«Лагерем смерти» называли в Киеве гестаповский концентрационный лагерь, устроенный немцами неподалеку от города, в районе Сырца. Я пробыл в этом лагере несколько месяцев и спасся буквально чудом.

15 марта 1943 года меня арестовали в Киеве гестаповцы и заключили в тюрьму, находившуюся в самом здании киевского гестапо. Через эту тюрьму за время немецкой оккупации прошли десятки тысяч мирных советских граждан, невинных жертв кровавого фашистского террора в Киеве.

Теперь я попал в это здание, которое, как и большинство киевлян старался обходить десятой улицей. Называлось оно «СД», что расшифровывалось, как «служба безопасности». Мы же расшифровывали его по-своему: «Смертный дом», и это название вполне соответствовало ему.

Из «смертного дома» я попал в «лагерь смерти» в районе Сырца, вблизи Киева.

Отправляли заключенных в концлагерь тем же самым «вороном», что и в Бабий Яр. Это была большая грузовая машина, потолок и стены кузова были обиты изнутри железом, а пол выложен из деревянных решеток; дверь в кузов захлопывалась герметически. В этой машине нас привезли в Сырецкий лагерь. Я много слышал об ужасах, творившихся в этом лагере, а теперь мне предстояло испытать их самому.

Машина остановилась, раскрылась дверь и мы вышли. Перед нами, сложив руки на груди, стоял немец. Он был среднего роста, с бритой головой, в очках, лицо багрово-красное, грудь была увешана всяческими фашистскими отличиями. Возле него стояла собака, которая рассматривала нас, казалось, с неменьшим вниманием, чем ее хозяин.

Это и был известный всем палач и садист, штурмбанфюрер фон-Радомский, начальник Сырецкого концлагеря. Через переводчика он отдал несколько коротких распоряжений, после чего с нас сняли все лучшие вещи - пальто, сапоги и т.д. Вслед за тем появилось несколько молодчиков. Хриплым голосом Радомский дал команду, и нам велели бежать. Радомский пустил за нами собаку, которая рвала одежду, кусала за ноги. Бежавшие рядом с нами бандиты били нас по голове и спине толстыми палками. Последовала команда «ложись!», потом «вставай!», затем «кругом!», затем снова «ложись!», опять «вставай!» и т.д. Команды следовали быстро одна за другой. При этом нас зверски избивали. Потом нам скомандовали: «гусиным шагом, марш!» так как мы не знали как это делается, то получили по 15-20 ударов палок. Затем нас заставили ползти «рыбьим шагом», то есть лечь животом на землю, руки заложить за спину и под градом палочных ударов ползти, двигая плечами и коленями. Гитлеровские изверги хохотали, глядя на наши избитые, грязные и окровавленные тела. Пока нас таким способом довели до жилой зоны лагеря, мы уже не в состоянии были двигаться.

Сырецкий концентрационный лагерь в Киеве был построен немецкими оккупантами по образцу усовершенствованных фашистских концлагерей. Общая зона лагеря была обнесена тремя рядами проволоки, которая тянулась на несколько километров. Первый и третий ряды высотой в три метра, были смонтированы из колючей проволки, а средний ряд состоял из электрических проводов, через которые пропускали ток высокого напряжения. Вокруг этого заграждения были расставлены караулы. Внутри лагеря было построено 16 землянок: 15 - для жилья, а 16-я именовалась «больничной». В землянках находилось свыше полутора тысяч человек.

- Русский не имеет право болеть, - не раз твердили и Радомский, и его заместитель, которого мы знали по кличке «Рыжий». Массовые расстрелы больных, которые производились на глазах у всех заключенных, должны были отбить охоту болеть. Но каторжный труд и голодный паек делали свое дело: люди гибли, как мухи.

