Документи
Стенограма розмови з Михайлом Джагаркавою про його перебування на окупованій території
12 травня 1944 р.
СТЕНОГРАММА
ИНФОРМАЦИИ ДЖАГАРКАВА МИХАИЛА ТРИФОНОВИЧА ЗА ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЕ ЕГО НА ОККУПИРОВАННОЙ ТЕРРИТОРИИ.
Беседу проводит тов. КОРНЕЕВ.
Родился 18.ХІІ.1908 г. в с. Квалоны Зугдидского уезда, Грузинской ССР. Отец мой занимался батрачеством, потом работал на железной дороге. В 1937 году умер.
– Учился в этом же селе. Кончил 6 классов, потом бросил учебу, в связи с тяжелым материальным положением и начал работать на станции Халсенаки, 8 километров от нас, работал носильщиком.
(ВОПРОС – Больше нигде не учились?)
Потом я учился в Киеве в вечернем комвузе, Кировский райпартком послал меня туда учиться.
Работал в 1934 году секретарем парторганизации ИСО (инженерно-строительный отдел) НКВД Украины. Вот это правительственное здание1 мы строили и другие.
Потом меня перевели на школьное строительство, в связи с окончанием нашего строительства. В 1937 году, когда было массовое школьное строительство, Киевский горком партии в числе парторгов направил меня на школьное строительство. После окончания строительства, за досрочное выполнение работ был примерован.
Потом я поступил в распоряжение Союз Шосгидротехстроя – Мельника 10. Был там председателем рабочего комитета. Потом был избран членом пленума обкома союза и на пленуме – членом президиума. Мне поручили военно-физкультурных отдел обкома, я был председателем спортивного общества «Коммунар». Там я работал с 1938 до 1941 года.
За это время я окончил курсы совершенствования политсостава в Виннице. Это было в 1940 году. В 1939 году участвовал в польской компании – отсекром комсомола батальона со званием политрука.
Когда началась война 1941 года я ушел в распоряжение 7 автодепо. 7 автодепо сформировало 461 автотранспортный батальон.
(ВОПРОС – В армии до какого времени?)
До 19 сентября 1941 года. Попал в окружение, был ранен, находился в плену.
(ВОПРОС – Где Вы попали в окружение?)
Под Лубнами, при выходе из леса, у села Гонцы.
(ВОПРОС – Что произошло, когда попали в окружение?)
12 сентября я попал в окружение. Настроение было такое, чтобы пробиваться по одиночке–двое. Материальная часть у нас огромная – горюче-смазочные материалы. Бросить это все, значит бежать с фронта. Командир и комиссар батальона предупредили, чтобы держать материальную часть и людей, что уже есть связь со штабом Юго-Западного фронта. Сначала не было связи дня 3–4, поскольку была паника.
Мы стали в селе Велики-Кручи и нас предупредили, чтобы никто из окружения не выходил поодиночке, об этом будет общий приказ. Нами распоряжался штаб Фронта. У нас горючее совершенно истекало, машины уже пустые бегают. Начали терять машины. Кое-кто начал заранее смываться. У нас в основном был киевский состав шоферов.
Когда мы стояли в с. Грабаровка, командир приказал отправить все пустые машины в Гребенку для того, чтобы зарядить бензином, а кто остался – дали адрес село Карпиловка. Поехали в Гребенку, но очень мало осталось машин (12), заправленных бензином. В тот же вечер мы выехали в Карпиловку. Цель и задача – сосредоточится для прорыва. Нам сообщили, что есть якобы стрелковая дивизия и что мы будем вместе прорываться.
Числа 17 или 18 в часов 6-ть вечера я, капитан Огурцов – командир батальона пошли разыскать командира стрелковой дивизии, для того, чтобы скоординировать наши действия и совместно действовать. Приходим к нему, заходим в комнату, там сидят две бабы какие-то, старший лейтенант и капитан. У каждого морда пьяная. Видим, что майор уже переодевается. Капитан Огурцов заходит и говорит – Я командир 461 транспортного батальона, пришел с Вами поговорить.
– О чем Вы хотите со мной говорить?
– Да вот, чтобы действовать вместе с Вами.
– Идите, я Вам сообщу когда нужно будет.
Мы видим, что такое настроение, человек переодевается, никакого задания нам не дает, мы пошли. Наш штаб разместился на окраине села, а Карпиловка находится в яме. Командир и комиссар батальона приказали никому не спать. Ночью послали разведку километров за пять, на имевшемся у нас вездеходе. Разведка вернулась обратно, их обстреляли и младшему лейтенанту перебило руку.
Утром на рассвете часов в пять началась стрельба из автоматов вокруг нас. Командир собрал весь штаб. Мы сели на мою машину. Шофера уже нет, как канонаду услыхали, так смылись. Огурцов говорит – давай поедем взорвем цистерны. Мы с ним поехали туда, где стояли первая, вторая, третья и четвертая роты. Начали бронебойными пулями пробивать цистерны, поснимали трамплеры с машин. Я пробил бок машины М–1.
(ВОПРОС – Часть была разбита, бой закончился, куда Вы направились?)
Направился с Огурцовым на восток.
(ВОПРОС – Куда направление брали?)
Брали направление на Ахтырку, но мы не дошли туда. Мы прошли два или три села, сгруппировалась в одном лесу человек 250, решили утром выйти из леса. Лес был обложен, когда мы вышли на опушку леса, нас обстреляли. После этого осталось 50 человек. Я уже не называю Огурцова по званию, просто он мне говорит Миша, а я ему Ваня. Решили пойти по два-три человека. Решили выходить по лощинке, но здесь мы нарвались на мины. Нас было 4 человека. Огурцов убит. Я ранен в левую ногу и еще один убит. Нас осталось двое. Проползли с этого поля метров 200, уже стало рассветать. До половины высоты дошли, посмотрели вниз, там автоматчики.
(ВОПРОС – Сколько были в плену?)
В Хороле2. 8 октября нас выпустили пирятинскими гражданами.
