СТЕНОГРАММА ИНФОРМАЦИИ

 

Тов. КЛАПОТОВСКИЙ

 

До войны я работал в система Наркомлеса директором леспромхоза в западных областях. Я член партии с 1917 г. В Красной Армии был в дивизии Щорса – командиром полка.

Когда началась война с Германией я был в западной Украине. В самом начале войны меня назначили начальником мобилизационного пункта в м. Добровицы. И начал проводить мобилизацию. Почти 8 000 чел. мобилизованных я сдал на станцию в распоряжение коменданта станции и весь этот народ пошел в Красную Армию.

Началась эвакуация, и я вместе с районной партийной организацией эвакуировался из западной Украины. В Киев я прибыл 11 июля 1941 г., а 12 июля была объявлена мобилизация и так как мой год подлежал мобилизации, то я пошел в Красную Армию и был зачислен, кажется, в 41-й полк, который стоял в Лубнах. Через некоторое время меня переслали в КУКС1. В КУКС’е в Прилуках я был до отступления. Там я заболел тифом и меня увезли на машине. Недалеко от Красного Кута2 на нас налетела немецкая авиация, началась бомбежка. Народ разбежался, а я продолжал лежать в машине. Когда бомбежка закончилась, мы поехали дальше. Меня привезли в Кизилевку,3 где я лежал в больнице, а оттуда меня перевезли в Богодухов. Из Богодухова меня уже не успели забрать и я там остался. Когда начали бомбить Богодухов, я убежал оттуда. Прибежал в Харьков. В Харькове я зашел в военкомат и оттуда меня направили во вторую совбольницу. Во ІІ-й совбольнице я лежал до 17 октября 1941 г.

В Харькове положения было паническое. Я выписался из больницы и хотел уйти из Харькова. Пройдя 25 километров от Харькова, я дальше уже не мог идти. Я присоединился к красноармейцам, хотел двигать вместе с ними, но через некоторое время разведка заявила, что бежать некуда. Кто был в состоянии – пробирался сам, а кто не мог бежать, тот остался в селе, чтобы переждать. Я также несколько дней просидел в селе, а потом взял направление на Киев.

В средних числах ноября месяца 1941 года я пришел в Киев. В Киеве находилась моя семья. Я семью вывез в Шепетовку к родным жены и там она осталась под своим девичьим именем. Я считал, что прежде всего я должен оградить семью от всяких опасностей, т.к. для меня было ясно, что я буду работать в подполье, а поэтому семья не должна мне мешать, я должен быть один. Так как я чувствовал себя еще скверно после тифа, то я некоторое время пробыл в Шепетовке, подлечился там, отдохнул и в мае месяце вернулся в Киев.

В Киеве я жил и до войны на улице Коминтерна, 8, кв. 5. В этот дом я вернулся. Управдомами и дворник мне посоветовали – вы должны устроиться на работу, т.к. на безработных обращают особенно большое внимание. Я начал работать в дорожной организации, которая занималась исправлением шоссейных дорог и т.д. Я поступил чернорабочим. Через несколько дней после того, как я поступил на работу в эту организацию, нас всех вызвали в контору и чуть ли не под конвоем повели на биржу. Некоторые ребята начали бежать. Я спросил у начальника, зачем нас ведут на биржу. Он мне ответил – очевидно пойдете работать на мосты. Работавшим вместе со мной ребятам я предложил – давайте я пойду и узнаю в чем дело, а потом приду и скажу вам, что нас ждет, куда нас собираются направлять.

Действительно, нас направили на мосты. На следующий день мы получили документы, что работаем по ремонту мостов. Работа меня вполне удовлетворяла[,] в том смысле, что там не спрашивали[,] где ты живешь, откуда ты, как твоя фамилия. Каждый день можно было называть другие фамилии. А самое главное было то, что там выдавали немецкие пропуска и по этим пропускам никто тебя не мог задержать.