Работа в лагере состояла, в основном, из корчевки деревьев и переноски земли с одного места на другое. Переносили землю на носилках, причем немцы заставляли насыпать так много земли, что поднять носилки можно было лишь с большим трудом. Нас заставляли бегать с носилками, если же кто-либо уставал - его били палками, лопатами, ломами; иногда забивали до смерти или закапывали в землю живьем.

Работа на носилках считалась тяжелой, но если здесь, при нечеловеческих усилиях, можно было все же что-нибудь сделать, то были и такие работы, которые человек физически не в состоянии был осилить.

Огромный каток для трамбовки мостовых, весом в несколько тонн. В советских условиях люди привыкли такие катки перетаскивать трактором. Однако немцы запрягали в этот каток 12 заключенных и били до потери сознания, ибо люди не в силах были сдвинуть каток с места. При этом присутствовал Радомский со своей сворой. Они наблюдали и хохотали. Кончалась эта «забава» обычно смертью от побоев двух или трех человек. Это излюбленное занятие Радомского до обеда, а после обеда, приняв дополнительную порцию «шнапса», он изобретал еще более гнусные способы развлечения. На высокое дерево, которое выкорчевывалось из земли, заставляли влезать заключенного, тащившего за собой веревку. Несчастный привязывал наверху конец веревки, а внизу 15-20 человек тянули за нее. Слезать с дерева Радомский заключенному не разрешал. Дерево падало, и человек разбивался насмерть.

Для побоев в лагере был изготовлен специальный станок. С жертвы снимали одежду, укладывали на станок, два человека держали заключенного за ноги, два за руки, а два палача, вооружившись палками или плетками, становились с обеих сторон, ожидая команды. Заключенным, которые выстраивались по команде «смирно», объявлялось через переводчика, что такой-то сегодня во время работы закурил и поэтому он наказывается ста ударами по голому телу. Такое же наказание полагалось за то, что узник остановился во время работы или вовремя не снял шапку перед начальством. Иногда количество ударов удваивалось, если избиваемый стонал, другой раз побои продолжались, потому что он молчал. Нормы были разнообразные в зависимости от настроения или от степени опъянения Радомского.

Экзекуция обычно кончалась смертью жертвы. На вечернем построении ежедневно избивались 10-15 человек. Радомский зверел в это время, он пьянел, видя кровь и чем больше крови и ран появлялось на теле избиваемого, тем более свирепел Радомский, привращаясь буквально в дикого зверя. Хриплым голосом он орал: «Фестер! Крепче!» - и если ему казалось, что палачи слабо избивают свою жертву, он сам набрасывался на нее, как зверь.

Не было такого дня, чтобы в лагере не гибли люди. Одни умирали, других расстреливали, третьих убивали палками. Однажды двое заключенных из нашей бригады, проходя с носилками мимо огорода, остановились на минуту и сорвали несколько зеленых помидоров. Об этом узнал Радомский и застрелил их при всех. Одного заключеного при мне застрелил «Рыжий» за то, что тот сорвал несколько вишен...

Рядом с нашим лагерем находился лагерь для женщин. Режим в этом лагере ничем не отличался от нашего. Те же издевательства, те же побои и расстрелы. Беременных женщин немцы, как правило, отправляли из гестапо прямо на расстрел. Все же некоторые, скрыв беременность, попадали в концлагерь, избежав, таким образом, немедленной смерти. Но позже, когда беременность обнаруживалась, несчастных утаскивал к себе «Рыжий», любимым делом которого было расстреливать беременных женщин.

Одна женская бригада особенно мучилась. Пятнадцать измученных, искалеченных женщин должны были возить огромный воз с очень тяжелым грузом. Часто сам Радомский и его свора плетками подгоняли женщин, заставляя их бегом тащить непосильную поклажу.