(ВОПРОС – Каким образом это произошло?)
Я уже переоделся. Там просто объявляли: кто их Хорола – становись. Там было 62 тысячи человек. Уже брали в плен всех, потом начали разгружать лагеря и людей из окружающих сел и районов начали выпускать: Хорольских выпустили, Миргородских выпускают, Пирятинских. Ну что нам терять. Решили стать с пирятинскими гражданами. Чилаев тоже стал. Повели в комендатуру, там спрашивают – фамилия, имя, где родился, где жил в последнее время. Больше ничего не спрашивают. Я сказал, что родился в Киеве, жил в Пирятине, 1908 года рождения, Джагаркава Михаил.
(ВОПРОС – Свою фамилию назвали?)
Свою, кто меня знает. Нам дали справки и мы побежали в город, так как нам сказали, что в магазине дают хлеб – по два килограмма. Мы в то время буквально голодали и, конечно, сразу побежали за хлебом. Я получил один раз, он сумел ухитриться получить два раза. После этого мы пошли в село. Прошли всего три километра, больше пройти не могли. Там у него были какие-то знакомые, у которых нас обмыли, оказали нам помощь, как знакомым. Здесь мы пробыли два дня и пошли в Киев. С 8 числа мы только 22 октября прибыли в Киев.
Пришли на квартиру Чилая Квироса. Жил он на Воздвиженской № 4 кв. 1. Хотя Чилай молодей член партии – с 1940 г., его мало знают, но все-таки, учитывая, что идут аресты, я говорю ему – давай уйдем куда-нибудь.
Встретил я Бабаева зав. автобазой горторготдела, помещавшейся на Прозоровской 3. Мы земляки. Побеседовали. Он рассказывает, что его один раз поймали, как еврея и чуть не расстреляли, но земляки его выручили. Что делать. Мозги не работают. Мы пошли к его знакомому – Гасану, он турок. Он отлично знал наше прошлое.
(ВОПРОС – Где жил этот старик?)
Подвальная 7, там был Дом народов востока и он имел квартиру. Почти в течении месяца мы находились у него. Играли в карты, ну в общем ничего не делали. На улицу выходить боялись, выходили только вечером, так как днем бывали разные облавы. Потом мы решили, что сидеть нельзя, никого не видишь, а я рассчитывал в Киеве встретить кого-нибудь из знакомых товарищей.
Встретил я Фонченко – начальник гидротехконторы, комсомолец.
– Что здесь слышно, я спрашиваю.
3Ходят коммунисты регистрироваться. Вот видели Шамрило регистрировался в гестапо.
Я говорю – Ты брось. А ты ходил регистрироваться?
– Нет, комсомольцам не требуется.
Я пропустил этот разговор мимо ушей, спросил кого он видел. Он говорит, что видел Олейника,который работал в Набстрое директором асфальто-бетонного завода. Он был председателем ревизионной комиссии обкома союза и я с ним сталкивался по работе в союзе. Фонченко говорит, что Олейник здесь, его арестовывали и отпустило гестапо. Раз такое дело, значить с ним встречаться нечего.
Бабаев решил ничего не делать. У него была жена здесь, он ее не эвакуировал, поэтому он с женой уехал в Нежин к ее родным.
Встретил Финодорина Петю.
– Как дела. Выпытываю, чем человек дышит, а то человек меняется буквально за минуту. Он говорит – Я же не член партии. Короче говоря – Где ты живешь?
– У меня квартира на Институтской, но она сгорела. Я стал ему отвечать короче. В самом деле моя квартира здравствует и теперь – Институтская 34, но я ему сказал, что она сгорела.
Он говорит – у меня ключи от дверей, у меня две комнаты. Это будет стоить полпуда муки. Хочешь – пойдем.
Я говорю – Тебя там за кого считают?
– Меня никто не знает. Я пошел к нему, он мне дал ключи, я занял комнату и там нахожусь. С Квиросом только встречаюсь.
Решили что-то делать. Думали двигаться снова через линию фронта, но нужны были какие-то документы, чтобы перейти через мост, так как без пропусков не пускали. Мне как-то устроили через знакомых командировку от винного завода.
– Был грузин Бахтадзе. Он восстановил винный завод на Саперном поле. Он устроил нам командировку в Бориспольский район. Мы туда направились.
(ВОПРОС – Когда Вы поехали из Киева?)
Примерно в конце месяца, но снега еще не было. Прошли в село Иванков, 7 километров от Борисполя. Шли мы как будто бы для собирания машин.
(ВОПРОС – Какими средствами Вы передвигались?)
Пешком. Взяли соли для обмена и пошли. Нас, конечно, не интересовал сбор машин, а интересовало как бы пробраться ближе к фронту. По дороге расспрашиваем людей, народ говорит, что того отвели в полицию, того задержали, что через Яготинский мост не пускают. Из Иванкова перешли в Кучаков, из Кучакова в Лебедин. Здесь уже кончились наши харчи, и мы договорились с колхозом отремонтировать машину ГАЗ, перевели мотор на керосин.
(ВОПРОС – Сколько Вы жили в Лебедине?)
Примерно два с половиной месяца. В феврале или в начале марта мы приехали сюда. Пришел на винзавод, там уже новое начальство, украинец. Директор Харченко.
Нет, не коммунист. Бывший офицер.
Теперь что делать. Я договорился в бродильной промышленности спиртотреста, чтобы устроиться к ним на работу, потому что нигде не работать никак нельзя было. Нужно было где-то работать, чтобы иметь немецкую трудовую книжку.
Я устроился в бродильной промышленности, а Петька остался в винном заводе. Чулай тоже где-то устроился в какой-то фирме.
Я познакомился с Чубукиным Васькой.
– Шофер, работал на легковой машине.
Я там встретил знакомого – Пироговского, он работал курьером.
Он работал до войны на лесзаводе.
По-моему Саша.
(ВОПРОС – Когда его встретили?)
