Документи
Звіт Єлизавети Логінової про її роботу в підпільній організації Міськкому ЛКСМУ м.Києва та про зраду Івана Кучеренка
Листопад 1943 р.
Логинова Елизавета Васильевна рожд. 1923 г., русская, обр. среднее, урож. Киева, чл. ВЛКСМ с 1938, была связной Кучеренко, связной под кличкой «Маруся».
Бабий Яр 8.
Отчет о моей работе в подпольной организации Горкома ЛКСМУ г. Киева
В день начала войны 22 июня 1941 г. я явилась в распоряжение Киевского Горкома ЛКСМУ, меня направили на работу тех. секретаря в Горком КП(б)У, и когда Областные организации отправляли часть работников в Березань, меня перевели в Обком ЛКСМУ и я с 5 августа по 14 сентября была так же в Березани.
Я просила разрешения эвакуироваться, мне разрешили, но уже мы находились в окружении. Из-под Перятина я вернулась в Киев и находилась в обкоме ЛКСМУ.
18 сентября по приказу мы оставили Киев. Уезжали вместе все Областные городские и районные организации.
28 сентября в селе Борщах Барышевского района меня оставили с раненой Нелей Скляр, она работала в ГР ЛКСМУ, и при свидетелях Кучеренко, Берд[н]ик и член ВКП(б) д-р Розен Рахиль Абрамов. уничтожили наши комсомольские билеты. Остальные начали собираться в отдельные небольшие группы и при самостоятельном действии прорываться в глубь страны. На следующий день там были немцы, но так, как мы были в гражданской одежде мы сказали, что мы беженцы из Киева и они нас отпустили. Здоровье раненной было плохое и мы вернулись в Киев. Через некоторое время я встретила шофера т. Шамрыло Т.В. Я спросила, где Тимофей Власович и что вообще он знает о наших, он сказал, что Т. В. убит, что ни о ком ничего не знает и что сейчас в комендатуре стоит регистрируется, как пленный Николай Сизоненко. Я направилась туда, там я встретила его, повела его к своей тетке и договорилась о следующей встрече. Так в назначенных местах мы встречались. Он приходил всегда с одним парнем, после он сказал, что это оставленный секретарь подпольной организации Горкома ЛКСМУ [нрзб.].
20 октября случайно на базаре Неля С. встретила только что выпущенного из плена Бердника Петра. Пришли домой вместе. Я Бердника связала с Сизоненко, они побыли у меня до 25 октября, я их привела в порядок и они ушли, сказав, что идут в Черкасское направление. 27 октября ко мне пришел Кучеренко, он говорил о том, что нужно отыскать организацию и начинать работать. Я связала Кучеренко с Зеленковским (оставленным секретарем). Через некоторое время встретила Прилуцкую Валентину и тоже связала ее с ними. Часто Кучеренко уезжал в село Рокитное, говоря, что ему нельзя все время находится в Киеве, это и было оттягиванием работы в начальной нашей организации. В январе месяце 1942 г. на улице Артема встретила Секретаря ГК КП(б)У по кадрам Ивкина. Мы начали разговаривать, он спросил о Кучеренко, в то время его в Киева не было. Ивкина связала я с Зеленковским. Вызвала в Киев Кучеренко, сама в то время уехала в село Гребля за Таращей за продуктами. Положение в организации была в материальном отношении ужасно, денег не было, постоянного жительства у большинства членов не было, жили как бы сказать с подояния. Вернулась в Киев я через месяц, принеся с собою много числовых листовок «Вести Советской Родины», сброшенных нашим самолетом в том районе.