Проработал я несколько дней на мосту и все время искал знакомых. Кое-кого из знакомых увидел, даже встретил члена партии Демиденко. Я его спросил – не знает ли он где находится подпольная партийная организация. Он мне ответил – не знаю, я бы сам связался с подпольной партийной организацией, но не знаю где ее искать. Встретил я еще одного знакомого – Продоуса, который до войны работал в Киеве в системе инвалидной кооперации. Я его также спросил о подпольной партийной организаций. Он мне ответил – конечно, подпольная партийная организация есть, но она так законспирирована, что узнать о ней что-либо – трудно. Я его просил – если узнаешь, то обязательно скажи мне. Он мне пообещал это сделать, но не сделал.

Мне удалось чисто случайно самому напасть на след подпольной партийной организации. На мост мы ездили летучкой. Однажды я еду на мост и вижу, что везут битую немецкую авиацию. Смеясь, я сказал – возвращается на свои базы с победами. При этих словах на меня обратил внимание один человек, который работал на фирме «Унион». Я заметил, что этот человек постарался приблизиться ко мне и в последующем, когда мы встречались он старался быть возле меня. После нескольких летучих разговоров в пути – мы познакомились. Я у него спросил – не знает ли он кого-либо из подпольщиков. Он поинтересовался – кто я такой и когда узнал, что я член партии, попал в окружение и хотел бы связаться с партийной организацией, то он мне сказал – я один из тех, которые работают на низах. Я узнал, что это Сорока Николай по кличке дядя Коля. Я попросил его давать мне задания и он сказал, что пока я буду при нем и задания он будет мне давать.

Первое задание, которое я получил от Сороки Николая сводилось к тому, чтобы поставить радиоприемник, записывать сводки Совинформбюро и на мосту говорить людям, которым ты веришь, что передают в сводках Совинформбюро. Дядя Коля предупредил меня, чтобы я был очень осторожен. Я об этом и сам знал, т.к. мне было ясно, что на мосту есть и такие люди, которых надо остерегаться.

Задание Сороки я выполнил. Жена одного члена партии Стратоницкого дала мне радиоприемник, второй радиоприемник я также достал и вот один радиоприемник я установил на квартире у дворника на ул. Коминтерна, 8, а второй у Александра Марейничева, которого мы называли Шуркой безруким. Шурка безрукий жил на Кубылковском переулке.

Через некоторое время Сорока познакомил меня с одним человеком – членом партии по фамилии Немцев. Когда расстреливали в Киеве группу комсомольцев на Бабьем Яру, то Немцеву было поручено в одежде пастуха подойти к месту расстрела и проверить[,] как будут вести себя комсомольцы при расстреле. Он подошел к самому месту расстрела и когда услышал слова – за партию, за Сталина погибаем и в ответ послышались выстрелы, то он испугался и начал бежать. Немцы его поймали. На вопрос – кто ты такой, он ответил – я пастух, вы же видите. Его направили в гестапо, там он просидел 6 суток и после того, как ничего от него не добились, его выпустили. Били его в гестапо очень сильно.

К нам на мост прибыло 350 пленных на работу. Сорока меня вызывает и говорит – для тебя есть работа. Надо разоблачать среди военнопленных командный состав, коммунистов. Этим людям нужно дать возможность бежать в районы, леса, и там они будут организовывать партизанские отряды, ибо рано или поздно а нужно будет приступать к вооруженной борьбе. Сорока начал фабриковать документы, пропуска. При наличии пропуска можно было идти куда угодно и опасность грозила не от немцев, а от полицейских. Немцы в дороге даже не останавливали, а вот полицейские обязательно проверяли документы и при малейшем подозрении вели к гебитскомиссару.

Сороке удалось многим организовать побег. Он имел эту возможность, будучи начальником столярного цеха в фирме «Унион». Сорока действовал так: приходил в лагерь и говорил коменданту лагеря – дай мне для работы пленных. Тот ему давал. Он отбирал их и давал возможность бежать им.