Примерно в марте 1942 года. С Пироговским мы часто ездили получать хлеб и часто беседовали. Я ему говорю – что тут делается, есть какая-нибудь организация?
(ВОПРОС – А Вы его знали до войны?)
Знал. Он мне говорит – знаешь что, тут было все, но сейчас ничего нет. Он мне детально не говорил, но я понимал примерно.
Потом я познакомился с этим Васьком Чебукиным. Он меня заинтересовал тем, что у него в машине стоит приемничек.
(ВОПРОС – Какая марка машины?)
Марка «Ганомак». Я правда не сразу ему сказал, что хочу послушать радио. Я ему как-то говорю – ты здешний?
– Нет, из Харькова.
Все это я говорю для того, чтобы узнать что это за человек. Говорю ему – хорошо, хоть концерт послушать можно, а у меня видишь «Коломбина», сидишь и ничего не знаешь. Он говорит – бывает, но это дело здорово запрещается. Это было один раз. Во второй раз подхожу – хоть какой-нибудь там концерт послушать.
– Хотя бы Москву включить, что-нибудь послушать.
Он мне рассказывает, что сообщения такие-то и такие-то – все что он слышал по радио. Он меня считает шофером, я ему не объясняю ничего.
Я работал шофером на грузовой машине. До войны я никогда не работал шофером, но работая в физкультурном обществе, я изучил автодело. Так вот, Васька сам слушал радио и мне сообщал. Однажды он мне говорит – приходи в 9 часов утра, я стану в стороне и мы послушаем радио. Мы сделали заземление и слушали Москву. С тех пор я начал интересоваться тем, чтобы каждый день встретить Ваську. Если у него веселое лицо, значит что-то хорошее передавали, а если грустное – значит дело неважное.
С нами дружил Петька Чаповский. Однажды Васька говорит – приходи ко мне в воскресенье, выпьем по чарке. Я пришел к нему, поговорили, но он меня никогда не спрашивал, кто я такой. Я тоже ничего. Петька тоже устроился у нас в гараже. Втроем уже работаем. Я говорю – надо было бы что-то реальное делать. Ребята у нас есть хорошие. Начинаем уже обсуждать людей, кто же у нас есть. Был у нас фольксдойче Черняшов – сволочь. Был Пригнец – хороший парень – собутыльник. Я Ваську предупредил – ты даже виду не подавай, что слушаешь радио. Петька говорит – давай будем изучать людей не только у нас, но и так знакомых. Так бывало соберемся, кто-нибудь принесет газету «Українське слово» и мы начинаем читать ее. Сначала читаем происшествия, а потом сводку. Немцы пишут, что отбили атаки, а мы уже знаем, что к чему. При этом присутствуют другие шофера – Склярский, Гончаренко, и мы изучаем у кого какое настроение. Таким образом, мы начали кое-кому сообщать наши сводки. Был там кандидат партии Годлевский, работал в Госавтоинспекции, Дехтярев и ряд товарищей. Я говорю Петьке – у тебя есть знакомые, если ты знаешь, что человек тебя не предаст, то ему можно сообщать радиосводку. Мы уже регулярно слушаем радио, регулярно к нам кое-кто подходит и спрашивает – что слышно, происходят такие минутные встречи. Пироговскому я тоже всегда говорю сводку.
(ВОПРОС – Откуда Вы знали Пироговского?)
Я знал его еще до войны, он работал на лесзаводе, а я был председателем спортивного общества «Комунар». Общество заказывало4 лодки на заводе и оттуда наше знакомство.
У Пироговского приемника не было и никаких сведений он не имел. Пироговский начал предупреждать меня – знаешь, Миша, связываться ни с кем не стоит, потому что есть большое предательство. Ты знаешь Кучеренко? Я говорю – это секретарь горкома. Кучеренко я знал до войны тоже в связи с физкультурной работой. По физкультурной работе я был связан с Мироновым – ЦК Комсомола. Был знаком с Хоменко и другими.
– Ты знаешь, что Кучеренко сволочь, предатель.
(ВОПРОС – Когда этот разговор был?)
Этот разговор был уже в 1943 году или в конце 1942 года. Он мне говорил и по части Романченко, что Романченко является предателем. Романченко первые дни, когда наши отступили отсюда оставался здесь и когда в гестапо регистрировали коммунистов, он заставлял всех коммунистов идти регистрироваться. О Романченко и Кучеренко он меня предупредил.
Меня еще встретила Фурс работавшая в Кировском райкоме партии зав. семинаром парторгов. Я там занимался и знал ее оттуда. Она меня встречает и предупреждает – ты знаешь, что Романченко сволочь.
Летом 1942 года. Это было на Сенном базаре, она торговала всяким барахлом. Я ее спрашиваю – как ты?
– В моем доме указали на меня и я вынуждена пойти зарегистрироваться.
Я спросил кого она видела из нашего района. Она сказала, что видела Вайнштейна – зам. председателя райисполкома, Иванова из арсенала. Говорит, что он тоже регистрировался. После того, как он зарегистрировался, он уехал в Белую Церковь и устроился там на работу. Она мне дала свой адрес, но я не старался ее даже встречать, потому что она зарегистрирована, а за такими людьми установлена слежка. Вот такие подтверждения я имел на счет Романченко и Кучеренко.
(ВОПРОС – Что еще Вам Пироговский говорил?)
Он мне говорил о том, что должен был быть создан горком партии, но предал Романченко. Было оставлено 10 000 рублей золотом, деньги были оставлены Рудешко. Рудешко я знал, так как он работал инструктором райкома партии, знал его по охоте, кроме того он был моим соседом, жил по Институтской № 36. Жена его была знакома с моей женой.
(ВОПРОС – Как зовут Рудешко?)
Не знаю, я его всего называл по фамилии, встречались в райкоме, на охоту ездили вместе. Когда Пироговский мне сказал про Рудешко, я говорю – так, я его знаю.
