ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

члена партии (без билета) СТРУКУЛЕНКО С.С. за период

с 24 июня 1941 года по настоящее время.

 

Уроженец г. Ананьева, рождения 1897 года, по национальности украинец, из семьи пригородных крестьян, специальность – врач хирург, до врачебного образования был токарем по металлу. Работал в Одесском электрическом депо, в Николаевских судостроительных заводах б. Наваль. Военнообязанный.

В 1939 году участвовал в качестве главного хирурга дивизии в освобождении Западной Украины. В 1940 г. – в войне с белофиннами и в 1941 году – с 24.VI также главным хирургом дивизии и зам. командира батальона в войне с фашистской Германией.

В 1941 году 24 сентября, будучи в разведке, после принятия на себя командования медико-санитарным батальоном, в момент, когда командир батальона оставил его, я был тяжело ранен в селе Борщеве, находящемся вблизи Березани.

27 сентября того же года, в результате окружения немцами, я попал в плен в состоянии тяжелого ранения. 20.Х.1941 года я вернулся в Киев из плена в состоянии выздоравливающего, а 6 ноября того же года, едва поправившись, я поступил врачем в хирургическую клинику Медицинского института, в котором проработал до 1.XI–1942 года. Освобожден из плена следующим образом: к лежащему со мной рядом красноармейцу тов. Клименко Федору Макаровичу, с которым мы подружились в плену, как члены партии, прибыла сестра Козельская Елена Ивановна (Киев, Львовская 8 кв. 4). Тов. Козельская, владея немецким языком, сумела достать пропуск дня своего брата и, по моей просьбе, для меня, в результате чего 15.Х мы оба были освобождены из плена в с. Гоголеве, где мы лежали в так называемом лазарете для военнопленных, в действительности в конюшне колхоза. 20.Х с помощью той же Козельской мы оба были доставлены в Киев, что лично может подтвердить т. Козельская.

Устроиться в медицинском институте мне удалось благодаря скрытию моей партийности и оформлению соответствующим образом анкеты, подписанной поручителями, подтверждавшими мою беспартийность и благонадежность, а именно: профессором Крамаренко Ю.Ю., с которым я был знаком еще до отступления из Киева, но который в действительности не подозревал моей партийности; красноармейцем тов. Клименко, на которого я ссылался, как на свидетеля по армии, могущего скрыть мою партийность. Кроме того, две подписи поручителей были мною подделаны за счет популярного в Киеве гемеопата д-ра Попова Демьяна Владимировича (Безаковская 23) и фольксдейча техника-строителя райуправы Касика Павла Вячеславовича (Красноармейская 16 кв. 8), котopoгo до войны я знал, как чеха. Ныне он, как фольксдейч, в Киеве отсутствует.

Через год я был уволен из клиники, как неблагонадежный в политическом отношении.

Конечно, увольнение было подтасовано под форму сокращения штатов. Но что для этого был иной мотив, мне сообщил профессор Шидловский Петр Семенович (Столыпинская 15, кв. 4), ныне, как фольксдейч в Киеве отсутствующий, у которого я работал ассистентом клиники. Проф. Шидловский выразил сожаление о моем увольнении и обещал ходатайствовать на предмет восстановления меня в клинике вновь; он считал меня своим однодумцем в духе великорусских монархических идей, которые он однажды мне высказал во время нашего разговора, касающегося безобразного поведения немцев на Украине, а я в унисон ему поддакивал, чтобы не разоблачить себя перед ним.

Будучи около двух месяцев безработным, я все время добивался получения работы либо в городе, либо на селе, куда я без соответствующих документов выехать не мог. С помощью проф. Шидловского я старался доказать Здравотделу при генерал-комиссариате о незаслуженном увольнении и как только Шидловский, который мне симпатизировал, не подозревал во мне большевика, убедил здравотдел в том, что я политически безопасен, при этом являюсь хорошим специалистом и преподавателем, мне пообедали дать работу в городе; восстановить меня в мединституте не желали.

Надо полагать, что нежелание восстановить меня в мединституте имело связь с той помощью, которую я оказывал лежавшему в хирургической клинике тов. Ивкину, который был подстрелен немцами на улице, как секретарь подпольного Горкома, а именно: я по возможности организовывал ему передачу пищи, свидания с нужными лицами и подготовлял побег, который все таки не удался в силу усиленной гестаповской стражи. Возможно, что это было кое-кем подмечено с неясной определенностью и дало повод, как преподавателя, меня считать в институте лишним.