Познакомившись со мной поближе, Сорока предложил мне прийти к нему на явку – на Тургеневскую 46, во дворе. Когда я пришел на явку, то он мне говорит – ты должен будешь поехать в Попельнянский район на сахарный завод Андрюшки и там связаться с полковником артиллерии Дивониным, который также работает по заданию подпольной партийной организации. Полковник Дивонин был послан Киевской подпольной организацией для работы на селах по организации боевых групп на предмет вооруженного восстания. Связи с ним не было уже около двух месяцев и поэтому Сорока мне предложил поехать в Попельнянский район, связаться с полковником Дивониным и проверить его работу. Сорока мне сказал – с ним обо мне можешь говорить все, что угодно. Задание будет такое: проверить сколько у Дивонина людей, какое оружие, как он живет, работает и что он сделал за то время, что находится в Попельнянском районе. Сорока добавил, что в м. Верховня, Попельнянского района, Киевской области есть небольшая группа Фризюка, о которой также нужно узнать, прощупать, что она собой представляет, т.к. группа считалась сомнительной. Сорока предупредил меня – в этой группе обо мне не говори ни слова. Я спросил – кто меня поведет к Дивонину, ведь он со мной и говорить не захочет. Дядя Коля сказал, что поведет меня Настя, которая будет здесь через час.

С Настей я выехал в район на встречу с Дивониным. Мы явились на квартиру Ломакиной-Родиной, которая до войны работала техническим секретарем Академии Наук, муж ее профессор. Я предложил любыми путями найти Дивонина. Дивонина нашли, и наша встреча состоялась. Я познакомился с Дивониным, узнал о его людях. Дивонин организовал небольшие боевые группы.

Затем я пошел проверять группу Фризюка и Бондаренка. Бондаренко в прошлом сельский портной, член партии, каким образом он остался – я не спрашивал, но желание работать у него было. Организаторские способности Бондаренко были слабые. Фризюк – мужчина лет сорока пяти, он имел большие организаторские способности, но в прошлом у него были какие-то грехи. Фризюк исключался из партии и были слухи о том, что будто бы он был в восторге, когда узнал, что немцы приближаются к району. При немцах он работал у них, но потом прокрался и скрывался в Верховне. В Верховне он организовал небольшую группу. В этой группе Фризюка мне рассказали, что в Верховне появились два чудака, которые начали проповедовать всякие националистические теории, хотели поднять народ на борьбу за «вільну Україну» и т.д. Я предложил Фризюку и его группе немедленно покончить с этими чудаками, убить их. К сожалению, они этого не сделали.

Когда я вернулся в Киев, я обо всем этом доложил Сороке. Мне Сорока сказал: сегодня вечером ты прийдешь; у меня будет один товарищ, которому ты сделаешь доклад. Он хочет тебя непосредственно выслушать. Кто это был я не знаю. Могу описать его внешний вид. Плотный человек, в штатском рабочем костюме, но выправка у него военная. Сам он среднего роста, волосы зачесаны вверх, темный. Я поздоровался с ним и без всяких сомнений начал ему обо всем говорить. Я считал, что поскольку нас свел дядя Коля, то сомневаться не приходится. Этот человек интересовался боевыми группами Дивонина, сколько их, какое у них оружие, как Дивонин устроился, с какими слоями населения имеет связь. Я ему сказал, что у Дивонина ставка больше всего на военнопленных. В совхозах и на заводах военнопленных очень много, среди них много политработников и Дивонин старается их обрабатывать. С оружием у Дивонина дело очень плохо. Сидевший при этом Сорока, сказал: оружие у нас есть, все оружие в подполье, зарыто, но рано или поздно это оружие мы достанем. Где хранится оружие, я так и не узнал. Затем Сорока сказал – я веду разговор с комендантом лагеря военнопленных на предмет освобождения всех военнопленных из лагеря. Оказывается комендантом лагеря военнопленных был коммунист. Речь шла о лагере на Видубецком мосту. Мне Сорока сказал, что комендант лагеря – это бывший работник НКВД, свой человек. Кроме того, там есть еще один работник НКВД Иванов, который, якобы, даже знает меня. Затем есть еще один работник обкома союза – Пащенко. И один и другой работают полицейскими. Мне говорит Сорока – я с ними веду разговор об освобождении военнопленных из лагеря и ты мне должен помочь, т.к. я отрываться от работы не могу, а ты имеешь возможность уйти с работы даже на 5–10 дней. Это действительно было так. Помимо всего ко мне хорошо относился бригадир Лука, который меня никогда не выдал бы.