– Ну так вот, он сволочь, ему оставили все ценности для подпольной работы, а он, как только немцы пришли, исчез. Из железнодорожного райкома только пару человек осталось.
(ВОПРОС – Пироговский Вам сказал, что он оставлен специально?)
Он говорил, пока мы активно не действуем, так как кроме нашего райкома никого нет. Из тех, кто должен был работать народ разбежался. Работать здесь нельзя было. Я слыхал, что Кучеренко вербует людей. Якобы он является представителем нашей партии, а в самом деле он вербует для гестапо. Об этом меня предупредил Пироговский.
– Так что имей в виду, если кто-нибудь подойдет к тебе, ты постарайся ни с кем не иметь связь.
Потом я встречался с младшим лейтенантом из моей части по фамилии Гусев. Я его встретил здесь в Киеве. Он поехал в Гребенку за получением горючего и с тех пор я его не видел. Потом мы встретились здесь в Киеве. Я испугался, так как он парень беспартийный. Много я не разговаривал с ним. Потом я снова его встретил.
– Давай что-нибудь делать, идем куда-нибудь, надо пробиваться.
Я ему говорю – не спеши. Я его все время придерживал. Потом он как-то связался, через своего знакомого, с организацией «Советский голос». Это уже в 1943 году было. Однажды он мне говорит – есть один капитан, майор, они вербуют, отправляют людей. Идем поговорим. Я говорю – знаешь что, я-то пойду, но что это за люди, ты за них отвечаешь. Он говорит – не беспокойся.
– А как ты меня охарактеризовал, он знает, что я политрук.
– Нет, я сказал, что ты шофер.
Встретились в Николаевском парке, потом пошли на квартиру к Николаю, жившему на Пушкинской ул. против ЦЛК. Он говорит, ко мне должен прийти в 12 часов человек. Сидим. В это время приходит капитан, его назвали Юра, чахоточный сам. Заходит, веселый такой.
– Как дела, хлопцы, Вы где работаете, Вы где работаете.
– Есть возможность идти в отряд, вот мы на днях отправляем туда людей.
– Если есть оружие, давайте оружие, оно нам нужно.
И так прямо говорит с нами. Мы ушли с Васей, я ничего не пойму. Я говорю Васе – с ними поддерживай связь, а мой адрес не говори.
Второй раз встретились через недельки две.
(ВОПРОС – Это в каком году было?)
Уже в 1943 году, в мае месяце. Он дал нам адрес на Кузнечную, против ГУТАП’а, двухэтажный домик. Пришли туда, там какая-то женщина была высокая с дочкой. В комнате там Юра. Он вынимает карту, ложит на стол – вот сюда ехать надо, если Вы собираетесь. Так открыто держит карту. У меня какое-то подозрение было.
(ВОПРОС – Как фамилия этого Юры?)
Это организация называлась «Советский Голос», руководителем ее как я теперь выяснил, был Голец. Он работает председателем какого-то союза. Вот это его группа. Но все это открыто, неконспиративно и у меня это вызвало глубокое подозрение. Я даже боялся там находиться. Мы ушли тогда. Он нам сказал – чем можете помогайте нам.
Через некоторое время прибегает Васька – Миша не ходи туда и ко мне не являйся. Эту бабу арестовали с дочкой, но они не расколятся.
Положение о создании боевых групп мы получили от них. Там на верху было написано: выявлять командно-политический состав. Отлично составлено Положение. Его передал мне младший лейтенант Васька, а Ваське дали из этой организации. Я говорю Ваське, что это положение мы можем использовать. Там конкретно указано, что члены группы не должны знать друг друга и т.д. Но мне непонятна фраза «выявлять командно-политический состав». Зачем это нужно. Сейчас, находясь в тылу противника, каждый рядовой товарищ может стать руководителем. Это Положение сдал в ЦК.
Мы начали создавать группы. После этого мы связь с ними потеряли. Все их квартиры погорели. Я об этом докладывал Пироговскому, говоря, что есть связь. Он сказал – я знаю, можешь поддерживать связь. Мы через Гусева получали от них регулярно радиосводки. Печатали они на стеклографе, солиднее, чем мы, видимо очень много распространяли.
В 1943 году народ весь горит – в отряды хочет идти. Я говорю Пироговскому, что делать. Он говорит – не спеши, здесь есть представитель, сейчас создаются горкомы, райкомы. Я говорю, что у нас есть люди на пивоваренном заводе и в других местах, если нужны машины, мы дадим машины, давай только задание.
Сейчас, говорит, на Железнодорожный райком партии возложена задача создания горкома партии и райкомов.
В июле 1943 года. Я его часто встречаю по работе. Пироговский говорит мне – Я тебя рекомендую на секретаря Молотовского райкома партии, так как ты имеешь много людей в Молотовском районе. Приходи в такой-то день в 6-ть часов вечера и я назначу тебе свидание с Олей и там поговорим.
В первых числах августа 1943 года.
Приходу я в 6-ть часов. Когда с Тарасовской выходишь, есть парк. В этом парке мы должны были встретиться. Прихожу, сидит Оля, еще один парень и Пироговский.
– Познакомились. Она говорит – где твоя семья.
– Там-то. Тут я уже надеюсь на Пироговского и смело вел себя. Пироговскому я верил, у меня никакого сомнения быть не могло. Она говорит – тебя рекомендует Пироговский на секретаря. Я тебя, извини, мало знаю. Как потянешь это дело или не потянешь. Я говорю – ну что ж, раз поручаете. Но райком я понимаю не как до войны было, я же не могу по всему району создавать организацию. Если у меня на Кабельном заводе никого нет из знакомых, значит я там ничего не сделаю.
Я говорю – у меня есть на пивзаводе знакомый Ремаренко, ему я могу довериться.
Или на мосту я имел знакомого Анисимова, чемпион Союза по стрельбе, Высочанского – инструктор Кировского райкома.
(ВОПРОС – Где он работал при немцах?)
Он был ранен и вообще не работал. Жил в городе.