В тот же день пошла к Зеленковскому. Там в коридоре встретила Кучеренко, он сказал, что отсюда нужно скорей уходить ибо Николай арестован. Мы пошли к моей тетке (свою комнату я оставила еще в ноябре, почему укажу в добавочном). Там я ему отдала листовки, он похвалился, что разыскал много оставленных людей и ребят с партизанского отряда. Их было всего 4 человека. Сказал он, что меня утвердили связным ГК ЛКСМУ и после с ознакомлением с работой он меня свяжет с людьми. По его словам Валя Прилуцкая тоже арестована в первых числах марта. За тот месяц, что я отсутствовала в Киеве создались Городская и районные организации ЛКСМУ.
Кучеренко ознакомил меня с людьми, представил, как его связную и предложил завести протокольный архив. Я с ним переписала все протоколы в трех экземплярах. Один экземпляр с некоторыми письмами и фотокарточками членов организации он К., где-то закопал, другой хранился у Секретаря Ленинского РК ЛКСМУ Пустовойтова Юрия, третий с экземпляром Кучеренко носил с собой. В свою очередь, Кучеренко связал меня с связной ГК КП(б)У Верой. Ивкин и Кучеренко вызвали меня и сказали, что нужно провести отдельные беседы, лично с каждым районным секретарем. Кучеренко написал каждому секретарю отдельное письмо. Ивкин сказал его письма передать его связной Вере. Все было сделано и 4 апреля 1942 года на Подоле в квартире Зины Секретаря Петровского РК ЛКСМУ была проведена беседа с каждым секретарем в отдельности, которые приходили в назначенное время в час промежутка между каждым. Не явились секретари Кировского, Кагановического, Октябрьского р-ов. Здесь было сказано, что в назначенный день и час все районы и организации должны были одновременно распространить скоро выпускаемые листовки с призывом «Юноши и Девушки». Когда я переписывала протоколы, там было занесено, что ГК КП(б)У ГК ЛКСМУ утверждают членами и ГК ЛКСМУ: Кучеренко, Прилуцкая, Третяк, Зеленковский и … Николай (студент Гидромелиоративного и-та).
Петровский – […] Зина
Были написаны их клички. Было указано, какие организации создать в районах и подобрать людей в них. Но после ареста 2-х членов ГК ЛКСМУ Кучеренко хотел пополнить. Четвертого члена он занес Пустовойтова Юрия. Юрий был кандидат КП(б)У, был он в партизанском отряде, но отряд был разбит при окружении Киева. Из партизанского отряда были Зина назначенная Кучеренко Секретарем Петровского РК ЛКСМУ, некий Вова, который по возвращению устроился работать радио-техником и у него же на квартире мы систематически слушали и записывали сводки от Советского Информбюро, РАТАУ и ТАСС, и четвертый, Миша, он был беспартийный, но имел группу ребят на заводе «Большевик», где он работал. Он не был связан с Октябрьским РК ЛКСМУ. Вот такие, как Миша, Вова (радист) и еще было несколько человек подготовлялись к поступлению в ВЛКСМ.
Из оставленных членов ГК ЛКСМУ был один Зеленковский и по его словам, все остальные члены разбежались из Киева, как только пришли немцы, в районных организациях разыскали оставленных Синицына Ж. (Сталинский РК ЛКСМУ), Егунов К. (Молотовский РК ЛКСМУ) и Кощеева Фрося (Ж. Д. РК ЛКСМУ), была еще в Кагановическом РК, но она никогда не бывала в Киеве, мать ее скрывала (фамилии ее я не помню). Был в Киеве Чигирий Андрей так же оставленный в Петр. РК ЛКСМУ, но он был несколько раз арестован и завербован, в чем он сознался, поэтому Кучеренко поставил на его место Зину. Слыхала я о том, что из оставленных работников ГК КП(б)У был один еврей и что говорил мне Кучеренко, он скрывался в одного сапожника на Печерске. Кучеренко имел кличку среди нас «Алексей». Мы достали ему полицейскую повязку и так он ходил по городу свободно. Он часто ходил к этому еврею, вроде носив к сапожнику в починку обувь, там бывал и Ивкин. Та квартира была строго засекречена, поэтому туда я не ходила. Ивкин говорил, что вернулся из Гестапо член его организации, некий Мартынов. У него находился наш радиоприемник, комсомолец Егунов и Вова (р) взяв саночки поехали туда. На квартире у Мартынова была засада гестапо. Заметив это, ребята убежали и доложили Ивкину и Кучеренко.