За женской зоной, всего лишь в 20-30 метрах от внешней ограды концлагеря, начинался знаменитый Бабий Яр. Всем нам хорошо было известно, что именно здесь в 1941 году был произведен немцами массовый расстрел мирного населения Киева. Мы знали также, что сюда систематически, в течение двух лет, немцы привозили все новые и новые жертвы на расстрел. Да и как было не знать этого, когда все происходило на наших глазах.В дни расстрела к нам в лагерь являлись два десятка эсэсовцев, которые брали в кладовой лопаты. Затем мы видели, как к Бабьему Яру подъезжала та же огромная закрытая автомашина из «СД», а сзади нее - легковая машина. Несколько офицеров, приезжавших на ней, давали команду, открывались двери грузовика, и оттуда по одному выскакивали люди в одном белье. Их толкали вниз, и затем слышались короткие очереди из автоматов. Машина уезжала и через час возвращалась снова. Так происходило несколько раз в день.

В июле 1943 года способ уничтожения людей явно изменился. Грузовая и легковая автомашины уже не останавливались напротив лагеря, а спускались куда-то в яр. Потом они возвращались оттуда и делали еще несколько рейсов, но выстрелов не было слышно. К вечеру из яра поднимался густой столб дыма и разносился запах горелого мяса. Мы отлично понимали, что немцы теперь уничтожают людей, не расстреливая, после чего сжигают трупы, чтобы замести следы.

Бандиты испугались расплаты за свои неслыханные злодеяния. Это я понял тогда, когда меня, в числе нескольких сот заключенных Сырецкого лагеря привели в Бабий Яр. Было это 18 августа 1943 года. Мы считали, что нас ведут на расстрел, но заковав всех в кандалы, нас заставили заняться страшной работой: мы должны были раскопать могилы расстрелянных в 1941 году, если только можно было назвать могилами то, что представилось нашим глазам.

Когда был разрыт первый котлован, мы увидели трагическую и страшную картину: сплошное месиво трупов. Невыносимый смрад исходил оттуда. Трупов было несколько десятков тысяч, и все они были свалены в одну большую кучу, переплетены между собой и спрессованы землей. В самых различных положениях находились несчастные жертвы. Видно было, что их сбрасывали сюда, как дрова, в беспорядке и не на всех даже имелись следы расстрела. Женщины держали в руках детей, а судя по большому количеству костылей, палок, стекол от очков, вставных челюстей, нетрудно было определить, что многие из расстрелянных были инвалиды и старики.

Для извлечения трупов из ямы были привезены багры. Таким багром цепляли за труп и 5-6 человек, по команде вырывали его из общей, плотно утрамбованной массы. Те трупы, которые нельзя было разъединить, рубили топором и все перетаскивали к печам.

Вытаскивала трупы из ям и переносила их к печам специальная группа заключенных. Однако весь этот кошмар так подействовал на нас, что никто не мог и не хотел лезть в яму вытаскивать трупы. Немцы бесновались, загоняя людей в яму. В этот день они несколько человек искалечили, а троих застрелили из пистолета за то, что они не в состоянии были работать. Два моих товарища сошли с ума, их вечером застрелили.

Эти десятки тысяч трупов немцы решили сжечь. На слой дров укладывалось два слоя трупов, примерно по двести в каждом слое. Затем все это обливалось нефтью, поверх трупов опять клали дрова, а на них - снова трупы и опять все поливалось нефтью. Вырастал штабель из трупов, высотой в двухэтажный дом. Полив снова все нефтью, немцы зажигали этот гигинтский костер. Он пылал несколько дней.

Вторая могила находилась на расстоянии километра от Бабьего Яра. Она представляла собой бывший противотанковый ров, доверху наполненный трупами. Это были расстрелянные военнопленные. На многих была военная форма летчиков, моряков, валялось много военных котелков, ложек, полевых сумок.

В Бабьем Яру нас было несколько сот заключенных из Сырецкого лагеря. Немцы уничтожили почти всех, чтобы скрыть свидетелей своих злодеяний. Удалось спастись лишь пятнадцати заключенным.

И сегодня, свидетельствуя о страшных преступлениях фашистских извергов, я присоединяю свой голос и требую: «Смерти! Только смерти палачам!»