(ВОПРОС – Вы с ним встречались?)
Я с ним встречался в 1943 году.
(ВОПРОС – Чем закончилась беседа?)
– А членами бюро кто у Вас будет?
– Васька Чебукин и Петька Чаповский.
– Короче говоря, мы тебе поручаем самому подобрать членов бюро и дай нам список. Цели и задачи наши ты знаешь – то что мы сделаем во вред немцам, это в пользу нас, держи со мной связь.
Потом, когда я встретил опять Пироговского, я спросил его, кто же с ней был. Это был Федя. Я его потом встречал все время и так его называли. Он ходит, как телохранитель. Я говорю – он что беспартийный или член партии?
Меня это удивило, но Пироговский сказал, что это ее телохранитель, в общем дал мне понять, что он ухаживает за ней. Я договорился, где с ней встречаться.
(ВОПРОС – Непосредственно с Олей?)
Я уже встречался в этом саду два раза, потом я ходил на штаб-квартиру, которая помещалась на Соломенке – Большая улица № 25.
– Если срочно, приходи туда, спроси Леопольда. Так я и делал, спрошу Леопольда и меня отведут туда. Это было что-то вроде комнаты в подвале. Там лежали шахматы, было накурено, было создано впечатление босяцкой комнаты, чтобы не было заметно, зачем туда собираются. Я туда ходил.
(ВОПРОС – Кого Вы там застали?)
Мишку Смагина, Щербакова, Зину связную Ольги, Леопольда и старичка. Старичок всегда стоял на улице. Я ему сдавал свою грузовую машину. Сейчас он работает в Украинлесе, в доме Совнаркома.
Когда немцы начали выезжать из бродильной промышленности, люди начали рассыпаться кто куда. Я прихожу и ставлю вопрос – разрешите выезжать. Направление у нас было в отряд Тетерева. Оля дает пароль через Пироговского. Значит можно собираться. Я уже наметил забрать свою машину и погрузить ребят. Оля дала такой пароль: возле станции есть колодец, возле колодца какие-то мастерские. Подойдите с кошелкой, с голубой повязкой, обшитой белой материей с двух сторон. К Вам подойдет человек и Вы ему скажете – «привет от Оли». Это был пароль. Я уже приготовился и думал на второй день ехать.
Это было в начале сентября месяца. Вдруг ко мне прибегает Пироговский:
– Тебя хочет видеть Оля и ни в коем случае никуда ехать нельзя. Я моментально иду к ней. Она говорит – есть указание о том, чтобы никто из руководящих товарищей никуда не уезжал и вообще нужно держать людей в Киеве.
– Хорошо. Тогда были большие затруднения, ловили людей прямо на улице. Я настаивал на том, чтобы отправлять людей, но Оля не разрешала. Раз не разрешает, надо оставаться. Потом она мне говорит – машину сдай в горком партии.
Приведи машину сюда и все. Я приезжаю в 25 номер, не во двор, а стал возле этого дома, а сам зашел туда и говорю – Оля, вот паспорт, 15 штук «фарбавиль» – пропуска с печатью и все. Ваше приказание выполнил. Кладу ей все это на стол. Она говорит – паспорт оставь здесь, а машину старик укажет куда поставить. Сели в машину со стариком и поехали через какие-то переулки в закоулок. Я поставил машину, дал ему ключ и все. На этой машине ездили почти все время. Один раз я взял эту машину.
(ВОПРОС – А Вас спросили, где Вы дели машину?)
Получилось так: немцы должны завтра ехать в Проскуров, а машина моя находилась в гараже на Тарасовской 36. Нас предупредили, чтобы завтра же прийти с вещами, так как нужно уезжать. Они-то не говорили куда, говорят, что в командировку.
Приходу утром в гараж, завел машину и выезжаю. Встретил Алешку Деркаченко и говорю ему – ты должен будешь машину спрятать где-нибудь, потому что я здесь держать ее не могу. Я завел машину к нему во двор на Мар[и]инскую 67, ключ дал ему, а сам пошел напротив, где жил Алешка Гончаренко и наблюдаю за моим домом. Вдруг прилетает мастер гаража и Дехтярев – где машина. Сторож говорит, что я утром выехал. Взяли заложниками Дехтярева, Веретенникова и Гончаренко и сказали – пока Мишку не найдете, никуда не будете отпущены.
Узнав такое дело, я беру свой мешок, предупреждаю Алешку Деркача о том, что если я приду вечером, значит все в порядке, если же меня не будет, ты берешь машину и завозишь в штаб комиссариата, а там говоришь, что это машина беспризорная. Сам взял мешок и иду в трест – Деонисовская 4. Ведь это же глупо взять машину и чтоб из-за этого расстреляли трех человек. Прихожу туда, хлопцы так встречают, будто съесть меня хотят. Гончаренко кричит – где ты мои вещи дел? (А его вещи лежали на моей машине).
Я говорю – не морочь ты мне голову, мне не до Ваших вещей сейчас. Дехтярев налетел на меня – где мой насос, ведь он лежал на твоей машине. Начальник транспорта РЕШКА ко мне обращается – где машина. Я говорю – пан Решка, офицер касыкомса, офицер у меня забрал машину, а мне по заднице дал.