Решили его убить. Выдав оружие, этим же ребятам, приказали его уничтожить. На собрание, которое происходило на Подоле пришла записка «Выполнили на 100%. Котик». Это произошло прошедшей ночью. Это так же было занесено в протокол. Добавочные материалы архива каждый раз были переданы Юрию. Листовки «Юноши и Девушки» были готовы в средине апреля. Кучеренко подсчитал количество велел мне разносить по районам. Это было сделано. День и час распространения все знали и листовки с успехом были распространены. В 20-х числах апреля я послала в Петр. РК ЛКСМУ к Зине с письмом Лелю Сергееву. Леля до войны работала в Горкоме Партии, теперь когда работы у меня было очень много, Кучеренко предложил, чтобы связных меня и Лелю разделить порайонно, т.е. она была у меня пока помощницей. Вернувшись, Леля сказала, что Зина арестована и соседка ее сказала Леле, что у нее нашли листовки, очевидно, которые она не успела распространить. Зина знала, где живет Костик и Юра, они оставили свои квартиры.
Нужно было выпускать еще листовки. До этого я несколько раз ходила к Наде Джими, но ее мама и сестра говорили, что она больна и находится где-то на окраине города у своей тетушке. Кучеренко сказал мне пойти туда с Юрой и забрать машинку. Мы заходили в тот день 3 раза, но нам никто не открывал, хотя и было слышно, что кто-то был дома. Через несколько дней она появилась дома, мы предложили ей работать, она сказала, что после болезни ей нужно отдохнуть. Тогда Кучеренко высказал мнение, что она скрывается от нас и сказал, что есть предложение исключить ее из комсомола. Она согласилась работать и взяла написанный экземпляр листовки, их думали печатать на стеклографе к 1 мая. Листовок на 1 мая не было, мы красными красками написали по 2–3 первомайских лозунга. Я так же их разнесла по районам. Они были так же распространены. 6 мая я с Кучеренко пошли к Джими. По дороге мы встретили членов ГК КП(б)У. Кучеренко пошел с ними разговаривать, после, вернулся ко мне сказал, что к Наде сейчас не зайдем ибо среди них есть агент Гестапо Сказачкин, хоть он и нам ничего плохого не делает, но его нужно опасаться. Мы вскоре ушли. Юрий этого же числа пошел домой за патефоном, чтобы продать его, жить было не на что. 6 к вечеру он не вернулся, 7 его тоже не было, находились мы в квартире Лели. Утром 8 мая пришел Котик и говорит, что видел мать, она ему передала, что домой приходили гестаповцы. Мы решили, что по следам Зины арестован Юрий, и хотели как можно скорей оставить эту квартиру. На парадном мы встретили Юрия. На вопрос где ты был? где патефон? Он ответил, что патефон дома, а был он в Фастове с одним человеком, как будто бы это человек (свой) показал ему, где находится ящик оружия. Мы пошли на одну из явочных квартир на Тарасовской № 6. Я хотела разыскать Кучеренко и ему это рассказать. С ним встреча была у меня на 9 число. Оставя Котика и Юрия на Тарасовской с Лелей, пошли на Соломенку, где мог находится Кучеренко. Не найдя его, мы вернулись на Тарасовскую и там, возле дома и в квартире была засада Гестапо. Меня по внешнему описанию арестовали на улице и завели в ту же квартиру. В первой комнате сидели хозяйка, ее сын и товарищем, управдом того дома и Третяк, который первый раз был в той квартире, которого не знал Юра. Во второй комнате находились Котик, я, Леля и Юрий, который при моем появлении стал красный и потупил свои глаза в пол. Нас 4-х вели под конвоем на Короленко 33. Третяк остался. Когда я зашла в комнату, при находчивости хозяйки она хотела мне мерить пальто, она была портниха, гестаповец ее отстранил и сказал, что она будет мерить его позже. Нас в гестапо записали троих и отвели в камеры. Юрий остался там в комнате, где нас записывали. Это было 8 мая 1942 г. Начались допросы, где ничего мне не приходилось говорить, ибо протоколы Юра сдал, в которых было написано абсолютно все и даже успел рассказать, где и когда я раньше работала, все это рассказывал ему Кучеренко, доверяя ему больше, чем всем.
