Протокол допроса свидетеля Будника Давида Иосифовича, 1911 года рождения, уроженца г. Белая Церковь Киевской области, еврея, гражданина СССР, б/п, по специальности техника строителя, проживающего: г. Киев, ул. Б. Житомирская, № 16, кв. 21

[...]

По существу вопросов, интересующих следствие, свидетель Будник показал:

Я постоянно проживал и проживаю в городе Киеве. В начале войны с фашистской Германией я был призван в Советскую Армию и как нестроевик был направлен на оборонительные работы в районе Киева. Перед отступлением частей Советской Армии из Киева я и другие мои сослуживцы пытались переправиться на левый берег Днепра, но осуществить этого нам не удалось, так как мост уже был взорван, и мы попали в окружение фашистских войск. Это было 19 сентября 1941 года. На следующий день я был схвачен полевой жандармерией прямо на улице и отправлен во временный лагерь военнопленных, который располагался на улице Керосинной во дворе бывшей воинской части. Там было уже много военнопленных разных национальностей. Меня как еврея, переместили в ту часть лагеря, где находились евреи. Там были военнопленные Советской Армии, а также молодые парни и пожилые мужчины, которые были захвачены на строительстве оборонительных сооружений или просто схвачены гитлеровцами на улицах города. Люди находились под открытым небом, в боксах гаражей и других помещениях двора. Содержались мы там без пищи, воды, в нечеловеческих условиях, и лишь через пять дней фашисты выдали по черпаку разведенной в воде муки. При этом никакой посуды не было, и брали эту жидкость кто во что — пилотки, фуражки, грязные банки и т.д. В результате скученности людей, голода и нечеловеческих антисанитарных условий в лагере было много умерших. Примерно через неделю, где-то в последних числах сентября 1941 года, гитлеровцы стали вывозить людей на грузовых автомашинах, заявляя первым партиям о том, что будут отправлять людей на работы или же по домам. Но когда автомашины стали быстро возвращаться за следующими партиями заключенных и конвоиры привозили одежду ранее увезенных людей, стало ясно, что людей увозят на расстрел. Кроме того, в лагере были слышны одиночные выстрелы, пулеметные и автоматные очереди, доносившиеся со стороны Бабьего Яра.

Я попал в группу отобранных 300 человек помоложе и здоровее, и нас фашисты гоняли по улицам города, которые, по их мнению, могли быть заминированы. Затем нас бросили в лагерь, располагавшийся на улице Институтской, а позже меня в числе других заключенных перевели на работу в дом № 48 по ул. Мельника, где размещалась школа полиции и общежитие гестапо. Во всех названных лагерях мы выполняли различные черновые работы.

Примерно в сентябре 1942 года меня в числе других заключенных посадили в машину-«душегубку» и отправили в Сырецкий концлагерь, располагавшийся рядом с Бабьим Яром. Здесь условия и режим были еще хуже и жестче. За любую провинность или без таковой могли выстроить всех заключенных или бригаду и расстрелять каждого третьего или пятого. Питание состояло из «баланды» на картофельных корках и горячей воде. Заключенных били, заставляли делать так называемую «зарядку» — ползать на животе, коленях и идти «гусиным шагом». Все эти экзекуции сопровождались избиениями дубинками.

В середине августа 1943 года меня в группе заключенных отправили в созданный по распоряжению зондеркоманды специальный лагерь в Бабьем Яру. Туда было доставлено свыше 300 заключенных. Всех нас заковали в кандалы, заставляя извлекать из ям трупы людей, расстрелянных в сентябре 1941 года и последующее время, и сжигали трупы в специально построенных для этой цели печах. Эти печи строились из разобранных кладбищенских каменных памятников, металлических решеток из оград и рельсового железа. На такой настил накладывали слой дров, затем слой извлекаемых нами трупов, затем трупы обливались нефтью, и в таком порядке накладывалось несколько слоев. Для того, чтобы накладывать на одну печь максимальное количество трупов нам приходилось строить деревянные помосты и по ним поднимать трупы для укладки.

Устройством печей и укладкой на них трупов руководили специально выделенные для этой цели фашисты-инструкторы. Трупы мы извлекали специальными крючками и баграми. А когда гитлеровцы начали усиленными темпами сжигать трупы, то в лагерь был доставлен экскаватор, в связи с этим часть работ по извлечению трупов и подаче нефти, которой обливали трупы, были механизированы. За укладкой трупов строго смотрели специально выделенные для этого гитлеровцы. По их указанию мы на каждую печь укладывали не менее 2000 трупов. О закладке такого количества трупов от нас никто не скрывал и кроме того, некоторые из заключенных понимали немецкий язык и слышали, как фашисты называли на одну печь такое количество. Мы же тогда между собой подсчитывали количество заложенных печей, их было примерно 55–60 и выходило, что в «Бабьем Яру» было сожжено не менее 120 000 трупов. Здесь мы учитывали и трупы умерщвленных в «душегубках», а также привезенных и расстрелянных за период августа–сентября 1943 года. Каждая зажженная печь горела больше суток, а рядом закладывались новые печи, на которые в таком же порядке укладывались трупы и поджигались. После сгорания печи в целом, мы специальными трамбовками раздробляли несгоревшие кости и просеивали их через металлические сетки (сита). Обнаруженные при этом золотые зубы, зубные коронки и другие ценности забирали гитлеровцы. Они заставляли нас извлекать такие ценности и при укладке трупов на печи. Пепел от сожженных трупов смешивали с песком и рассыпали по яру.

Мне известно из личных наблюдений о том, что в период сожжения трупов гитлеровцы не реже двух раз в неделю привозили в автомашинах-«душегубках» людей, умерщвляли их газом, а затем трупы мы бросали в печи и они сгорали. В такие дни машины-«душегубки» делали по 8–9 ходок, иногда людей не удушали газом, расстреливали на наших глазах, а трупы их также сжигались. Нас также заставляли откапывать трупы на территории психиатрической больницы имени Павлова и противотанковом рву, который располагался недалеко от Бабьего Яра. Эти трупы описанным выше порядком сжигались в печах. Лагерь Бабий Яр охранялся только гитлеровцами служившими в зондеркоманде и даже, когда для нас привозили «баланду» из Сырецкого лагеря, то ее принимали за проволокой нашего лагеря. Никто из посторонних на территорию нашего лагеря зайти не мог. Нас — заключенных было свыше 300 человек, и все мы понимали, что обречены на явную смерть, находясь в таких сверхчеловеческих условиях. Все же мы не теряли надежды на спасение и готовились к организованному побегу. Среди трупов мы находили различные инструменты, с помощью которых можно было расковаться, а заключенный Капер нашел ключ, который подошел к навесному замку нашей землянки. Когда извлеченные трупы догорали в последней печи, нас заставили строить еще одну и уже ни у кого не вызывало сомнения о том, что мы вскоре будем все расстреляны и сожжены в этой печи. Когда стемнело, мы достали инструменты и стали спешно друг друга расковывать, а уже где-то за полночь открыли землянку и с шумом, криками накинулись на охрану, смяли ее переднюю линию и группами начали отходить в глубь оврага. Однако мы были безоружными, а гитлеровцы по нас стреляли в упор из пулеметов и автоматов. Как стало известно впоследствии, нас осталось в живых не более пятнадцати человек, некоторые из них потом погибли на фронте, а некоторые в разное время умерли.

[...]