Тогда уже в городе была запретная зона и такие дела повторялись часто – военные забирали машины. Как раз у члена нашего бюро Чебукина забрали машину, когда в ней сидел гражданский немец. Офицер высадил его и забрал машину. Короче говоря, Решко предлагает мне сесть в машину, садится рядом со мной, вид у меня бледный. Везу я его до колбасной фабрики. Подъезжаем туда, я говорю – пан Решко, отсюда я ехал из автобазы, в этом месте 10 солдат остановили меня и погрузили свои вещи. Я их отвез на Лукьяновку – на станцию, потом приехали сюда обратно. Они стали возле колбасной фабрики, а меня погнали. Решко говорит – едем на Лукьяновку. Приезжаем на Лукьяновку. Смотрим на все машины, присматриваемся к каждой полуторке, но все бесполезно. Едем обратно. Я ведь не знаю его решения, и начинаю к нему заговаривать – пан Решко, на какой машине я в Проскуров поеду. Он говорит – починишь Андрея машину, сделаешь репаратуру и поедешь. Приезжаем туда. Там шеф был Вартенберг, немец, он ему докладывает, что машина касы-комса. Тот садится на машину и уезжает, а меня ведут во двор и показывают на машину Андрея. Вот репаратура для машины, отремонтируй ее и на этой машине поедешь в Проскуров. А мы эту машину еще раньше вывели из строя. Я подлез под машину, держусь рукой и осматриваю обстановку. Подходят ко мне Дехтярев, Гончаренко, Веретенников. Веретенников мне говорит – так что забрали машину и все.
– Разве это секрет, офицер его так пугнул. Это я специально говорю для Веретенникова, так как он парень не надежный был. Сейчас он работает управдомом на Тимофеевской улице. Он мне говорит – Ты, Миша, не крути. Я ему говорю – не твое дело, разберутся без тебя. Гончаренко спрашивает, где его белье. Я ему тоже не говорю. Люди озлобленные, поэтому я решил им правду не говорить. Вылажу из-под машины, идет Дехтярев. С ним я был в более близких отношениях. Я ему говорю – знаешь Сева, машина там, где она должна быть. Он улыбнулся:
– Сукин сын, чего же ты сразу не сказал, надо было предупредить.
Я говорю, что обстановка диктует условия и получалось так: я еду, как раз окопы копают и я решил в суматохе это сделать. Он говорит – ладно, договорились.
Машину я кое-как привел в порядок, кое-так прицепил там на три свечи. Приходит Вартенберг и говорит – едем в спиртзавод. Уже грузчиков не было. Подъезжаем к спиртзаводу, там лаборатория есть, которую надо вывозить – ценный груз. Сами грузят. Я для понта иду и помогаю. Один раз вынес, потом поднял капот и будто ремонтирую машину. Они нагрузили мою машину, разворачиваюсь и еду в трест, это полкилометра от завода. Они наверху сидят. А машина не тянет совершенно. Я специально хочу им показать, что машина никуда не годится – на три свечи работает, на второй и на первой передаче идет. Приезжаю. Поставил возле парадного. Уже 5 часов. Я раз, раз и ушел. Пошел домой. Я жил раньше на Короленко 86, теперь перебрался к знакомой татарке на Тарасовскую.
На другой день решил пойти к соседке узнать не искали ли меня. Соседка сказала, что в часов 6-ть, когда разгрузили машину, они стали искать меня.
Я решил пойти позвать Алешку Гончаренко. Он меня спрашивает, как ему быть. Я ему говорю – ты езжай в Проскуров. Даю ему командировочное удостоверение и советую ехать, так как если никто не явится, будет большой скандал.
Мы украли также пишущую машинку, 20 бланков с печатью на случай если нас здесь поймают, мы предъявим трудовую книжку, как работники спиртотреста. Если спросят, почему мы здесь, ведь спиртотрест выехал уже, я предъявлю командировочное удостоверение о том, что приехал из Проскурова для транспортировки машин. Этими удостоверениями я обеспечил Чаповского, Гончаренко, Дехтярева и еще ряд товарищей.
(ВОПРОС – Чем закончилась это история, где машина, которую Вы оставили старику?)
Это надо спросить у Оли. Паспорт находится у Вас при отчете. Машина все время ездила в отряд и из отряда.
(ВОПРОС – Где все люди, с которыми Вы были связаны?)
Они в большинстве все здесь, многие в армии. Васька Чебукин – член бюро работает в Совнаркоме, возит Жилу, Петька Чаповский работает в обкоме комсомола, возит секретаря обкома. Остальные товарищи работают на многих предприятиях и учреждениях. Есть список.
(ВОПРОС – Как Вы потеряли связь с Пироговским?)
Я не потерял связь, у нас был провал. Это было в конце октябре месяца – 28 или 29.
(ВОПРОС – Что это за провал, как он произошел?)
Мы еще были связаны с городским штабом, помещавшимся там, где колбасная фабрика.
(ВОПРОС – Кто руководил этим штабом?)
Черняшов и Гонта Ваня. Этот городской штаб имел районные отряды и он руководил всеми отрядами, он был, как военный отдел горкома.
(ВОПРОС – Как произошел провал?)
Я был в этом штабе 28 или 29 октября вечером. Был я вместе с Юрой Стрельцовым.
(ВОПРОС – Кто такой Юра Стрельцов?)
Это старший лейтенант, находится в Красной Армии, сейчас он приехал в Киев.
У нас было задание подобрать помещение для совещания городского штаба. Совещание должно было быть 27 числа. Я спрашиваю Юру, почему не было совещания.
– Черняшов просил, чтобы ты обязательно пришел.
Я пошел. Я там всего два раза был. Я поздоровался с Черняшовым. Он велел Стрельцову подождать, а я зашел. Разговариваем – на Вас возлагается задача подобрать помещение для совещания.
Я говорю ему – может быть нужно выставить охрану, чья будет охрана Вашего или нашего района.
Он говорит, что охраны не нужно. Я считаю это неправильным, полагая, что нужно хотя бы выставить двух человек.
Он говорит – найдите помещение, а Юра Стрельцов пусть сообщит. Потом он спрашивает меня, что собой представляет Юра Стрельцов.
Это старший лейтенант, работал в городском комитете физкультуры начальником учебно-спортивного отдела.
Я попрощался, договорившись, что Юра сообщит, но сказал, что собираемся на Тарасовской 32. Я выхожу, Юра Стрельцов во дворе.
Какие-то двое там стояли в плащах, я их впервые видел. Мы ушли с Юрой. Они смотрели в сторону. Юра жил рядом со мной – я в 36, а Юра в 32 номере. Юра сказал, что домой не пойдет, а пойдет на Ново-Лыбедскую улицу. Вообще у него какое-то странное настроение было – или он обиделся, или не знаю чего. Я ему сказал – ты не спеши, партия знает, что делает. Там приходилось успокаивать каждого.
