра и брат выскакиваем через окно, а Щербаков проходит на улицу через ворота. Через несколько минут ко мне на квартиру заходят гестаповцы и спрашивают у соседей – где Андрей? Им говорят, что  Андрея нет. – Где его сестра? Нет. – А вы кто такие? Мы беженцы из Печерска. Гестаповцы раз 10 приходили на мою квартиру.

Выскочив из окна, я направился на Жилянскую улицу, где жила одна женщина по имени Шура, муж ее был связным. Я пришел к ней и попросил пойти ко мне во двор и посмотреть, кто у меня во дворе. Она заходит во двор и видит, что стоят Пироговский, Миронычев и три гестаповца. Чтобы отвести подозрение от себя, она говорит, что в 11-й квартире есть ручная мельница, которая ей нужна. Стоящие во дворе спрашивают – вы к Андрею идете? Она отвечает – да, к Андрею. Тогда один из стоявших отводит ее в сторону, отворачивает ворот своего пальто, показывает орден Красной Звезды и говорит – мне нужен Андрей, вы не бойтесь, укажите, где он.

Я сижу на квартире у этой женщины и вижу, что она идет к своей квартире и ведет гестаповца. Держа в руке оружие, я жду их прихода. Шура заходит в квартиру, а гестаповец остается во дворе. Я набросился на нее, зачем она привела гестаповца. Она говорит – да то свои ребята, у него орден Красной Звезды. В это время в квартиру заходит гестаповец и подходит ко мне со словами – чего ты убегаешь тебя люди ждут. Я вместе с ним вышел из квартиры и мы пошли через Жилянскую по Короленко. Я спрашиваю по дороге – какие люди? Он в свою очередь задает мне вопрос – ты  Андрей? – Нет, я не  Андрей, а Вася. Тогда он оставляет меня и снова бежит к той женщине, у которой он застал меня. Я бросаюсь бежать.

У Миронычева и Пироговского проверили документы и отпустили их. Вечером я прихожу к Миронычеву. Мне уж больше являться на свою квартиру нельзя. Сестра и брат тоже ушли. Я, Миронычев и Яша пошли на Совскую № 12. Миронычеву я сказал, что мне нужно наладить связь с отрядом и уйти в отряд. Я предложил забрать всех остальных людей, которые находились в Киеве и уйти с ними. Миронычев со мной согласился, считая, что мне обязательно нужно уйти из Киева. Для того, чтобы я мог уйти из Киева, надо было разыскать связную Марусю, которая знала, где находился отряд.

Временно я поселился на квартире на Совской улице № 10. Во дворе хаты была водосточная труба, в коридорчике квартиры мы продырявили дырки, откуда наблюдали, кто идет. В коридоре всегда кто-нибудь дежурил. Ко мне приходил Глущенко и докладывал, что они делают, какие результаты работы. Глущенко связался с группой на Киевэнерго и спрашивал у меня, что делатъ с людьми, как с ними поступить? Я ему сказал, что к людям надо присматриваться, не всем можно доверять. Глущенко заверил меня, что это люди надежные, связала его с ними Маруся, сама она комсомолка. Глущенко из этих людей организовал группу и я ему дал задание – что можно спасти на электростанции, нужно спасти, все то имущество, которое можно сохранить, нужно сохранить.

Вооруженный отряд, который мы вывели из Киева в Голосеевский лес, влился в ряды Красное Армии и ушел с Красной Армией. Как партизанский отряд он ничего не сделал. В этом отряде было 140 винтовок, 2 пулемета «Максим», 4 автомата, и 2 автомата Дегтярева, к которым еще раньше Миронычев обещал достать диски. Остальные люди остались в Киеве. Оружие Яша не откопал.

(тов. ВАКСМАН – Обобщите результаты Вашей работы за период нахождения вне Киева).

Было уничтожено до 2000 копен хлеба. Немцы получили только 60% хлеба, все остальное было уничтожено. Специально ломали моторы в молотилках, подшипники ремонтировали по 2 недел. Посевкампания проводилась с большим опозданием. Во время второй молотьбы разобрали около 2000 пудов хлеба. Весовщику было дано задание – не мешайся, пусть люди разбирают хлеб. Было уничтожено 3 трактора, из них один привезенный из Германии, один ЧТЗ и один ХТЗ. Я лично разбил […]