Кучеренко мне говорил, что есть хорошие люди в ГК партии называл фамилии Барвинского и Шевченко. И вот когда была я в Гестапо, к нам через несколько в камеру привели женщину, которая рассказала нам следующее: в ее квартире жил Шевченко Вася и Хвалько Петр к ним заходили Барвинский и Петя, когда их арестовывали, Хвалько дома не было, а Петя ходил по двору с гестаповцами с револьвером. После первого ее допроса, она сказала, что Петя сидел на допросе рядом со следователем и говорил «Я же все знаю, ты лучше не скрывай, старая». Через полутора месяца в камеру привели еще одну женщину, они друг друга узнали, эта женщина была арестована за то, что Барвинский, который был арестован и теперь находился на воле, принес ей денег, чтобы она купила, приготовила и отнесла в больницу передачу – якобы в больнице лежал раненный под надзором врачей и гестапо Секретарь подпольной орг. ГК КП(б)У, она согласилась и через некоторое время в тот же день ее арестовали. Наше дело (3-х по камере) разбирал один и тот же следователь. Вызвали меня на допрос, я увидела того Сказочника, он и был Петей. Он напомнил мне о нашей встречи и сказал, что меня арестовать поторопились, что он бы сделал это сам. Зазвонил телефон, следователь принимал заказ на новый арест, где в слух произнес Джими Надя, Юра спешил, меня увели в камеру. Слыхала, что Надю часто вызывали на допрос. Арестована она была 10 мая, а 15 слышу: «Джими Надежда, с вещами домой». 16 арестовали Кучеренко. Меня вели в кабинет, я видела как он стоял в нижнем белье, побитый со скованными руками, он, очевидно, отстреливался, но почему он здесь, ведь он говорил, что его наган при аресте – его смерть. Через дней 10 дали очную ставку, он плакал, ему стало плохо, переводчик пошел за водой. Я спросила, с кем он попался и как это вышло. Он сказал, что с Надей, а как, он не понимает. Меня поставили спиной к нему, у него спросили. Наши ответы сошлись на вопрос, что делала в организации я, он ответил, что ничего не знает она, она только переносила запечатанные конверты. Спросили, где находится Ивкин, но в то время меня увели. Кучеренко имел блонкнот, где были записаны все наши люди и их адреса, даже адреса явочных квартир. Этот блокнот я заметила в руках у следователя–переводчика. 19 июня вечером открывается камера и мне сказали приготовить вещи и выйди. Вещей у меня не было, я вышла и нас 4-х женщин посадили в смертную камеру. В той камере находилась женщина. Я расспросила, за что она сюда попала в эту камеру. Она долго не хотела говорить, и в полночь мне рассказала, что она здесь в этой камере сидит со 2 числа. Ее никуда не вызывают, а сидит за то, что у нее на квартире жил один человек. Муж был ее сапожник. К ним заходил полицай Алексей, и вот 2 числа этот Алексей пришел с немцами. Он спросил, где находится жид и пошел в кладовую, где тот находился. Этот человек имел наган и наставил его на немца. Алексей схватил его за руку и этого человека подстрелили. Здесь, сказала женщина, я, мой муж и тот человек, говорят, что он жид. Мне стало ясно, почему Кучеренко находился в отдельной камере и на офицерской пайке. Меня утром забрали оттуда. Была в нашей организации сказали, что якобы это по ошибки но не работала, потому что была беременная Наталия Сесемко. Я с Кучеренко заходила к ней. До нашего прихода она работала на «Транссигнале». У нее была трудовая карточка, эту карточку Кучеренко взял для меня переправив года в ней сделали мне паспорт на ее фамилию, имя для свободного хождения по городу, тогда делали облавы на Германию и работы. 17 августа вечером, меня вызвали к следователю и выпустили на волю. Я просила, что бы мне отпечатали комнату моей тетки, этого не сделали. Я знала, что за мной будут следить, боялась кого-нибудь встретить и поэтому сама ни с кем не связываясь и им чего не делая для организации, поступила на работу уборщицей в Генералкомиссариат.