Я пошел домой, но домой сразу не зашел, а зашел на Тарасовскую 27 к Гончаренко, там была явочная квартира. Я побеседовал с Чебукиным и пошел домой. Дома никого не было. Уже было часов 8, слышу стучит кто-то с черного хода. Я подхожу и кричу – кто там.
Я даже больше не спросил, открываю двери, входят двое: один в плаще, другой в короткой кожанке.
Вижу, что люди, что-то не те. Я думал, что это стучал Володька, он командовал отрядом.
– Миша, ты не волнуйся, мы свои, мы из Житомира, из Житомирского отряда.
Я говорю – что мне волноваться. Я никакого отряда не знаю.
Тот, что стоял у двери сразу вынимает наган – руки вверх.
Я говорю – в чем дело? Оружия у меня нет. Они вынимают все из кармана, находят там радиосводку написанную от руки.
Я стою, как облитый кипятком. В следующей комнате никого нет, – спрашивают они.
Он смотрит во вторую комнату, там никого нет. Руки у меня опускаются, он меня ударил по рукам.
(ВОПРОС – Короче говоря, арестовали?)
Я не знаю, в вольной форме вероятно фолькс-дойче.
(ВОПРОС – И куда они Вас доставили?)
Выводят из парадного. Ночь темная. Сдаваться живым не хотелось, я вырываюсь от них, но в это время подбегают еще двое и они хватают меня. Я кричу в расчете на то, что меня услышат Гончаренко и Чебукин. «Парабелум» мой спрятан у них. Если бы хоть пару выстрелов в воздух дать, они бы разбежались. Я кричал, сколько сил было, но никакой помощи ни откуда не было. Они мне заткнули рот, но я прокусил5 [От руки: «одному из них»] два пальца до кости. Мне скрутили ноги, начали меня бить, нанесли мне 5 шрамов на голове. Подъехала машина. В это время какая-то женщина с балкона кричит: «Сволочи, что Вы издеваетесь над человеком». Подъехала машина, они меня все избивают и говорят офицеру – партизан, партизан. Избивали до тех пор, пока я потерял сознание. Двое взяли за ноги, двое за руки и втолкнули меня в машину.
(ВОПРОС – Куда Вас доставили?)
Я не знаю. Двое сидели у меня на плечах и на ногах.
(ВОПРОС – Где Вы пришли в сознание?)
Утром, на другой день я узнал, что это на Тимофеевской, угол Тимофеевской и Ленина. Это жилой дом, до войны там был райисполком, а при немцах я там сидел.
Меня втолкнули в камеру, я упал на пол и лежал без чувств. Потом начинаю подымать голову, но не могу поднять. Часов в семь утра заходит в камеру тот, что был в плаще, заносит кожух бросает его мне и кричит – идем, собирайся.
Меня вывели на первый этаж и бросили в камеру с решеткой. Там никого не было.
(ВОПРОС – Кто приходил в камеру?)
На другой день в 12 часов пришли три человека в вольной форме, хорошо разговаривали по-русски и один немец. Стали задавать мне вопросы:
– Вы секретарь райкома партии?
– Какой секретарь, я шофер. Работал до войны шофером и сейчас.
– Ничего подобного, я никогда членом партии не был.
– Вы знаете Ольгу?
– Понятия не имею. У меня есть знакомая, но о какой Ольге Вы спрашиваете?
– Такая низенькая, Ольга Кролиха.
Он тогда спрашивает – а Вы знаете «деда Мороза».
– Он такой бородатый, рука перебитая.
Я, конечно, знаю такого, но говорю им, что понятия не имею.
Это член бюро Железнодорожного райкома.
– А Вы знаете Пироговского.
Ну словом на все вопросы я отвечаю отрицательно.
– А кому Вы передали свою машину?
– Как кому. Я никому машину не передавал. Один раз я ехал и у меня немцы забрали машину.
– Я ехал в трест, офицер встретил и забрал.
– А может Вы сдали в партизанский отряд?
– Что Вы, есть же здесь шеф, Вы справитесь, сам шеф ездил и проверял, разговаривал с офицером.
Потом они начали разговаривать по-немецки. Каждый держит блокнот и что-то записывает, потом меня толкнули, закрыли двери и ушли.
(ВОПРОС – Сколько сидели там?)
(ВОПРОС – За это время никого не приводили?)
Нет, никакой очной ставки не делали, никого не было.
(ВОПРОС – Еще раз допрашивали?)
(ВОПРОС – Кто был еще арестован?)
Тогда я не знал, ведь я никого не видел.
Когда я попал в эту комнату, я увидел несгораемый сейф, решетки на окнах. По-видимому это была спецчасть.
На первом этаже. На сейфе лежит два внутренних ключа. Стоит тумбочка, коптилочка, порванный диван, стол поломанный, под столом стрелянные гильзы от охотничьего ружья, в бутылочке порох, два мешочка дроби и всякие принадлежности.
Все это я осматриваю, беру на учет. Нашел еще один ключ в столе. Двери одинарные, закрыли меня на внутренний замок. Я слышу, что рядом на кухне сказали – присматривайте за этой комнатой. Я начал подбирать ключи к дверям. Короче говоря из этих ключей я подобрал один ключ, который открыл внутренний замок. Потом закрыл, вынул ключ и положил сразу здесь, а остальные ключи положил обратно. Теперь я стал выбирать удобный момент, чтобы никого не было. Двое суток я думал, не спал ночью, не спал днем.
(ВОПРОС – Двое суток изучали и дверь была открыта?)
Нет, обратно закрыл и положил ключ. Я изучал, когда можно будет выбрать удачный момент и выйти отсюда. На третью ночь…
(ВОПРОС – Какого это было числа?)
31-го числа или в ночь на 1-е.