 

[...]

 

В марте месяце 43 года, на основании того, что я был 3 месяца на немецкой службе, горздрав предоставил мне должность главврача 14 поликлиники, а 4.VІІІ того же года я бил переведен главным врачем в Центр. Городские клиники. В период начавшейся эвакуации в первой половине сентября с.г. директор центр. гор. клиник доц. Чернай выехал из Киева в Германию, и я занял его должность, как главный врач в системе клиник, т.к. я у доктора Черная пользовался доверием. В качестве директора клиник я нахожусь и в настоящее время, объединяя три больницы, а раньше еще и 2 поликлиники.

В 1942 году в феврале месяце мне предоставилась возможность поехать в Днепропетровск, в котором я жил до мобилизации в Красную Армию. Оставаться в Днепропетровске я не мог, так как бывш. мои сослуживцы по г. Днепропетровску оказались на высоких должностях (примерно д-р Перебаскин Игорь Александрович занимал должность председателя горуправы, а д-р Станкевич заведывал горздравотделом), знавшие меня как партийца по Днепропетровску, когда я там жил. По этим соображениям я вернулся в Киев и продолжал тут работать, как это изложено выше. Поводом для поездки в Днепропетровск послужило мое стремление пройти в организацию бывш. Красного Креста, в которой коммунисты могли при особом умении вести подрывную работу против немецких оккупантов, пользуясь задачами Красного Креста: освобождать военнопленных из лагерей, организовывать районные и сельские ячейки Кр. Креста для приюта изможденных лагерников, которые проходя через села вызывали в народе возмущение против немцев при виде внешнего вида военнопленного и их настроения в связи с режимом в лагере.

По получении командировки от Комитета Красного Креста в Днепропетровск для знакомства с тамошней организацией комитета, мне пришлось пройти пешком 3–4 села в районе Пятихатки, где я убедился, что хаты приюта (ночлежки) для военнопленных служили очагом для развития возмущения многих крестьянских масс, а так же скоплением многих родных и близких, ищущих среди военнопленных своих мужей и детей, которые пылали возмущением к режиму оккупантов и горели надеждой на освобождение Красной Армией.

К сожалению, немцы учли это обстоятельство и реорганизовали Красный Крест в иную форму комитета, отстранив мечом и огнем руководителей первоначальной краснокрестовской организации, и пока я доехал до Днепропетровска мне не пришлось являться в тамошнюю организацию Красного Креста, т.к. она уже была ликвидирована.

Летом 1943 года дважды была попытка немцев вновь привлечь меня к ним на службы под разными мотивами приятного и неприятного порядка. Под видом разных причин, вплоть до скрытия из квартиры я избегал этого и на немецкую службу вновь не попал. Свидетельствовать об этом может моя старушка, проживающая у меня в качестве мнимой тетки и в настоящее время.

 

[...]

 

Много я помещал на клиничное лечение мнимых больных и таким образом заполнил больницу свыше одной тысячи больных, что дало возможность задержать эвакуацию больницы, на которую немецкие власти трижды посягали. Также я определенным образом мешал проводить резкое совращение лечебной сети, показывая высокую цифру госпитализированных больных и посещение больными поликлиники.

То обстоятельство, что я в начале 43 года (хотя невольно) был около трех месяцев на немецкой службе, дало мне возможность за остальной отрезок времени под этой маркой легко маскироваться, входить в доверие, а поэтому и проводить партийную линию как по личному почину, так и по указанию подпольной организации с более или менее положительными результатами.

Перечислить многогранность якобы мелкой работы в пользу борящихся против немцев не представляется возможным, однако это имело большое значение и большой риск, почему я это считал своим активом в пользу советского врача, каким я себя старался представить к встрече с Красной Армией.