Мне дядя Коля говорит – у тебя блат с бригадиром, ты договорись с ним, что тебе нужно уйти на несколько дней и ты должен вывести отсюда ребят и сдать их Дивонину.

Мне было назначено свидание с комендантом лагеря, фамилия которого Литвиненко. Позже я узнал, что это житель села Вепрена, настоящая его фамилия Хитриченко. Свидание с комендантом лагеря состоялось на квартире Сороки. Тут же присутствовал Пащенко.

Хитриченко ставил вопрос о выпуске всех военнопленных из лагеря. Надвигался какой-то немецкий праздник и Хитриченко считал, что можно этим праздником воспользоваться. Немцы напьются, а в это время можно вывести из лагеря всех пленных в направлении Голосеевского леса. В лесу нужно организовать митинг минут на 15, а затем начать формирование из военнопленных партизанских отрядов. Хитриченко предполагал, что вместе с военнопленными уйдет и он. Так ставил вопрос Хитриченко. Сорока выслушал его и говорит – я доложу об этом в подпольный партийный комитет, а завтра дам ответ, ибо я сам решить этого вопроса не могу. На этом мы разошлись и Сорока сказал, что на следующий день он обязательно должен со мной встретиться.

Сорока доложил обо всем этом подпольному партийному комитету и на следующий день сообщил нам, что партийный комитет не разрешил этого делать. Я спросил – из каких соображений не разрешит. Сорока мне объяснил, что среди этих пленных, а их было около 300 человек, есть такие, которым верить нельзя, среди них есть даже и шпионы, провокаторы и поэтому становиться на путь освобождения всего лагеря – опасно. Сам Хитриченко говорил, что среди военнопленных половина ненадежных. Эти пленные вернутся, доложат обо всем полиции, гестапо и в результате будут переловлены не только те, что бежали из лагеря, а и другие, совершенно ни в чем неповинные, которых мы даже не знаем. Таким образом мы многих можем поставить под угрозу. Однако, со стороны подпольного партийного комитета было указание – всеми способами выпускать из лагеря индивидуальным путем хорошо проверенных людей. Если же мы выпустим всех, а там есть среди пленных и провокаторы, то выйдя из лагеря, они будут продолжать провокаторскую работу. Так мне сказал Сорока.

От дяди Коли я получил новое задание. Он, мне сказал, что на конспиративных квартирах находятся Медведев и Кобылянский Жорж, которых я должен отвезти к Дивонину.

Так как из лагеря военнопленных были частые одиночные побеги, то немецкий комендант придрался к Хитриченко, заявив, что он большевик и т.д. Хитриченко сдрейфил, прибегает к Сороке и говорит – меня подозревают в побеге пленных, вероятно меня разоблачат и арестуют. Устройте мне побег, я больше сидеть не могу. Сорока пришел ко мне на мост и вызвал меня. Я вышел. Он мне говорит – есть дело, сегодня вечером ты должен быть у меня. Тебе нужно вывезти Хитриченко, Иванова и Пащенко, их разоблачают. Ты их выведи и сдай Дивонину.

Вечером я пришел к Сороке. Туда явились Хитриченко, Иванов и Пащенко. Сорока предложил мне сразу отвезти их к Дивонину. Я ответил – я не возьмусь сразу везти, ведь они будут в полицейской одежде и если я прийду с ними к Дивонину, то что из этого получится. Я предлагаю сделать так: я приду сам к Дивонину, объясню ему в чем дело, подготовлю квартиру, а после этого приведу их. Со мной согласились.

На следующий день я поехал в Дивонину. Встретившись с ним, я сказал – комендант лагеря военнопленных засыпался, его разоблачают и Николай Сорока мне поручил привезти его и еще двух человек к ваше распоряжение. Дивонин дал согласие и мы для этих людей наметили квартиры: одну квартиру у Войцеховской, другую – за заводом у одного беспартийного человека и третью – на сахарном заводе у одного рабочего, фамилию которого я не помню.