Жила в то время у мачехи. Приходили гестаповцы, требуя членов организации, я им отвечала, что никого не вижу. Они всеми силами старались меня завербовать. Говорили, что ты должна оправдать то, что ты на воле, а я все время работала от раннего утра до поздней ночи. Когда мне нужно было заявится, я пошла в Райуправу, там я встретила мать Сесемко, она сказала мне, что Ната арестована давно, и что женщина, которая выходила из той камеры, приходила к ней и передала, что Нате давали очную ставку с Кучеренко и он признал все. Мне стало страшно такое предательство для организации. Я хотела уйти из Киева, как 9 октября на работу ко мне пришел Юра и сказал, что меня вызывают по поводу квартиры. Я пошла и меня опять арестовали. Потом вызвали, избили, сказав «Большевичка» и через 12 дней т.е. 21 октября 1942 отправили в Киевский Сирецкий концлагерь. Спустя время, в лагерь приехала Гийденко Люда, разговорившись с ней, она тоже сидела по делу Кучеренко, оказывается, что он был на воле, собрал опять организацию и сам ее выдал. В конце июля или в начале августа 1943 прибыла очередная партия новеньких в лагерь. Вывели всех из машины, одного человека отобрали и вели через лагерь на ямки т.е. на расстрел. Мы т.е. я и Люда узнали Кучеренко. Через некоторое время я спросила у коменданта лагеря (арестованного) Антона, был ли такой случай, он сказал, что был и утвердил даже и фамилию.
Все политическим в лагере был срок до конца войны и пожизненно, я имела срок последний. Но когда войска Красной Армии подходили к Киеву, нас 22 сентября посадили в вагоны и должны были довести до лагерей в Германии, я убежала в Жмеринке. Вернувшись в Киев, я видела Люду, после это из Киева погнали жителей, где она жила я не знаю, но она скоро должна быть.
Когда я вернулась в Киев из окружения 29 сентября 1941 г., была задержана. Меня отправили в комендатуру, там проверили документы, спросили, не еврейка ли я и представили мне обвинение, что я партизанка и содействую в пожаре Киева. Напомнили мне, что я ходила в военной форме, я им ответила, что я находилась в сандружине по защите Киева; что партизан не знаю, о том, что я комсомолка они знали (на улице указала меня соседка по квартире). Данные были плохие и они меня выпустили, записав мой адрес. Этого агента я несколько раз встречала на своей улице. Об этом я сказала и Сизоненко, и Берднику, и Кучеренко. И когда эта соседка стала собирать подписи во дворе, меня соседи предупредили, и я перешла к тетке.
Когда находился у меня Бердник, мы ходили смотреть на регистрацию коммунистов. Там в очереди увидели Воробьева работника Облисполкома, старались его отговорить. Он пятился в очередь, мы ушли и больше о нем ничего я не слыхала.
При встрече с Ивкиным он вручил мне несколько листовок, я их распространила в районе Подола.
Оружие. Документы, приемники. Сухомлинова и еще двое были посланы для связи с центром в средине марта.
Мать Сергеевой.
Подготовка молодежи в партизанские отряды Добывание оружия.
[Е. Логинова] (подпись)