К примеру взять, в течение 42 года основным моим делом было мешать оккупантам и украинским подхалимам извращать комсомольский дух среди студенчества. Для поддержания комсомольского настроения я всегда знакомился и приобретал дружбу среди отдельных студентов, ходил к ним на дом в гости, говорили на темы относящиеся к враждебной деятельности в отношения немцев и с помощью этих студентов я сеял это настроение среди их других товарищей. Примерно такие квартиры были: Саксаганского 113 у студента Вергилеса Николая, квартира Кадетское шоссе 17 у студента Скрипка Раисы, Кузнечная 131 – у студентки Терамаркосовой и др. Нередко приходилось через легкомысленных студенток узнавать немецких шпионов и предупреждать об этом студенчество, например через студентку Олембиовскую Лялю был обнаружен студент мединститута, первого курса, занимавшийся шпионажем, а на самом деле это был немецкий молодой, знавший русский язык и под видом студента вылавливавший среди студенчества неблагонадежный элемент (фамилии уже не помню), но я лично его видел, а после его ухода из квартиры Олембиовской она сама мне призналась в том, что он ее очень любит и жаловался ей, что его смущает эта работа, которую он каждый вечер должен в виде отчета подавать в гестапо и т.д.

С первых дней по прибытии в Киев мне пришлось проявлять заботу о помощи коммунисту тов. Клименко, который по болезни год находился в постели после перенесенного ранения в Красной Армии и который нуждался в лечении и материальной помощи и которому я путем негласного сбора средств в определенных домах через тов. Кулиш Марию Антоновну систематически помогал, как напр. продуктами, бельем, деньгами и нередко делился своим мизерным жалованием. Адрес этого коммуниста Клименко – Львовская 55, кв. 4.

Работая в клинике на базе Октябрьской больницы, мне пришлось встретиться с вербовкой врачей в украинскую фашистскую организацию под названием «Палата врачей». Bepбовку эту проводил д-р [...] Дария. И в этом месте я такжe проделал ряд работы, мешающей развитию этой организации. Примерно, я взял на себя обязанности отпечатать образцы анкет для вступления в эту организацию и затянул это печатание под различными соусами на такое время, что удалось за этот период провести антивербовочную подготовку, пока не появилось сознание у многих о нелепости этой организации. Например, то шуткой, то серьезно я со многими врачами в отделении говорил о характере этой организации и разоблачая ее нелепость. Организация «палаты врачей» была построена на почве национального шовинизма среди украинцев, могла развить враждебность к немцам, но с другой стороны она давала почву для распыления единства советского народа в пользу немецкого оружия, а с другой стороны она была ловушкой для вылавливания среди украинцев самостийников, что немцам также не было по духу, ибо они стремились к так называемой немецкой Украине.

В 1943 году мне уже удавалось некоторым коммунистам с помощью знакомства с подполистами помогать в определении в партизанские отряды, а потом встречаться с ними и убеждаться документально в том, что они на месте, например тов. Куцан показал мне документ, что он является начальником штаба одного из бородянских партизанских отрядов.

 

[...]

 

Участвуя в абортной комиссии, я пользуясь тем, что и немцы предусматривают для аборта медицинские показания, сухо бюрократически придерживался этого порядка, почему удавалось лишать льгот на право прерывания беременности жен полицаев, др. женщин из круга настроенных враждебно против советской власти, в то время, как в других учреждениях под флагом медицинских показаний фактически было полное разрешение, наоборот во всех случаях, ибо горздрав на словах через своих инспекторов советовал врачам не придерживаться установленного порядка по медицинским показаниям. С другой стороны, я чувствуя социальные показания к прерыванию аборта женщине советского типа, я давал возможность освободиться от этой беременности, прикрывая ее медицинскими показаниями, явно вымышленными.

Одним словом, много было в медицинской работе моментов, где представлялась возможность поднять авторитет советской медицины и скомпрометировать организацию медицины немецкой, если врач умел понять свою работу советского врача.

 

[...]

 

В кандидаты партии я был принят в Днепропетровске Октябрьским райкомом в 1938 году (секретарь райкома тов. Богуславская, секретарь парторганизации медицинского института, где я работал, тов. Гуревич),

В 1939 году тем же райкомом и при той же парторганизации я принят был в действительные члены партии. За все время пребывания в партии не имел партийных взысканий, а будучи в Красной Армии, состоял членом партийного бюро и заместителем секретаря партийной организации 361 медико-санитарного батальона 206 стрелковой дивизии – командир дивизия полковник Горшков. Секретарем парторганизации батальона был тов. Суботин, военком батальона тов. Безсонный, командир батальона военврач 3 ранга тов. Тарнавский.

 

22.XІ (СТРУКУЛЕНКО)

 

Адрес: Кадетское шоссе 24 больница. Директор больницы д-р Струкуленко.