Хитриченко, Иванов и Пащенко скрывались в Киеве. Я приехал от Дивонина, пришел к дяде Коле и говорю, что все готово, людей можно везти к Дивонину. Я встретился с ними и сказал им, чтобы на следующий день в 7 часов утра они были в назначенном месте, причем в полицейской форме. На следующий день, правда с опозданием, но они явились. Мы отошли, примерно, на 3 километра, ребята переоделись, сняли форму полицейских и одели гражданскую одежду и я повел их на завод. Там я их сдал Дивонину. Дивонин познакомился с ними и распределил по квартирам. Надо сказать, что кое-кто из группы Дивонина решил, что это гестаповцы и даже сдрейфил. Дивонин, постарался разубедить их, заявив, что их представил такой человек, которому верить можно, это связной от Николая Сороки. Через несколько дней я, по заданию Сороки, снова направился к Дивонину для передачи ему тола и шнура. Там я встретил Хитриченко, который пожаловался мне на то, что к ним недоверие, у них даже отобрали оружие. Я ему ответил – обижаться не нужно, где есть тайна, там есть подозрение, а мы все работаем подпольно, значит у нас вся работа на тайне. Меня Сорока тоже долго проверял прежде чем стал давать мне поручения.

По приезде от Дивонина, меня снова ждала работа. Сорока мне сказал, что нужно устроить побег Кобелянскому, но здесь есть опасность, ибо его, Сороку, вызывали и допрашивали – где техник Кобелянский. Сорока сказал – не знаю, многие у меня работают и за каждого я не могу отвечать. Ставьте охрану и охраняйте своих людей. Тут же мне Сорока дает установку – в случае, если меня арестуют, то скажи Жоржу Кобелянскому, чтобы он вернулся и заявил будто бы он был у девчат. Ему всыпят 25, а меня освободят. Я ему – говорю: дядя Коля, не забывайте, что это гестапо. Оттуда возврата нет. Он мне отвечает: видишь ли, если бы хоть какие-нибудь доказательства были, что я виновен, но ведь их нет, а есть только подозрение. За Жоржа меня долго держать не будут.

В 11 часов дня я пришел чтобы Жоржа отвести на квартиру. Прихожу к Жоржу и вместе с ним иду на квартиру, но его там не принимают. Я забираю его к себе на квартиру, на улицу Коминтерна. В час дня, узнаю, Сороку арестовали, держать Жоржа у себя на квартире – нельзя. Я его завожу на квартиру Стратоницкой, которая мне когда-то дала радиоприемник, а сам начинаю следить, что будет с Сорокой.

Помня установку Сороки, я предлагаю Кобелянскому Жоржу – вернись и скажи, что ты был у девчат, например, у Маруси. Он мне заявляет – не вернусь, потому что меня повесят. Но из-за тебя пропадет дядя Коля. Мои доводы ни к чему не привели, Жорж твердил одно – я не вернусь.

Я оказался в тупике. Жорж мне сказал – давай мне явку, я пойду куда хочешь или просто убегу из города, но не вернусь. Положение мое было очень тяжелое. Мне было жалко одного, но жалко и другого. Наконец, я дал Жоржу явку к Дивонину. Я написал записку к Войцеховской, которая должна была Жоржа отвезти к Дивонину.

На улице я встретился с женой Сороки, которая мне сказала, что она была у графа Якоби – начальника фирмы и он ее принял очень хорошо, велел выдать паек и сказал, что сам ездил в гестапо говорить о Сороке, но там даже слушать не хотели. Якоби сказал, что если Сорока не виноват, то его выпустят.

Жену Сороки я видел несколько раз, ничего положительного о Сороке, о его положении она сказать не могла. Она мне рассказала, что следователь ей сказал – я еще никогда не встречал такого арестованного, как ваш муж, чтобы он так держался. Когда я задаю вопрос – почему бегут пленные, он мне отвечает – спросите коменданта, разве я комендант. Я не виноват, что Жорж убежал, держите своих людей, чтобы они не убегали. Следователь его даже похлопал по плечу и сказал – герой парень, умеешь отвечать.

Мое положение, в связи с арестом Сороки, усложнилось. Работать на мост я боялся ходить, ибо меня знали Жорж, Иванов, да и другие могли знать и я не был гарантирован против того, что меня не выдадут. На свою квартиру я не являлся. Что мне оставалось делать. Я решил пойти к Дивонину и вместе с ним начать действовать.

 

[...]