(ВОПРОС – Числа 28 или 29 Вы подбирали помещение для совещания, двое суток подбирали ключ, так что 31-го никак не могло быть).
Я только переночевал6, утром меня перевели7 и на третью ночь я выбрал подходящий момент. Ботики свои я снял.
Чтобы бесшумно пройти. Ноги обмотал тряпкой, в которой была дробь. Взял в карман сухари, на случай если придется где-нибудь находиться и примерно в 7–8 вечера руководящий кухарке сказали – неси посуду наверх человек на 10–11. Начинается суматоха. В часов в 10 или 11 начинается пьянка наверху. Начинаются танцы, слышен патефон. Внизу абсолютная тишина, никакого движения. Я выбирают момент, открываю дверь. Сначала открыл только замок. Ключ обратно положил под стол. Стою около дверей. Вдруг слышу кто-то идет, прошел в кухню. Я взялся за ручку и держу. Человек прошел обратно. Я приоткрываю дверь и на цыпочках выхожу. Подхожу к парадному, стеклянные двери закрытые. Слышу снова кто-то идет. Я стал под лестницей, он прошел вниз в уборную, меня не видел. Потом снова прошел наверх. Я пробую открыть дверь, но дверь не открывается, я тогда бросаю это дело. Бегу мимо своей комнаты прямо в кухню, открываю дверь в кухню, там горит свет, шторы закрыты, я открываю штору. На подоконнике лежали три сковородки. Я снял их, тушу свет. Открываю деревянные ставни, затем окно и выглядываю на улицу. На улице меня не могут обнаружить. Я переступаю через окно и я на улице. Вот и все.
Я пошел на Ново-Лыбедскую 11.
В часа три ночи 31-го или 1-го числа. Пришел я к одной знакомой, она, по-видимому знала, что я был арестован. Она работала в транспорте спиртотреста, это член нашей организации и я ей доверяю. Она мне сказала, что я окровавленный. Дала мне помыться, дала носки, я переоделся. Ее фамилия Васильева Нина Бенедиктовна.
(ВОПРОС – Когда Вы ушли от нее?)
В половине четвертого или в четыре часа я ушел.
На углу Жилянской и Паньковской жила одна Лида, которая знала меня, как шофера. Нине Бенедиктовне я сказал, откуда я бежал, а туда я так просто пришел.
(ВОПРОС – Сколько были у нее?)
Целый день пробыл. 2-го числа ушел к одному члену нашей организации Гургену Александровичу Мюлькьяну, с ним мне устроила свидание Нина Бенедиктовна. Он меня окончательно помыл, дал белье, сухари. Целый день пробыл у него.
Оттуда пошел к Митьке – члену нашей организации.
(ВОПРОС – Где сейчас Митька?)
Работает на Юго-Западной железной дороге, и он меня связал с «дедом Морозом». Это было 3-го ноября. Мироничеву я говорил, что слышно.
– Оля была арестована, но она тоже бежала.
Я говорю ему – ты побрей бороду, а то меня про тебя спрашивали. Он пошел и через час сбрил бороду.
– Где Оля, как встретиться?
Я хочу собрать группу вооруженных людей и разгромить этот дом.
– Если хочешь видеть Олю, иди к Зине. Это связная Ольги, фамилии не знаю. Я пришел, но не застал ее дома.
(ВОПРОС – Что Вам сказал «Дед Мороз», кто арестован?)
Оля и еще ряд людей.
Я говорю – и Пироговский?
– Все в порядке, он прячется на Соломенке.
(ВОПРОС – Сколько были у «Мороза»?)
Это было примерно 4-го числа. Пошел искать Зину. Целый день просидел на чердаке, потом поехал в Боярку и мы там все время находились до прихода частей Красной Армии.
(ВОПРОС – Кто по-Вашему Вас предал?)
Я подозреваю на Юру Стрельцов, потому что я с ним ходил в тот день к одному человеку – Безрукову. Это орденоносец, Стрельцов говорит, что это парень свой работал на «Динамо». Когда мы пришли к нему, я увидел, что стоит открытая винтовка, работает в Штаткомиссариате. Он спросил у Юры, как дела. Юра говорит – вот это мой начальник и называет меня секретарем райкома. Тот ничего не сказал, вынимает свой орден «Знак почета». Мне что-то обстановка не понравилась. Вдруг он включает Москву.
(ВОПРОС – Где работал Безруков?)
(ВОПРОС – Значит одно подозрение на Юру?)
Первое подозрение на Юру, больше никого нет. Потом я слыхал, что Нестеренко и Костенко просто снимали допрос с наших товарищей. Потом выявляется, что в Железнодорожном районе было много предателей. Яшка с Сердюком на машине разъезжал, когда наши пришли, в Горсовете работал.
(ВОПРОС – Он и сейчас в Киеве?)
Его видно уже в расход пустили. Дело было так: приходим к нему. Вдруг заходит майор и обращается к нему: Вы будете Яша, и называет фамилию (Знал фамилию, теперь забыл).
С нами в комнате сидел один НКГБ. Майор говорит – Вы можете остаться, а Вас попрошу выйти.
Выходим в следующую комнату, там стоит два автоматчика. Короче говоря, его арестовали. Оказывается он провокатор, он предал Нежинскую группу.
(ВОПРОС – Что было слышно о Пироговском 5, 6, 7 числа?)
Мы все время думали, что он жив и здоров. 8-го числа пришел к нему домой. Приходим туда, жена обращается к нам – скажите, скажите, где он? Мы удивились. Но она-то не знает, что он арестован, она знает, что его нет. Она рассказывает, что кто-то пришел, женщина с мужчиной и назвали мое имя – Надя дома? Бабушка открыла дверь.
– А Саша дома?
Эта женщина вызвала Сашу на улицу и они пошли. Куда пошли, зачем – не знаю. Бабушка думала, что связная пришла. Больше ничего я не знаю.
Я много пропустил, если Вы разрешите, я напишу подробнее.
[М. Джагаркава] (подпись)